Загадка Отилии

—Нет. У него есть состояние, оставшееся от родите­лей.

—Прекрасно, прекрасно. Это очень умно, когда ро­дители заботятся о своих детях, чтобы им не пришлось побираться у чужих людей. Вот и усопший позаботился и оставил домнишоаре прекрасное состояние, хорошие дома.

Все снова опустили головы. Отилия извинилась, ска­зав, что плохо себя чувствует, и встала из-за стола. Паскалопол попросил разрешения что-то ей сказать и вышел за нею следом.

—А кто этот домнул? — снова спросил священник, не чувствуя, что делает одну бестактность за другой. — Дядя, конечно?

—Дядя. Добрый дядя! — ухмыльнулся Стэникэ, иро­нически подмигивая.

Паскалопол сообщил Отилии, что она может распо­лагать деньгами, положенными в банк, но советовал поль­зоваться ими осторожно и не выезжать немедленно из дома дяди Костаке, чтобы не вызвать подозрений.

—Это я и хотел вам сейчас сказать, — закончил он. — Вы знаете, как я отношусь к вам. Если не смогу быть ни­чем иным, то буду для вас старшим другом, снисходитель­ным отцом. Когда был жив Костаке, мы могли бывать вместе, не вызывая никаких пересудов. Теперь это невоз­можно без вашего согласия. Но я выше предрассудков, и вы, как современная девушка, тоже не должны их иметь. У меня нет никакого занятия, и я был бы рад развлекать, оберегать вас. Вы свободны, имеете деньги и ничем мне не обязаны. Вы можете поступать по своему усмотрению. Но знайте, что ваш старый друг всегда верен вам и при­мет вас с распростертыми объятиями в любое время и при любых обстоятельствах. Это будет для меня только счастьем.

Паскалопол поцеловал Отилии руку и дружески пома­хал на прощанье.

—А у тебя симпатичная племянница, — обратился священник к Паскалополу, — хорошая девушка. Весьма сожалею о случившемся.

—Какая племянница? — помещик удивился.

—Домнишоара Отилия!

Да, да! — смешался Паскалопол.

—Только я не понимаю, — продолжал батюшка, — что ты за дядя. Братом ты покойному вроде не приходишься, так с какой же стороны?

—С материнской, — быстро проговорила Аглае и, желая переменить разговор, предложила любопытному священнику на днях отслужить молебен в ее доме, поскольку с некоторого времени дела у нее идут не слишком хо­рошо. Она подозревает, что виною этому наговор.

—Нет, дочь моя, — высказал свое мнение поп Цуйка, — все зло человеческое только от дьявола. Он причина всех наших слабостей и вражды. Ты позови меня. Я про­чту заклятие святого Василе, увидишь, как помогает. Побежит дьявол, матушка, так, что пятки засверкают, и, оставит он только дым и серный запах, словно от этого лекарства, как ты его там называешь. От святой воды изыдет нечистый. Возьму я базилик, окуну его в святую воду, и сгорит нечистый в ней, так что и духу не останется, будь он неладен.

—Преподобный, — снова взмолился священник, — ну, подумай, что ты говоришь.

—Дай, батюшка, научить этих дщерей, как изгонять из дома нечистого. И так я скажу: «Проклинаю тебя пер­воначало зол, хулы, непослушания и источник лукавства, проклинаю тебя, отпавшего от силы света всевышнего и впавшего во тьму бездны; проклинаю тебя и всех приспеш­ников твоих, падших волею твоею. Вместе с господом богом Саваофом и всем воинством ангельским божиим с Адонием и Елоем, и богом вседержителем проклинаю тебя, нечистый дух; изыди и удались от раба божия, гос­пода бога, словом своим создавшего все».

Видя, что старик захмелел, священник поднялся:

—Давай пойдем, преподобный, а то поздно и люди опечалены, горе у них.

Поп Цуйка допил стакан и с сожалением направился к двери. У выхода он остановился и снова обратился к Аурике:

—Когда приведешь еврея на путь истинной веры, приходи, чадо, и я сочетаю вас великим таинством брака.

—Что это он все твердит? — удивилась Аглае, заин­тригованная его непонятными словами.

—Ничего, мама, просто так говорит. Разве ты не зна­ешь, что он старик и любит насмехаться.

Несколько дней Аглае не переступала порога дома дяди Костаке, и Феликс с Отилией продолжали жить, как будто ничего не случилось. Потом Аглае прислала жен­щину, чтобы убрать в доме, вымыть полы, вынести на улицу все вещи. Часть из них она перенесла к себе, остальные водворила обратно, свалив все в одну комнату.

