Не забудьте выключить (СИ)

"Вот она, независимость!", подумал Пантелеймон. Пройти бы только таможни, а там… Райская страна, беззаботная жизнь, и пусть жена что-то вякнет — вычищать ей коровье дерьмо до конца своих дней!

Перевязав альбом веревкой крест-накрест, Пантелеймон отправил его в кулек — в компанию к одежде. На столе оставались деньги на такси, билеты на самолет и загранпаспорт.

И еще — конверт, запечатанный и аккуратно подписанный.

"В Барселону", радостно затрепетало в груди Пантелеймона и он швырнул изуродованный монтировкой замок в угол комнаты. Снег таял, стекая с ботинок грязными струйками прямо на ковровую дорожку.

Какие все-таки красивые названия: Барселона, Сарагоса, Валенсия, Мальорка. Разве в этих городах могут плохо жить? И куда нашим Мындрештам до них? Нет, только вслушайтесь: Бар-се-ло-на! Это же музыка, звуки цимбалы, пение канарейки — Серафима писала, что эта птица в Испании чуть ли не в каждом доме.

В доме Богдана было аккуратно: будто кто-то невидимый — неужели домовой? — следил за порядком все три года. Даже пыли не заметно.

Холодильник!! Черт, он работал — тихо, как и полагается итальянскому холодильнику, но все же работал. Пантелеймон выдернул штепсель и усмехнулся — все-таки в тюрьме Богдан переживал не зря.

В большой комнате Пантелеймон сразу направился к серванту — освобождать его от чешского хрусталя. Посуды было очень много — без большой коробки никак. Такая, из-под телевизора, была — он вспомнил — в погребе, хоть бы мыши не погрызли. Пантелеймон матюгнулся: хочешь не хочешь, а снова придется идти домой.

— Домнул [господин — молд.] Челарь?

Пантелеймон вздрогнул и присел на корточки.

— Дом номер девять?

Это еще кто? Соседи выследили?

— Эй, хозяин!

Да какие соседи? Все село в курсе, что Богдан Челарь в Италии.

— Есть кто живой? Э-эй!

— Не надо стучать, я уже иду.

И Берку, щурясь от света и поигрывая монтировкой, вышел на крыльцо. На скамейке у самого окошка сидел плотный детина в синем комбинезоне и резиновых сапогах до колен.

— Домнул Челарь? — повторил он и смерил Пантелеймона недоверчивым взглядом.

— Да. То есть нет. То есть…

— Будем отрезать, — сказал мужик в комбинезоне и достал из нагрудного кармана пачку сигарет.

Берку крепко сжал в руке монтировку.

— Что отрезать? — спросил он и глотнул слюну.

— Дом от электричества, конечно, — уточнил мужик.

Он закурил и, выдохнув облако дыма, показал на синий, под цвет комбинезона, фургон за воротами:

— Юнион Феноса [Молдавско-испанское предприятие, владеющее электрическими сетями в Молдавии]. Районное отделение Теленешт.

Слава богу! Не полиция и не бандиты? Ффу! Пантелеймон тихо, чтобы мужик не услышал, перевел дух. Феноса, говоришь? Здоровый, гад. Феноса… За имя сойдет. Круглое такое имя. Ну точно, вылитый Феноса.

Тогда, может…

— Как так отрезаете? — завопил вдруг Пантелеймон, — это еще что за новости?

Феноса был явно готов к такому повороту разговора. Он даже не взглянул на монтировку, только достал из кармана какую-то бумажку.

— Четыре тысячи семьсот шестнадцать леев, — лениво прочел он, — ваш долг за три года и четыре месяца. Ведь это вы — Челарь Богдан Васильевич?

— Вот сука, — стукнул себя ладонью по лбу Пантелеймон и уселся прямо на крыльцо.

— Не понял, — приподнялся в свою очередь Феноса.

— Да Челарь этот ваш… вот урод, а!

И положив монтировку рядом с собой, Пантелеймон доверительно повернулся к мужику в комбинезоне.

— Понимаешь, я дом у него купил. Неделю как. Дом-то, видишь какой, — он постучал кулаком по стене, — добротный, теплый, семь лет всего дому. Да и внутри просторно, не то, что у меня. Я ведь сосед Богдана. Да во-о-он мой дом, где антенну ветром погнуло, все никак не поправлю, видишь?

Феноса оторвал зад от скамейки и, кивнув, словно поняв, о каком доме речь, снова сел.

