Сила притяжения

— Подойди, пожалуйста, у меня еда, — позвал он и услышал звяканье ошейника где-то внизу. — Это ты? — беспокойно спросил он.

Эммет посмотрел вниз, на лестницу в подвал.

— Кто там? — шепнул он в темноту. В квартире не было двери, отделяющей кухню от полуподвала. Эммет знал, что там находятся паровой котел, водонагреватель и электрические пробки, но ни разу не решился спуститься.

— Я сажусь есть без тебя, — сказал он, вспоминая, как мама часто говорила то же самое, когда они с братом слишком задерживались во дворе. И, наконец вбежав в дом, обычно они находили на столе остывшую еду.

Собака виновато взобралась по ступенькам. Будто желая приободрить его улыбкой, она обнажила зубы до самых коренных, пятнистые десны. Шерсть в песке. На голове, по бокам, торчали комья пыли, словно боа из перьев.

— Тебе нельзя туда ходить, — отчитал ее Эммет. — Там совсем не безопасно.

Несколько раз Эммет замечал здоровенных водяных клопов, которые медленно вползали на кухню, будто спасаясь от давки. Эти насекомые повергали Эммета в такой ужас, что он убивал их, через всю комнату швыряя ботинки. Пару раз ему пришлось перешвырять всю обувь, прежде чем он попал в цель.

Эммет затянул на затылке концы хирургической маски.

— Проголодалась, наверное, — обратился он к собаке. Пока хозяин жужжал электрической открывалкой, она прыгала от радости. — Эта еда мне дорого обошлась, — сказал Эммет сквозь маску.

Чтобы отвлечься от запаха спрессованного мяса, он путано рассказал собаке о своей прогулке. Эммет научился открывать банки, не глядя на содержимое, представляя себе, что он слепой, который учится готовить. Вываливая мясо из банки в миску, он громко запел, заглушая противный скользкий звук.

— Почему бы тебе не брать пример с меня? — предложил Эммет, ставя миску перед собакой. — Ты посмотри на себя. Ты от этого яда жиреешь. — Собака ликовала. Не успел он убрать руку, как она облизала ему пальцы и набросилась на еду.

Эммет вымыл руки и приготовил морковку. Аккуратно счистил кожицу, уселся за складной столик и принялся грызть морковку целиком. Открыл газету на разделе «Городские новости» и почитал в криминальной рубрике о вчерашних преступлениях.

В последнее время его очень интересовали криминальные новости, он прочитывал их от начала до конца и теперь ощущал постоянную угрозу собственной жизни. Он завел привычку под вечер звонить брату и вслух зачитывать ему отчеты об ограблениях, изнасилованиях и убийствах из колонок на последней полосе газеты. «Сегодня семь краж и два убийства. Кто-то обокрал ювелирный магазин, угрожая пулеметом», — вчера объявил он Джонатану.

Даже его невозмутимый брат уже терял терпение.

— Прекрати читать эти сводки, — сказал он. — Считай, это как авиакатастрофы. Когда читаешь про упавший самолет, забываешь, что над головами летают сотни, а может, тысячи таких же самолетов и не разбиваются. Месяцами летают. А все эти дома вокруг, мимо которых мы каждый день ходим. Не во всех же орудуют воры.

— Это пока. Откуда нам знать, что там происходит внутри, если это не попало в газеты. Тайные ужасы творятся постоянно. Только счастливый случай оберегает нас от катастрофы. Боюсь, моя доля счастливых случаев подходит к концу.

— Нет, здесь не только счастливый случай важен. Ты можешь сам предотвратить несчастье. Ты ведь смотришь направо и налево, когда улицу переходишь.

Джонатан не понимал, что статьи в газетах казались Эммету намного правдивее и ярче событий его собственной жизни. Приходя домой с работы, Эммет сразу шел в столовую и разворачивал газету на складном столике. Он по нескольку раз перечитывал криминальную хронику. «Факты», — злорадно бормотал он, внимательно отмечая каждую деталь.

У Эммета в спальне, на стене, висела карта города. Он купил специальные цветные кнопки. Красная — убийство. Черная — изнасилование. Синяя — хулиганство. Эммет втыкал нужную кнопку в то место на карте, где совершено преступление. Однажды он видел такую карту в полицейском участке. На окрестных улицах кнопок пока не было, но они уже подбирались к нему со всех сторон. Подступали все ближе с каждой неделей, бросая тень на серо-зеленую поверхность карты, — словно атака вражеских войск.

