Ах, эта сладкая загадка жизни!

— Шестой.

В окно мы увидели, как к колонке подъехал фургон с женщиной за рулем и, наверное, восемью ребятишками, которые сидели сзади и ели мороженое.

— Надо двигаться, — сказал Клод. — Сам понимаешь: не явимся туда до заката — все пойдет насмарку.

Он уже начинал дергаться. Его лицо покраснело, а глаза выпучились, как перед собачьими бегами или вечерним свиданием с Клэрис.

Мы оба вышли из конторы, и Клод отпустил женщине столько галлонов бензина, сколько она просила. Когда она отъехала, он остался стоять посреди дороги и, щурясь, с беспокойством глядел на солнце, — оно висело в дальнем конце долины чуть выше ширины ладони над линией деревьев, на гребне холма.

— Ладно, — сказал я. — Закрывай лавочку.

Клод быстро обошел все колонки, закрыв их на замок.

— Ты бы лучше снял этот свой желтый свитер, — сказал он.

— Это еще зачем?

— При лунном свете ты будешь сверкать в нем, как маяк.

— Все будет в порядке.

— Нет, — сказал Клод. — Сними его, Гордон, прошу тебя. Вернусь через три минуты.

Он исчез в своем автоприцепе за станцией, а я вернулся в контору и поменял желтый свитер на синий.

Когда мы снова встретились, на Клоде были черные брюки и темно-зеленый свитер с высоким завернутым воротником. На голове коричневая кепка, низко надвинутая на глаза. Он был похож на артиста, играющего в ночном клубе бандита.

— А это что у тебя там? — спросил я, увидев, что на поясе у него что-то топорщится.

Клод задрал свитер и показал мне два тонких белых хлопчатобумажных мешка, аккуратно и прочно привязанных к животу.

— Чтобы складывать добычу, — зловеще ответил он.

— Понятно.

— Пошли, — сказал он.

— Не лучше ли нам взять машину?

— Слишком рискованно. Ее могут увидеть, когда мы ее оставим.

— Но ведь до леса больше трех миль.

— Ну да, — сказал Клод. — Сам же понимаешь — нам светит полгода тюрьмы, если попадемся.

— Этого ты мне раньше не говорил.

— Разве?

— Я не пойду, — сказал я. — Не стоит того.

— Тебе полезно прогуляться, Гордон. Идем.

Был тихий солнечный вечер, яркие белые облачка неподвижно висели в небе, и в долине было прохладно и очень тихо. Мы пошли по траве вдоль дороги, которая тянулась между холмами в сторону Оксфорда.

— Изюм у тебя? — спросил Клод.

— В кармане.

— Хорошо, — сказал он. — Отлично.

Через десять минут мы свернули с главной дороги на узкую тропинку с высокой изгородью по обеим сторонам. Дальше нам предстояло взбираться вверх.

— Сколько там сторожей? — спросил я.

— Трое.

Клод выбросил выкуренную наполовину сигарету. Спустя минуту он закурил другую.

— Обычно я не одобряю новые методы, — сказал он. — Особенно в такого рода делах.

— Понимаю.

— Но, честное слово, Гордон, думаю, сегодня у нас все получится.

— Точно?

— Не сомневаюсь.

— Надеюсь, ты прав.

— Это будет вехой в истории браконьерства, — сказал он. — И смотри, ни единой живой душе потом не проговорись, как мы это сделали, понял? Потому что, если это просочится, каждый болван в округе будет делать то же самое, и тогда ни одного фазана не останется.

— Ни слова никому не скажу.

— Ты должен гордиться собой, — продолжал он. — Умные люди уже сотни лет бьются над этой проблемой, но никто ничего похожего не придумал. Почему ты мне об этом раньше не рассказывал?

— А ты никогда и не интересовался моим мнением, — ответил я.

И это было правдой. Буквально до позавчерашнего дня Клоду и в голову не приходило обсуждать со мной святую тему браконьерства. Летними вечерами, после работы, я частенько видел, как он незаметно выскальзывает в своей кепке из автоприцепа и направляется к лесу. Иногда, глядя на него в окно, я ловил себя на том, что задумываюсь — что же он все-таки собирается предпринять один-одинешенек среди ночи, какие хитрости замышляет? Он редко возвращался рано и никогда, абсолютно никогда сам добычу не приносил. Однако на следующий день (я и представить себе не мог, как ему это удавалось) в сарае у заправки висел фазан, или заяц, или пара куропаток, которых мы потом съедали.

