Три версты с гаком

— Да, — подтвердил он.

Был день, по набережной прогуливались люди. Нина придвинулась к нему, обняла и поцеловала.

— Прощай, Артем, — сказала она.

Невесело улыбнулась и, забрав свою огромную клет­чатую сумку, ушла.

Несколько раз он приезжал на набережную Кутузова, останавливался напротив огромного серого дома и, посиг­налив, ждал. Чего ждал? Она ни разу не вышла. А может быть, у нее окна во двор?..

3

Артем поднялся с захрустевшего мха. Запах багуль­ника сонными волнами плыл по сосняку. На маковке при­земистой сосенки сидела сорока и внимательно смотрела на него. Круглые черные глаза у птицы осмысленные и насмешливые.

.— Дурак я, да? — спросил Артем.

Сорока охотно покивала головой, а заодно и длинным черным хвостом.

— Ах ты чертовка! —- Артем замахнулся сухой шиш­кой.

Птица обругала его на своем птичьем языке и улете­ла. Низко, над самыми деревцами. А сосенка еще долго кивала красновато-зеленой маковкой.

Артем загляделся на огромную сосну о четырех голо­вах. Из могучего ровного ствола ответвлялись четыре стройные вершины. Сестры-близнецы. От кого-то Артем слышал, что по сучьям на стволе можно определить воз­раст дерева. Сколько же лет этой четырехголовой краса­вице? Задрав голову и шевеля губами, долго считал. По­лучилось что-то около ста лет.

Он вышел из леса на тропинку. С непривычки — а может быть, виноват запах багульника? — перепутал на­правление и не знал, в которой стороне Смехово. Такое случалось с ним и раньше. Пойдешь далеко в лес, закру­тишься, а потом никогда точно не определишь, где село. Приходилось чутко прислушиваться, ждать, когда прой­дет поезд. И сразу все становилось на свое места. Грохот проходящего товарняка был слышен на многие кило­метры.

Пока Артем топтался на месте, раздумывая, в какую сторону направиться, на тропинке показалась девушка. Она шла навстречу. В руках портфель. Когда девушка приблизилась, Артем узнал Таню, учительницу, которая жила у бабки Анисьи.

Таня была в туфлях на низком каблуке. И наверное, поэтому она сегодня не показалась такой высокой. Ар­тему почудилось, будто она улыбается, не разжимая губ.

— Вы мой ангел-спаситель, — обрадовался Артем. — Я заблудился.

— В трех соснах?

Артем думал, она остановится и поговорит с ним, но учительница прошла мимо.

— В какой все-таки стороне поселок? — спросил он, догнав ее.

— Не смешите, — сказала она.

— Так и не скажете?

— Не скажу.

— Ладно. Я пойду за вами.

Она сбоку взглянула на него, пожала плечами. Не­множко курносая, большой рот и полные губы. В общем, не красавица.

— Вас звать Таня? — спросил он.

Она молча шла немного впереди. Портфель покачи­вался в руке. Глаза опущены. Туфли оставляли на земле отчетливый след. Она шла, не обращая внимания на Ар­тема, будто забыла, что он идет рядом. Внезапно остано­вившись, нагнулась и без всякого отвращения подняла с земли толстую волосатую гусеницу. Внимательно рас­смотрев, положила ее на широкий лист подорожника и по­шла дальше.

— Вы случайно не урок молчания преподаете в шко­ле? — пошутил Артем.

— Я преподаю в младших классах, — сказала она, даже не улыбнувшись.

Впереди показались широкая просека и деревянный мост. Артем рассмеялся: это же рябиновский мост! А про­сека, заросшая камышом и осокой, — полу высохшее ря­биновое болото. Засмеялся он оттого, что шел в обратную сторону. Не в Смехово, а в Голыши — рабочий поселок спиртзавода «Красный май».

У деревянного двухэтажного здания семилетней шко­лы Таня остановилась.

— До свидания, — сказала она.

— Как же я назад дорогу найду?

Она взглянула на него своими продолговатыми гла­зами и улыбнулась, сразу став удивительно красивой.

— Вот закончатся занятия в школе, я вам, так и быть, покажу дорогу домой...

— Сколько у вас уроков?

— Ждите, — сказала она и, погасив свою великолеп­ную улыбку, поднялась на крыльцо.