Каждый вечер, кнопками отмечая места преступлений, Эммет чувствовал себя недремлющим стражем города. Он месяцами не выбрасывал ежедневные газеты, хранил их в пустой спальне. Газет накопилось так много, что он начал раскладывать их на полу аккуратными стопочками по неделям. Тридцать шесть стопок, уголок к уголку, от понедельника до воскресенья.

Он частенько бродил среди газетных стопок, наслаждаясь их аккуратностью. Вскоре в его распоряжении будет целый каталог городских правонарушений за год, точно громадный календарь. Эммет считал, что создает застывшую картину повседневности, которую при желании сумеет в любую секунду оживить.

Эммет хотел лишь выиграть чуточку времени. Оглядываясь на свою жизнь, он спрашивал себя: «Неужели я всегда таким буду?»

В школе Эммет интересовался фотографией. Он вырос запуганным и диковатым и, окончив выпускной класс, открыть свое фотоателье не смог. Пришлось идти на службу в фирму, которая выпускала слайды с известных произведений искусства.

В лаборатории Эммет устанавливал фотоаппарат над фотографией картины в альбоме и фокусировал объектив до тех пор, пока все детали картины не попадали в дюймовый квадратик света. Нужно выбрать единственно правильный угол, чтобы захватить каждую деталь картины. Вечерами Эммет проявлял пленку, наблюдая, как она плавает в сосуде с химикатами, а изображения постепенно оживают. Он научился безошибочно отличать безупречные оттенки при искажающем свете красных ламп в темноте. Удачную пленку он цеплял прищепками на веревку под самым потолком. Когда пленка высыхала, Эммет разрезал ее на прозрачные слайды и аккуратно вставлял их в белые рамочки. Он так привык к слайдам с глянцевых фотографий, что оригиналы картин в музеях казались ему неестественно большими и яркими.

В свободное время он редко притрагивался к фотоаппаратам — только поляроидом снимал царящий в городе беспорядок. Эммету больше нравилось делать записи. Каждый вечер перед сном он переписывал свои заметки в дневник — все до мельчайших подробностей. Несколько месяцев назад Эммет решил так, обнаружив, что к вечеру, еще до того, как он уснет, события дня расплываются и тают, будто сон после пробуждения.

Эммет записывал все свои телефонные разговоры на пленку, складывал ее в мешки для мусора и хранил в чулане. Порой открывал коробки, давно похороненные в шкафу, и перечитывал письма, ежедневники и старые записные книжки, пестрящие именами людей из прошлых жизней.

На доску объявлений, висящую рядом с картой в его спальне, Эммет пришпиливал снимки знакомых. Пытался познакомиться с миром снаружи, вне жизни Эммета. Вырезал из газет фотографии политиков и известных чиновников и тоже прикреплял их к стене. Снова и снова перечитывал подписи, заучивая имена и должности, — прежде он учил так французские слова по карточкам.

«Это президент, — проговаривал он, изучая свою доску объявлений. — Это государственный секретарь, а это президенты Польши, Уругвая и Мавритании». Эммет очень гордился своей коллекцией — почти все главы государств, у него были сотни портретов людей чуть ли не из каждого населенного уголка планеты.

В дневнике он описывал маршрут от дома до работы. Всем своим знакомым он присвоил номера и, встречая их во время прогулок, записывал эти номера в правом уголке страницы. А над именем Джонатан он всегда надписывал 6 в кружочке, потому что шестерка — это линия метро, по которой Эммет обычно ездил к брату. Эммет описывал каждый свой выход из дома, каждую покупку и сколько денег потратил. Он записывал названия прочитанных книг и журналов. Любое оскорбление, услышанное на улице, или бессвязное бормотание сумасшедшего, которое он принимал на свой счет, находили себе место на страницах его дневника.

Рядом с датой он изображал свое настроение в виде стрелки, указывающей то вверх, то вниз, как медсестры, бесстрастно наблюдающие за ходом болезни у пациентов. Он не был уверен, мудро ли поступает, осознавая каждый свой промах и каждую огорчительную перемену в себе, но намного хуже позволить себе деградировать, ничего не предпринимая.