Передислокация

Но когда я наконец добрался до окошечка и сдал свою винтовку, мне стало как-то не по себе. Я расстался с ней в первый раз за несколько месяцев. Я не знал, куда девать руки. Сначала засунул их в карманы, потом вынул и скрестил на груди, а потом опустил да так и оставил без толку висеть по бокам.

Когда все сдали винтовки, первый сержант приказал построиться, как на парад. Охренеть! Построились, подняли свой долбаный флаг и потопали по улице. Когда добрались до первых казарм, услышали впереди приветственные крики. Я никого не видел, пока не свернули за угол, а там — вот она, целая стена людей с плакатами. Свет прожекторов бил прямо в глаза, так что трудно было разобрать, кто есть кто. Сбоку уже поставили раскладные столы, и морпех в лесном камуфляже жарил на гриле хот — доги. А еще там был надувной батут в виде разноцветного замка, как на ярмарке. Надувной батут, мать его за ногу!

Мы маршировали дальше. Еще два морпеха в камуфляже слегка придерживали народ, и мы шли, пока не оказались прямо напротив них. И тут первый сержант дал команду остановиться.

Я увидел несколько телекамер. Было много американских флагов. В первом ряду, прямо в центре, собрался весь макманиганский клан с огромным плакатом, на котором было написано: «УРА! РЯДОВОЙ БРЭДЛИ МАКМАНИГАН, МЫ ТОБОЙ ГОРДИМСЯ!»

Я шарил по толпе глазами. В Кувейте я говорил с женой по телефону, совсем недолго, только «Привет, это я» и «Да, не позже чем через двое суток. Спроси в штабе, там скажут, когда прийти». И она сказала, что придет, но это было странно — по телефону. Я так давно не слышал ее голоса.

Потом я увидел Эйхольца — старшего. Тоже с плакатом. С надписью: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, ГЕРОИ!» Я наткнулся на него взглядом и вспомнил, кто это, потому что он нас провожал, и подумал: это отец Эйхольца. И тут они нас отпустили. И встречающих тоже.

Я остался стоять на месте, а ребята вокруг — Кертис, О’Лири, Макманиган, Крейг, Уэйсерт — так и кинулись в толпу. А толпа им навстречу. Вместе с отцом Эйхольца.

Он пожимал руку каждому морпеху, который ему подворачивался. Вряд ли его многие узнавали, и я понимал, что должен ему что-то сказать, но так и не сказал. Я отступил в сторонку. И стал озираться, искать жену. И увидел плакат со своим именем: «СЕРЖАНТ ПРАЙС». Но остальную надпись закрывала толпа, и кто его держал, я тоже не видел. А потом я пошел туда, подальше от Эйхольца — старшего, который обнимал Кертиса, и увидел остаток плаката. На нем было написано: «СЕРЖАНТ ПРАЙС, ТЕПЕРЬ ТЫ ДОМА, И ТЕБЕ ПРИДЕТСЯ ПОТРУДИТЬСЯ. ВОТ ТВОИ НАСУЩНЫЕ ДЕЛА: 1) Я, 2) СМ. ПУНКТ 1».

А держала этот плакат Шерил.

На ней были камуфляжные шортики и топик. Не по погоде, но я догадался, что это для меня. Я помнил ее не такой худенькой. И косметики, кажется, стало больше. Я был усталый и взвинченный, и она немного изменилась. Но это была она.

Нас окружали другие семьи, широкие улыбки и измотанные морпехи. Я пошел к ней, она увидела меня и просияла. Чтобы женщина мне улыбалась — в последний раз такое было давным — давно. Я бросился к ней и поцеловал ее. Разве не это мне полагалось сделать? Но мы слишком долго не виделись, оба нервничали, и вышло как-то… ну просто как ткнулись губами в губы, что ли. Она отстранилась, посмотрела на меня, положила руки мне на плечи и заплакала. Потом вытерла глаза, а потом обняла меня руками за шею и притянула к себе.

Тело у нее было теплое и удобное. За океаном я все время спал на земле или на брезентовой койке. Носил бронежилет и винтовку на ремне через плечо. Семь месяцев я не чувствовал ничего похожего на тело своей жены. Я почти забыл, каково это, а может, никогда по — настоящему не знал, а теперь появилось это новое ощущение, и все остальное поблекло, как будто сделалось черно — белым, по сравнению с цветным. Потом она меня отпустила, я взял ее за руку, мы забрали мои вещи и пошли оттуда.

