Реальный метод

— Так!.. Что вы нам скажете о Карле Марксе? Кто он был? — натыкается в книжке на вопрос старший.

Манечка смотрит на его ногти и припоминает страницу, в которой говорилось о Карле Марксе. В ней, кажется, еще лежит лист клена.

— Он был… основоположник… своего имени. Он сочинил манифест… Он был родоначальник…

— Туманно, но… это действительно — основоположник коммунизма и манифест… действительно.

— Кто управляет Российской Социалистической Федеративной Республикой?

— Рыков… Товарищ Рыков и товарищ Каменев.

— Ну… знаете ли… это тово… как его… Обывательская точка.

Манечка спохватывается, вспоминает, что по этому пункту было несколько специальных разговоров с репетитором Сошественским и поправляется:

— Ну да, это народные комиссариаты, а главная власть в руках Совета депутатов, поэтому Россия называется Федеративной.

— Именно… — задумчиво говорит левый. — Это другое дело. А то, кого ни спроси, — все Рыков да Каменев. Так… так… Что бы еще?.. Гм!.. А что такое по-вашему из себя представляют священники?

Манечка представляет себе папашу, тощего попика с козлиной бородкой, с бурсы убоявшегося всех властей предержащих, начиная от урядника и кончая обер-прокурором Святейшего Правительствующего Синода, и потому застрявшего при храме на уездном погосте, — и бойко отвечает:

— Они агенты империализма и культа и служат для морфия… то-бишь для опиума.

— Правильно! — устало говорит старший. — По-моему достаточно. Видно, что гражданка Студитова читала и учила… подготовилась… На собрание пора…

Правый собирает свои бумажки и задает последний вопрос на десерт, хитренько щуря глаза:

— Да, это конечно… А что вы скажете, гражданка Студитова… какую религию исповедует пролетариат?

— Пролетариат… пролетариат исповедует материю…

Мир хижинам, война дворцам… Трудящийся ест, а нетрудящийся не ест… Победим разруху и пролетарий на коня, потому что вся сила пролетариата только в воздушном красном флоте…

— Ну, ладно… Хорошо!.. — торопливо говорит старший. — Вы свободны, гражданка. Студитова. Мы вам ставим вполне удовлетворительно, и можете ехать на службу. До свиданья!

— Уф! Ах! Мерси!.. До свиданья!

Что-то пламенное, горячее ударило в грудь, затуманило мозг, яркая непереносимая радость заполнила душу, и краска ударила в лицо.

Манечка пушинкой вылетает из темной комнаты, перелетает несколько других комнат и коридоров и влетает в приемную.

— Выдержала! Ей богу, выдержала!

Папаша, мамаша и тетя истово с серьезными лицами широко крестятся и немедленно за сим расплываются в торжествующих улыбках.

— Слава тебе, господи!

Манечка тоже крестится и с чувством говорит:

— Слава богу! А уж как я боялась!.. Путали, путали, но ни в чем не сбили… Слава богу!..

— Слава тебе, господи! Слава тебе… — лепечет мать.

— Это я сегодня всю ночь молилась, вот и вышло!.. — радуется Манечка…

Все выходят на зеленую улицу. Запах сирени и отцветающей черемухи щекочет душу и так вызывает беспричинную радость, а тут еще…

— Ах, как это хорошо!.. Слава тебе, господи, — ликует тетя Лиза. — Теперь идемте молебен отслужим. Сохрани бог, кабы не выдержала… А теперь опять на службу… и все по-хорошему.

— Да, да, молебен!.. — горячо вторит папаша. — Сейчас молебен отслужим… благодарственный…

— А дома уж наверное пирог-то готов… — сообщает мамаша. — С викторией… сдобный…

Смеется Волга внизу и тянет, и манит, обещает неслыханные радости… А солнце готово кувыркнуться под ноги Манечки и пуститься в трепака.

И из всех палисадников безумно пахнет сиренью и радостью, от которой хочется в блаженном восторге плакать…

— Про тебя, папаша, спрашивали тоже…

— Про меня? Господи помилуй! А что такое? В чем дело? А? Что?.. — вертится попик.

— Что такое священники?

— Ну! ну!.. Что?.. А ты?

— Я говорю: агенты империализма и опиума.

— А! — попик потирает руки.

— А что это, Манечка, за опиум? — спрашивает тетка.