Летом он был особенно активен, а в последние два месяца задал такой темп, что уходил в лес четыре, а то и пять раз в неделю. Но и это еще не все. Мне казалось, что его отношение к браконьерству изменилось самым загадочным и неуловимым образом. Теперь он действовал более решительно, более хладнокровно и целеустремленно, чем прежде, и у меня было такое впечатление, что теперь это уже не охота, а крестовый поход, своего рода тайная война, которую Клод вел в одиночку против невидимого и ненавидимого врага.

Но кто же был этим врагом?

Точно не могу сказать, у меня возникло подозрение, что им был не кто иной, как сам знаменитый мистер Виктор Хейзел, владелец земли и фазанов. Мистер Хейзел был местным пивоваром и держался невероятно надменно. Он был так богат, что невозможно выразить словами, и его собственность простиралась на мили по всей долине. Он выбился из низов, был напрочь лишен обаяния и обладал весьма скудным числом добродетелей. Он презирал всех людей, занимавших низкое общественное положение, поскольку сам был когда-то одним из них, и отчаянно стремился общаться только с теми, с кем, по его мнению, и нужно общаться. Он охотился верхом с собаками, любил пригласить гостей, носил модные жилетки и каждый день проезжал на огромном черном «Роллс-Ройсе» мимо заправочной станции к своей пивоварне. Когда он проносился мимо, мы иногда успевали разглядеть за рулем сияющее лицо пивовара, розовое, как ветчина, дряблое и воспаленное от злоупотребления пивом.

Ну да ладно. Вчера днем Клод ни с того ни с сего вдруг сказал мне:

— Сегодня вечером я опять пойду в лес Хейзела. Хочешь пойти со мной?

— Кто — я?

— На фазанов. В этом году, может, последний шанс, — сказал он. — В субботу открывается охотничий сезон, и потом все птицы разлетятся. Если будет кому разлетаться.

— А почему ты вдруг меня приглашаешь? — с подозрением спросил я.

— Особой причины у меня нет, Гордон. Просто так.

— А это рискованно?

Он не ответил.

— У тебя, наверное, и ружье припасено?

— Ружье! — с отвращением воскликнул Клод. — В фазанов не стреляют, ты что, не знаешь? В лесах Хейзела достаточно пистону хлопнуть, чтобы тебя сторожа тут же схватили.

— Тогда как же ты охотишься?

— Ага, — произнес он и загадочно прикрыл веком один глаз.

Наступила долгая пауза. Потом Клод сказал:

— Как тебе кажется, ты сможешь держать рот на замке, если я тебе кое-что расскажу?

— Вполне.

— Я этого еще никому в жизни не рассказывал, Гордон.

— Весьма польщен, — сказал я. — Мне ты можешь полностью довериться.

Он повернул голову, устремив на меня свои бледные глаза. Глаза у него были большие и влажные, как у быка, и они были так близко от меня, что я увидел, как отражаюсь вверх ногами в его зрачках.

— Сейчас я раскрою тебе три лучших на свете способа охоты на фазана, — сказал Клод. — А поскольку ты будешь моим гостем, выбор из них за тобой. Что скажешь?

— По-моему, тут какой-то подвох.

— Да нет тут никакого подвоха, Гордон, клянусь тебе.

— Ладно, тогда продолжай.

— Значит, так, — сказал он. — Вот первый большой секрет.

Он умолк и сделал длинную затяжку.

— Фазаны, — мягко прошептал он, — без ума от изюма.

— От изюма?

— От самого обыкновенного изюма. У них это самая большая слабость. Мой папа открыл это сорок лет назад, так же как открыл и все три эти способа, о которых я тебе собираюсь сейчас рассказать.

— Ты, кажется, говорил, что твой папа был пьяницей.

— Может, и был. Но еще он был замечательным браконьером, Гордон. Может, самым замечательным за всю историю Англии. Мой папа изучал браконьерство как ученый.

— Ты правду говоришь?

— Я не шучу. Честное слово, не шучу.

— Я тебе верю.

— Чтоб ты знал, — сказал он, — мой папа держал на заднем дворе целый выводок первоклассных петушков исключительно с научными целями.