Два дня одного года (СИ)

Все люди любят, когда у них учатся чему-то. Следующим важным этапом повышения Cениного общеобразовательного уровня стало умение обходиться без вертолета. Это лежак такой, жестко, но спишь кое-как. Однако его поздно вечером заносят, а рано утром уносят. Чтобы выкроить лишний часок для сна, используется шинель. Ну и что, спросите. А то, что, оказывается, можно на шинели лежать и ею же укрываться. Особым образом выворачивается рукав, который становится чем-то даже вроде подушки. И уже не так холодно на каменном полу.

Ну, и иголка. Это единственное, что нужно раздобыть, чтобы разукрасить себя. Ты молодец, что постарался пронести, не вышло, но ничего, найдем как-нибудь. Думали, конечно, что Сеня самолично недозволенный предмет в шапке спрятал. Разубеждать не стал.

Все остальное есть. Наскрести с сапогов о шероховатый пол немного кожаной стружки с каблука, по возможности измельчить, хоть и пожевать, затем помочиться в угол и все это перемешать. Краска готова. Терпеливо накалываем пропеллер с крылышками (знак ВВС), или женскую головку, или "век не забуду", обрабатываем полученной смесью. Небольшое заражение крови, надо будет пару дней походить с высокой температурой. Всё это временные осложнения, а красота останется.

В Cеню как-то с детства вошло, что татуировка это что-то неприличное. Рационально объяснить не мог, знал, что предрассудок, а нынче и вовсе мракобесом мог бы прослыть, но вот вошло раз и навсегда. Так что от наколки он вежливо отказался.

После обеда арестованных, кроме засекреченных кавказцев, повезли на какой-то полустанок разгружать уголь. В свое время приходилось иметь дело с черноземом, зерном, арбузами. Семен был вынослив, заплывал когда-то так, что берег был плохо виден, отжимался 60 раз в упоре лежа и 15 на турнике в сапогах. Это немало, он же не в спецназе служил, а в наземном контингенте ВВС, вместе с другими близорукими и немножко плоскостопыми. Но уголь плохо набирается даже и на специальную лопату, норовит ссыпаться. А если набирать с верхом, лопата становится неподъемной. Руки и спина никак не приспособятся, болевой сигнал поступает в мозг каждый раз как-то по-разному.

Сокамерники вечером встретили участливо. В общем и целом, отношения нормальные сложились. При том, что общение было затруднено, по-русски они еле-еле изъяснялись.

Но что он на гражданке был учителем, поняли с трудом не потому что не знали русского слова "учитель", это слово они как раз знали, а потому что эти малокультурные люди плохо представляли себе учителя с погонами рядового, да еще на губе. В более близком Семену культурном слое школьный учитель занимал очень низкое положение, неизмеримо ниже приемщика бутылок, например.

Распознав недоверие, Семен рассказал им кое-что на сон грядущий. Его просветили по поводу курева, вертолета и наколок, теперь просвещал он. Первый рассказ по истории был, кто бы сомневался, о присоединении Закавказья. Излагалась версия, принятая в советской историографии, а другой Семен не знал. Но слушали очень внимательно и что-то понимали.

На следующий день с утра повезли на очистку колес. Здоровенные грузовики становятся над зловонной ямой, и ты счищаешь с колес грязь. Дают спецодежду, такие клеенчатые балахоны. В них холодно. Единственный способ не замерзнуть - чистить с остервенением. Мощные мойки были уже, но их было мало. Гнать куда-то транспорт, расходовать солярку, снаряжать людей и оформлять накладные - зачем, когда вот она яма, а нарушителям дисциплины только на пользу. Но Сеня об этом не думал, чистил и всё. А что и оформлялись какие-то накладные и образовывалась неучтёнка топлива - ему тогда это точно в голову бы не пришло.

Перерыв на обед. Кое-как умылись из-под рукомойников. Привозят бачки с едой. Вместе с бачками новость. Не новость, а удар грома, торнадо, очистительная гроза. Пазик, который привез еду и посуду, должен отвезти вместе с посудой и Cеню. Его арест закончился. Вместо трех суток вышли одни, ну, на пару часов больше. Он должен вернуться в расположение своей роты.

Ни ... ....!

Лопоухий чистильщик грузовиков станет Семеном Марковичем, просто Семеном и к старости снова Сеней. Защитит под рукоплескания диссертацию и предаст науку. Будет приставлен к большим деньгам. Увидит Тадж-Махал и Аляску. Сменит русоволосую Анечку на русоволосую Верочку. И все эти годы не забыть ему, как комендант...что? Вот что? Дошло до Красного Пролетария, что провокация с уплотнением нехорошей камеры не удалась и не столько он поимел, сколько его поимели? Пожалел языкатого Купчика, чтобы не держал зла на несокрушимую и легендарную, куда бы не занесла его нелегкая? Или что-то еще?

Тут же и затруднение. Солдат роты охраны без приказа своего непосредственного начальства арестованного не отпускает. До ближайшего к яме телефона расстояние с километр, и никто буераками ради Сени этот километр преодолевать не станет.

Так что увезем мы нашего рядового срочной службы Н-cкого полка, авиационного механика 2 класса не пазиком, а вместе с другими арестованными, когда стемнеет, на дежурном грузовике.

По всем понятиям работать он теперь не обязан. Охранник сочувственно делится сигаретой. Тогда уже и другим хотя бы пару сигарет выделить, это нормально.

Перекур, вялый разговор.

Всё, пошли дальше чистить. Надо отлепить грязь и от рельсов, образующих раму над ямой. К вечеру приедет прапор принимать работу. Лучше бы он потом не пожаловался. Не то могут завтра отправить на вертикально-горизонтальные учения, проще говоря, выемку мерзлого дерьма из нужников. Это всегда актуально.

Cеня отдыхает. Созерцает. Но ему становится зябко созерцать, даже в шинели. И скучно. Поэтому он влезает в балахон и чистит вместе со всеми.

Об этом трудовом подвиге не напишут в газете округа. Товарищи по роте тоже не узнают. Арестованные - двое из артиллерийского дивизиона, еще двое из автороты и один с какой-то точки.

Да это и не подвиг никакой. Сене самому приятно. По доброй воле же, а не принуждению.

Тут и стемнело.

Прапор суров лицом и молчит. Все нормально, не пожалуется.

Солдат отвозят на губу. Сеня получает справку о снятии с довольствия и отправляется в свою роту. Попрощаться с кавказцами не получилось бы, разве что крикнуть им что-то бодрое снаружи. Не крикнул, забыл. Потом досадовал какое-то время, что забыл, но специально для этого возвращаться к славному домику не стал.

Были еще приезд жены с двумя cутками счастья на квартире начальника ТЭЧ*и, ее отъезд уже с беременностью и последовавшим жестоким токсикозом, по причине которого, поверив Сене на слово, его отпустили сразу после Директивы, то есть в числе первых настоящих дембелей. На полустанке они оказались впятером. Был и обманувший его когда-то баскетболист.

Билеты в разные вагоны. Это чтобы не напились в дороге. Тоже правильно.

Стоял неумолчный рев. 21-ые МИГи уходили в майское небо на форсаже. Прощались молча, слов все равно никто бы не услышал, не кричать же.

Хорошо попрощались все, приобнялись даже.

Cамый беззаботный год жизни заканчивался.