—Что ты будешь делать с этим роялем? — спросила она Отилию.

Отилия пожала плечами. Аглае вела себя с ней почти­тельно, но холодно, словно с жиличкой, которая вот-вот должна выехать.

Как-то при встрече она обратилась к Отилии:

—Ты что собираешься делать? Мне надо знать. Пока живи на здоровье, но весной я дом немного подремонти­рую и сдам внаем. Верхняя комната тебе не подходит. Удивляюсь, почему ты не снимешь в городе меблирован­ную комнату?

К Отилии относились, как к чужому человеку, кото­рого с трудом терпят. Девушка и не ожидала ничего иного от Аглае. Она знала, что о будущем ей заботиться нечего. Она могла уехать отсюда когда угодно, но подчинялась совету Паскалопола и инстинкту инерции. Ей не хотелось расставаться с Феликсом. Пока они продолжали жить под одной крышей, у нее было такое чувство, словно ничего не изменилось. Феликс тоже не решался уехать, боясь разлучиться с Отилией, но спросить о ее намерениях не отваживался. Он ожидал чуда — что она заговорит сама. Аглае сделала Феликсу соблазнительное предложение:

—Вы одинокий и вам нужна семья, иначе придется тяжело. Платите мне, сколько вы платили Костаке, и жи­вите у нас или, если хотите, оставайтесь в том доме, там вас никто не будет беспокоить, можете делать, что вам вздумается.

—Я подумаю, — осторожно ответил Феликс. — Воз­можно, меня призовут на военную службу.

Рояль Отилия решила перевезти на время к подруге, но не потому, что в ней заговорило чувство собственно­сти, а потому, что он принадлежал ее матери. Она попро­сила Марину найти ломового извозчика. Марина, которая была своего рода постом для перехвата депеш, немедленно донесла об этом дому Аглае. Впрочем, Аглае и не возра­жала.

—Пусть берет, он — ее!

Но Аурнка расплакалась. Она заявила, что ею пренеб­регали всю жизнь, что у нее не было счастья, что девушка без рояля теперь не может выйти замуж. Нелепее всего было то, что она и играть-то на нем не умела.

—Дорогая, — раздраженно сказала Аглае, — помешать ей увезти рояль я не могу. Это было бы уже слишком. С его помощью она будет добывать себе кусок хлеба.

Марина проболталась Отилии о происшедшем, разго­воре, и Отилия раздумала перевозить рояль.

—Хочешь, — сказал она Аурике, кивнув на инстру­мент,— я тебе подарю его?

У Аурики от удивления глаза полезли на лоб. Она шумно расцеловала Отилию в обе щеки и с пафосом за­явила:

—Я всегда любила тебя, потому что ты всегда была чистосердечной. А мать я не одобряла. Надеюсь, ты нас не покинешь или по крайней мере это будет не так скоро. Завидую тебе — ты свободна и можешь делать все, что хочешь. Если б у меня не было семьи, я была бы счаст­лива.

Стэникэ ни словом не обмолвился Олимпии о деньгах, выкраденных у старика. Однако все причуды дядюшки Костаке, словно по наследству, перешли к нему. Он держал деньги под рубашкой, у самого тела. Но и это было небезопасно, потому что Олимпия поглядывала на него весьма подозрительно.

—Что это у тебя там, Стэникэ? Почему рубашка так топорщится?

—Ничего. Что там может быть? Просто она вылезла, вот и все! — И Стэникэ наглухо застегивал сюртук.

С тех пор как у него появились деньги, из которых он еще ничего не истратил, Олимпия стала казаться ему скуч­ной. Когда же она начала задавать вопросы, которые он справедливо или несправедливо считал нескромными, он ее по-настоящему возненавидел. Он искал предлога изба­виться от нее и стал затевать с ней ссоры.

—Доамна, прошу тебя не шпионить за мной. Я ад­вокат, а это даже больше, чем духовник. Кто доверяет мне секрет, тот погребает его во мне. Понимаешь? Мне вручают документы, доамна, документы, от которых зави­сит честь клиентов, их состояние. Если ты будешь трогать мои бумаги и, не дай бог, уронишь одну из них в огонь, ты сделаешь несчастным клиента, сделаешь несчастным и меня. Не путайся в мои дела. Я это категорически запре­щаю. Впрочем, я все равно сделаю все возможное и невоз­можное, но найду контору, где бы мог спокойно работать.