— Все, бля, продал — заскулил Пантелеймон, выдавливая кулаком слезу из правого глаза, — ковры, мебель румынскую, телевизор, все! Да если бы только продал, хрен купил бы! Жена, знаешь, сколько лет, спину за границей гнула? Знаешь, что, брат? Пошли-ка ко мне, а? Пойдем, пойдем! Увидишь, до чего, суки, простого крестьянина довели. У меня и водка есть, а?

И он с жаром схватил мужика за рукав.

— Да какая на хуй водка? — вскочил Феноса, одергивая руку, — мужик, я дом от-клю-чать буду и мне насрать, чей он — твой, Челаря этого гребаного! Вы заебали уже, по восемь, блядь, десять лет не платите! Уедет в Грецию, сидит там, блядь, на шее у жены, пока та ебется со всеми подряд! Ну и пиздуй себе, но за электричество плати! Мне зарплату кто — жена Челаря твоего платить будет? Процент с отсоса, блядь? Тогда отключайся на хуй от сети и езжай себе в Грецию, в Италию или в эту, как ее…

— Он холодильник забыл выключить…

— Кааакой холодильник? — Феноса почти прижал свой нос к носу Пантелеймона и, сверкая глазами, орошал его слюной и окуривал запахом ядреного табака.

— Хороший. Индезит. За две тысячи отдам.

— Чего? — сразу обмяк Феноса и отступил назад, как от сумасшедшего отшатнулся.

— Индезит, говорю. Итальянский холодильник, — Пантелеймон говорил тихо, мысленно умоляя руку с монтировкой не предпринимать самостоятельных действий, — Хозяин почти не пользовался. Такой в магазине семь тысяч стоит, я в Кишиневе видел.

— Да ты чего, мужик? — застыл Феноса с широко разведенными руками — в положении, одинаково удобном как для сердечных объятий, так и для внезапного удара в челюсть.

— Дайте хотя бы пару деньков, я еще кое-что продам. Долг верну, клянусь дочерью. Говорю же, дом купил, поистратился весь…

Бросив ставший внезапно тоскливым взгляд на фургон за воротами, Феноса кашлянул и вытянул шею, заглядывая в открытую дверь дома.

— А кроме холодильника? — вполголоса поинтересовался он.

— Да ты заходи, присмотрись — потоптавшись на крыльце, по-хозяйски ступил в дом Пантелеймон и жестом пригласил Феносу сделать то же самое, — деньги с собой?

Долбануть бы его, урода, дверцей по башке, пока вылезает из машины!

— Я же просил не опаздывать, ровно в три просил же!

Пантелеймон с ненавистью швырнул кулек в багажник такси. В кульке была завернутая в газету колбаса, буханка хлеба и кусок брынзы в целлофане. Водку не взял — куда с водкой через таможню! Другой кулек — с одеждой и семейным фотоальбомом, он бережно положил на колени, усевшись на заднее сиденье забрызганной грязью "Волги".

— Так всего же на пятнадцать минут, — заискивающе улыбнулся в зеркало заднего вида шофер, яростно включая заднюю передачу.

— Вот потому-то кругом такой бардак — назидательно поднял палец Берку, — там пятнадцать минут, здесь пятнадцать леев — и нет страны.

— Может музыку включить? — таксист не был настроен выслушивать двухчасовые нравоучения явно занудного пассажира.

— Только веселую — строго сказал Пантелеймон.

— А как же — обрадовался таксист и врубил радио на полную громкость.

"Д-ля кого-то п-росто лётная погода, а вэдь это п-роводы люб-ви", окутало Пантелеймона облако бархатистого кавказского баритона.

— Нет-нет, оставь, — остановил он потянувшегося было к приемнику таксиста, решившего, по-видимому, что Кикабидзе недостаточно весел, — хорошо поет.

И Берку закрыл глаза.

Странно, подумал он, вот уезжают люди, бросают дома, даже семьи и их как будто и не было. Никто и не вспомнит. Ну не вспомнил же Пантелеймон о своем обещании Богдану. Да и о самом Богдане, если честно, напрочь забыл.

А вот Пантелеймона будут помнить. Долго будут, думал Пантелеймон. И всего-то дел — надо просто успеть оставить о себе память.

За себя Пантелеймон был спокоен — он успел.

До приезда такси он успел добежать до сельской почты и опустить в почтовый ящик письмо.

Участковому села Мындрешты, Теленештского района