— А когда живот болит, то его пьют… по 10 капель… Проходит… Лекарство такое…

— Касторка лучше… Значит, на экзамене-то и медицина, и ботаника?..

Тетка почтительно поджимает губы…

Пахнет сиренью… Внизу гудит лиловый пароход и, озорничая, пускает в небо клубы дыма…

Загвоздка

Секретарь закатил в нос чуть не полтавлинки, от удовольствия вытянул губы, как бы собираясь свистнуть, и сказал преду, раздиравшему на подоконнике воблу:

— От-то якая бумага прийшла — ни с якого боку зацепки нема.

— А ну, прочитаемо.

Секретарь еще раз зарядил нос и поднял к нему бумагу.

— Оце! — В Непрелейкашинский исполком, Позовибатьковского района псаломщика Тараса Остапенко прошение. Пересвiдчившись в правдивости наукового способу пояснень явищ природы, переконавшись в тiм, що релiгiя це е дiйсно опiум, якiй розвивается що-раз з поширенням народньой свiдомости i наука прогресуе — пiдiмае людство на вищу ступiнь культурного i морального життя… — Оце! Уфф!

— Нейначе, насчет лесу хлопоче бiсова душа! — грустно вставил пред.

— Тай годи! Оце дальше… — Пориваючи всi звязки с телеольогичными справами, базаючись лише на законах еволюцii трансформизма i теори мутацii, а що до iдеологii, приеднаюсь твердо и рiшуче до марксистського способу пояснень фактiв исторii.. — Треба раскумекать. Дайте, добродию, квасу…

— От набрехав человик. А де ж про лес?

— Про лес не фиксировано, а от конец: —… прошу дать права гражданина, бо клянусь быть робiтником продуйiцстом — соцiалiстом батькивщини. — Га!

Секретарь уставился на преда. Пред уставился на секретаря. Потом секретарь выпил квасу, пискнул и зарядил нос, а пред отложил воблу в сторону и строго подтянул кверху чоботы.

— Ну-ну! — сказали оба вместе и одновременно же увидели в окно подходившего учителя.

— Вот, вчитель йде. Он человик ученый.

Учитель обласкал масляным взглядом воблу на подоконнике и ткнул нос в поданную бумагу.

— А ну, переведите, на який предмет литература? Га!

— Гм! Мррм… мррм… мррм… «способу»… «теоpii мутацii»… ммр… ммр… Диалектически дисскуссировано!

— В рассуждении какой информации желательно фиксировать?

— Этого не могу досконально анализировать: тут материалистическое понимание кажущегося факта в теоретической идеологии.

— Га! Мы так и полагали. А ну, садитесь, вчитель. Вон продинспектор и страхагент едут куда-й-то. Оба москали и по ученой части в губернском масштабе…

— Крикни-ка их в порядке голосования.

— Га-га-га-га, товарищ Ерблюдов, загляните на один текущий момент! Дiду Трохиме, заверни кобылу!

— Ну вот. По какому случаю? Бумага? Сейчас.

— Нет уж, читайте вы, товарищ Юдилович, у меня пенснэ дома…

— Гм! Мррммм…. мрмрм… мрмр… «теори мутацii»… мрмрм… «способу»… Н-да! Етто, я вам скажжу, бумага!

— Ну? А на який предмет и по якой придчине ета групировка?.

— Оно, видите ли, ежели на ету декларацию взглянуть с точки зрения, то можно констатировать внеклассовый подход, но марксистские предпосылки диктуют полагать, что представитель данного опиума желает кооптироваться в ряды авангарда мирового пролетариата…

— А насчет лесу ничего?

Ничего про лес не констатируется. С тем и до свиданья. Нам некогда.

Начальство одновременно сказало «га!» и уставилось на учителя. А учитель водрузил на голову кепку:

— Схожу в ячейку, — дайте бумагу. Может там…

— А ну! Будьте ласковы.

— Кляузный елемент! — говорит пред, — дьячок, то- есть. Какой ни на есть империализм подложит, що «ах»!

— Да, зловредный опиум, тем не менее самогон у него — «ах»!

— Тай годыте, от батюшка отец Ерасим йде со вчителем.

Учитель вводит за собой батю.

— Ну их всех к чорту. У них там насчет германской «чеки» заседание. Не до нас. Вот отец разжует може…

— От то якое дило! А бумага насчет лесу, — носом чую. Надо опиуму лесу на баню дать. Казав вин, що угощение…