Сватовство

Зинко понуро перебежал пустое пространство, на котором хозяйничала с ремнем в руках Маня Скрябина. Маня замахнулась было на него, но не огрела, безвольно опустила ремень.

«Ты смотри, а девки-то жалеют его», — обрадованно подумал Василий Петрович и снова вытянул шею.

Зинко стыдливо вклинился между Ксеньей и каким-то незнакомым парнем, видно приехавшим к кому-то погостить, понурил голову. Ксенья склонилась к Зиновию, чего-то зашептала ему, а он все отстранялся и отстранялся от нее, пока совсем не вытеснил приезжего гостя. Тот встал и перешел на свободное место у печки. И тогда Зиновий сразу отодвинулся от наседавшей на него Ксеньи.

«Ой, я бы не оробел», — осудил сына Василий Петрович и не вытерпел, перебрался в клуб, устроившись у бачка с водой, откуда Зинко был хорошо виден. Трубка у Василия Петровича, догорая, ядовито дымила. Он зажал прокуренным пальцем раскалившуюся головку и задушил огонь.

«Ой, я бы не оробел», — наливаясь удалью, повторил Василий Петрович.

Зинко сидел, напыжившись, как растрепанный воробей.

Ксенья заливисто хохотала, и все удивленно оборачивались на нее.

«Ну и сотона, — похвалил ее Василий Петрович. — Хорошо забирает».

Зиновий беспомощно оглядывался, по-видимому, вымаливая у судьбы, чтобы кто-нибудь выкликнул либо его, либо Ксенью.

«Да чего это он, остолоп, растерялся? Побоялся ославушки? — Василий Петрович неодобрительно постучал трубкой о шершавую, как наждачная бумага, ладонь; теплый пепел высыпался вместе с непрогоревшим табаком. Василий Петрович зажал мусор в кулак. — Ну и пущай бы сказали, что к Ксенье ходит. Не в уко-о-р бы сказали-то, в по-о-хвалу: ну-ка, такая девка, а недопарыша к себе подпустила».

Василий Петрович зло взмахнул кулаком, хлопнул себя по колену — и пепел белой заплатой лег на изношенное сукно.

Игра как-то быстро расстроилась. Раньше, в молодые-то годы Василия Петровича, к номеркам так быстро не охладевали. Непонятные вкусы у нынешних молодых. Опять эту трясучку затеяли, танцы-шманцы.

Василий Петрович уж было совсем заскучал — ан, глядь: Ксенья-то за Зиновия ухватилась, тянет на круг.

«Ну и отпетая голова…»

Василия Петровича подмывало узнать, что из этого выйдет, и он опять загорелся.

Ксенья, как упирающегося бычка, держала Зиновия за рукав пиджака. Зиновий, краснея, отказывался, а Ксенья не отставала.

«О-о, взяла в оборот…» — прищелкнул языком Василий Петрович.

Зиновий станцевал один раз, отвел Ксенью к окну, а сам, обтирая пот, вышел на улицу.

«Ну что ты с ним будешь делать», — опять осуждающе хлопнул себя по колену Василий Петрович и стал наблюдать за Ксеньей.

Она хохотала все так же заливисто, будто и не заметила, что Зиновий ушел. Чего-то, не переставая, наговаривала Мане Скрябиной и Фаине, потом поднялась попить, зыркнула на Василия Петровича и рассмеялась:

— Не бачок ли караулишь, Василий Петрович?

— Бачок.

— Ой, смотри, напрасная трата времени: и не уследишь — до дна вычерпают, — сказала она с тайным значением и как-то боком, боком — ушмыгнула на улицу.

— Лешие-то, договорились, — обомлел Василий Петрович и, не зная, как ему теперь поступить, хватанул из бачка ковш невкусной согретой воды. Оставаться в клубе вроде бы у него пропал интерес, но и бежать вдогонку за сыном — он ведь не сыщик.

Василий Петрович повыжидал какое-то время, а потом все же засобирался домой.

На улице было светло как днем. Над лесом играли сполохи, падали с неба звезды, а коростель, скрипевший в лугах, будто глотал их и с непривычки давился, как молодой петушок зерном, потому что с каждой новой упавшей звездой его голос становился все удушливей и картавей.

На взгорке, у дома Василия Петровича, обозначился на фоне белого неба девичий силуэт.

— Эй, студент! — негромко зазывала Зиновия Ксенья. — Ты куда запропастился? Сту-у-дент?