Мимо Артема проходили и пробегали мальчишки и девчонки с сумками и портфелями, а у некоторых, как и в пору его детства, учебники и тетрадки были перехва­чены кожаным ремешком. Ребятишки с любопытством поглядывали на незнакомого бородатого мужчину. Кто-то громко произнес: «Глядите, никак поп!»

На крыльцо вышла пожилая женщина в светлом плат­ке, зевнула и зазвонила. Ребятишки прошмыгнули в ко­ридор. Немного погодя мимо промчался озабоченный куд­рявый паренек в больших кирзовых сапогах. Он даже не взглянул на Артема. Потом степенно прошли мимо еще двое опоздавших. Эти не спешили, видно, не впервой им опаздывать. Остановившись на крыльце, они без тени стеснения стали глазеть на Артема.

—- Скорее в класс! — скомандовал Артем.

Мальчишки даже не пошевелились.

— А вы кто? Новый учитель? —. спросил один из них.

— У нас еще с бородой учителей не было, — приба­вил второй.

— Татьяна... гм... как ее отчество?

— Васильевна, — сказал мальчишка.

— Татьяна Васильевна вас в угол поставит...

— Не поставит, — ухмыльнулся один.

— Она не злая, — прибавил второй.

— Сколько у вас уроков сегодня?

— Пять.

На крыльце показалась Татьяна Васильевна.

— В угол я вас не поставлю, — сказала она, — а вот после уроков посидите в классе целый час.

Взяла нарушителей за руки и, бросив на Артема насмешливый взгляд, увела в класс.

Артем стоял возле школы и задумчиво смотрел на изрезанное перочинными ножами крыльцо. Сразу за школой шумели сосны. У забора, пришлепывая мягкими губами, щипала свежую лоснящуюся траву буланая лошадь. Распугав кур, из подворотни вымахнула большая длинношерстая собака. Внезапно остановившись посреди дороги, принялась яростно чесать задней ногой лохматый бок.

Глава пятая

1

Стоя на лестнице, прислоненной к дому, Артем заколачивал досками окно. Гвоздь согнулся, пошел в сторону. Чертыхнувшись, он достал другой и забил рядом.

— Ты что же нам, земляк, всю перспективу портишь? — услышал Артем знакомый голос.

Во дворе стоял Носков. Сегодня он был в синем потертом пиджаке, широких зеленых галифе с красным кантом и начищенных хромовых сапогах. Артем давно обратил внимание, что большинство мужчин в Смехове носили солдатские гимнастерки, кирзовые сапоги. А вот председатель был в хромовых, офицерских.

— Уезжаю, — сказал Артем, нацеливаясь молотком в очередной гвоздь. Один раз он уже попал по пальцу.

— Зачем же ты окна-то заколачиваешь?

— Ну, чтобы жулики не забрались...

— Дед твой, Андрей Иваныч, жил открыто, и достаток его известный... Вряд ли кто додумается в твоей избе кубышку искать.

Артем опустил руку с молотком. Действительно, чего это ему пришла в голову блажь заколачивать окна? Повесил замок и поезжай. Но отступать уже было поздно: два окна заколочены, осталось одну доску приколотить на третье.

Закончив дело, Артем подошел к Кириллу Евграфовичу. Худое, с пропеченными на солнце скулами и тонкими губами лицо председателя было хмурым.

— Недолго же ты у нас погостил, — сказал Носков.

— Дачником не привык прохлаждаться, а для работы здесь нет никаких условий: изба низкая, темная. Я уж не говорю, того и гляди развалится... Мне света много нужно, Кирилл Евграфович.

— Гляжу, избалованный вы народ — художники... А ты возьми да поправь избу-то! Сделай повыше да посветлей.

Артем присел на бревна, закурил. Солнце уже скрылось, и на поселок из-за леса наползала сиреневая дымка. На крыше соседнего дома с дребезжанием крутился самодельный деревянный флюгер. Это Санька, сын Николая Даниловича Кошкина, сегодня смастерил и поставил.

Кирилл Евграфович присел рядом. Артем протянул ему сигареты, но тот отказался. Достал «Беломор» и тоже закурил.

— Парень ты, видно, работящий, — помолчав, сказал председатель. — День-деньской бродишь по селу, лесу — все рисуешь. Небось целую папку изрисовал? А зачем тебе все это? Башня, станция, лес? Так в папке и останется?