Она слегка побарабанила рукой по стеклу, завернула за угол, поднялась там, видимо, на крыльцо, потому что до Василия Петровича отчетливо долетело, как звякнул замок.

Василий Петрович, уходя с сыном в клуб, закрыл замок без ключа, просто всунув дужку во вбитую в косяк петлю. Зиновий и сам, убегая на гулянки, пользовался замком таким же макаром, чтобы не заставлять домашних закрываться изнутри на засов.

Замок по-прежнему висел на дверях. Выходит, Зиновий не дома.

— Эй, студент, — уже не остерегаясь, закричала Ксенья. — Ты где тут прячешься? Я ведь видела, как ты за угол забежал…

Василий Петрович прижался к тыну, чтобы его было трудно увидеть, и затаился.

— Ой, студент, — явно издевалась над Зиновием Ксенья. — Ой, до чего же неуважительно ты относишься к женщине… Разве этому вас в институтах учат?

В окошко выглянула Степанида, жена Василия Петровича:

— Ты чего тут орешь? Всю деревню взбаламутила, — спросила она глухим ото сна голосом.

— Да сыночка твоего потеряла, — засмеялась Ксенья. — Хотела в провожатые взять. А то через реку-то одной ходить боязно.

Она, не дожидаясь ответа Степаниды и не оглядываясь, стала спускаться по тропке под гору.

Над рекой расползался туман. Сквозь него не видно было ни лавы, ни мосточка, на котором бабы полощут белье, ни Ксеньина дома.

Ксенья вскоре тоже растворилась в тумане, и вдруг по лугам полетела частушка:

Через пень, через колоду,

Через райпотребсоюз

Помогите ради бога —

В старых девах остаюсь…

Река стремительно пронесла над собой Ксеньин голос, выплеснула за лесом у Николиной гривы, и уж оттуда подвернувшееся из-за деревьев эхо возвратило его назад.

Василий Петрович обругал сына и подосадовал: «Не в меня».

В тумане, за рекой, резко скрипнула дверь, потом скрипнула еще раз, звякнула металлическая задвижка, а у кого-то во дворе потревоженно промычала корова.

«Каково-то в холодную постель ложиться?» — подумал про Ксенью Василий Петрович и засеменил к крыльцу. Он вынул из петли замок, перешагнул порог и неторопливо задвинул засов, наслаждаясь предстоящей местью: «Ну, паразит, хоть всю ночь простучись — не открою». Не желая выслушивать расспросов разбуженной Ксеньей жены, Василий Петрович не пошел спать в избу, а свернул на поветь, где была постель Зинка.

Сын, скрючившись под одеялом, лежал на своем месте.

— Ты как это сюда проник? — насмешливо спросил Василий Петрович.

— А через двор, — невозмутимо ответил Зиновий, не уловив в голосе отца насмешки.

— Ну, конечно, лучше коровам спать не давать, а не девкам.

Зиновий обескураженно промолчал.

Наутро Василий Петрович, выйдя покурить, видел, как Ксенья, балансируя руками, спустилась на реку за водой, как постояла на лаве, сделала ладонью козырек от слепившего солнца, посмотрела в гору, на дом Василия Петровича, и зачерпнула полнущие ведра. Василий Петрович даже услышал, как вода выплеснулась через край и как Ксенья чему-то рассмеялась.

«Ой, да она ведь с Зиновием-то совсем не всерьез, — догадался Василий Петрович. — С нее, смотри ты, как с гуся вода, будто и не было вчерашнего происшествия».

Ксенья поднялась по выкопанным в обрыве ступенькам наверх, поставила ведра, чтобы передохнуть, и до Василия Петровича опять долетел ее смех:

— Ну и умора…

«Все, засмеет теперь Зинка, проходу не даст», — огорчился Василий Петрович.

Но, к его удивлению, она на другой день, встретив Зинка у магазина, равнодушно поздоровалась с ним и прошла мимо.

Уже забываться стала эта история. Зиновий закончил институт, вернулся в Полежаево агрономом, обзавелся семьей — Ксенья не проявляла к нему интереса. Стала даже по отчеству звать: Зиновий Васильевич. Так и вся деревня теперь Зиновия величала Васильевичем. Василий Петрович и сам зауважал сына настолько, что не отставал от других: Зиновий Васильевич да Зиновий Васильевич — другого имени и не знал при народе. А уж когда Зиновия сделали председателем, тут и сам бог велел уважение ему оказывать.