Она спросила, не хочу ли я повести машину, и я сказал «еще бы» и сел за руль. Тоже забытое ощущение. Я включил задний ход, выехал из ряда и повернул к дому. Я подумал, что хочу приткнуться где-нибудь в темном местечке и залезть с ней на заднее сиденье, как школьник. Но я выехал со стоянки и покатил по Макхью. Теперь, в своей машине, это было не то что в автобусе. Типа, это Лиджен. Этой дорогой я ездил на работу. А темень какая! И тихо.

— Ну как ты? — спросила Шерил, что означало: ну, как все прошло? Ты теперь сумасшедший?

— Ничего, — сказал я, — со мной все нормально.

И снова наступила тишина, и мы свернули на Холком. Я был рад, что веду машину. Это давало возможность на чем-то сконцентрироваться. Едешь по одной улице, поворачиваешь руль, едешь по другой. Без суеты. Делаешь одно, потом другое — все по порядку.

Она сказала:

— Слава богу, что ты вернулся!

А потом:

— Я так тебя люблю!

И потом:

— Я горжусь тобой.

— Я тоже тебя люблю, — ответил я.

Когда мы приехали домой, она открыла мне дверь. Я даже не знал, где мои ключи. Викс не встретил меня у порога. Я вошел, осмотрелся и увидел его на диване. Он тоже увидел меня и медленно поднялся.

Шерсть у него поседела еще сильнее, чем раньше, а на ногах были эти сволочные жировые шишки, от которых у меня всегда мороз по коже. Для лабрадоров это обычное дело, только у Викса их было теперь чересчур много. Он повилял хвостом. Потом слез с дивана так осторожно, что мне стало ясно, как у него все болит. И Шерил сказала:

— Он тебя помнит.

— Чего он такой худой? — спросил я, нагнулся и почесал его за ушами.

— Ветеринар велел контролировать вес. Да в нем и еда уже почти не держится.

Шерил тянула меня за руку. Прочь от Викса. И я поддался.

— Ну что, хорошо дома? — спросила она.

Голос у нее дрожал, как будто она была не очень уверена в ответе. И я сказал:

— Да — да, конечно!

Тогда она крепко меня поцеловала. Я взял ее на руки, поднял и отнес в спальню. Я старался все время широко ухмыляться, но это не помогло. Она все равно выглядела малость испуганной. Думаю, все жены были тогда малость испуганны.

Вот так я и вернулся домой. В общем-то неплохо, наверно. Точно в первый раз глотнул воздуха после того, как чуть не утонул: вроде и больно, а все равно хорошо.

Мне не на что жаловаться. Шерил меня не подвела. Позже я видел в Джексонвилле жену младшего капрала Кертиса. Она успела потратить все, что он заработал, вместе с надбавкой за боевые действия, и к тому дню, когда мы вернулись, была на шестом месяце, а для морпеха, который уезжал на семь месяцев, это маловато.

А жена капрала Уэйсерта его и вовсе не встретила. Он усмехнулся, сказал, что она, наверно, время перепутала, и О’Лири подбросил его домой. Приезжают, а там пусто. Не то что людей нет, а вообще ничего — ни мебели, ни занавесок. Хоть шаром покати. Поглядел Уэйсерт на это дело, покачал головой и давай хохотать. Они пошли, купили виски и надрались прямо там же, в пустом доме.

Уэйсерт заснул пьяный, а когда проснулся, рядом с ним на полу сидел Макманиган. И не кто-нибудь, а именно Макманиган почистил его и вовремя притащил на базу, на обязательные занятия, где нам должны были объяснить, почему не надо стреляться и бить жену. А Уэйсерт им типа: «Я бы свою, может, и побил, да только где ее взять?»

На первой неделе нам дали четыре выходных подряд, и моя очередь дежурить с Уэйсертом выпала на пятницу. У него был разгар трехдневного запоя — непрерывная карусель с виски и стриптизом. Я вернулся домой только в четыре утра, после того как отвез его в казарму к Слотеру, и своим приходом разбудил Шерил. Она не сказала ни слова. Я думал, она здорово разозлится. Вид у нее и правда был не слишком счастливый, но когда я лег, она подкатилась ко мне и чмокнула в щеку, хотя от меня разило выпивкой.

Слотер передал Уэйсерта Аддису, а Аддис — Грили, и так далее. Все выходные мы передавали его с рук на руки, а то мало ли что.

Когда я не общался с Уэйсертом и другими ребятами, то сидел с Виксом на диване и смотрел бейсбольные матчи, которые Шерил для меня записала. Иногда мы с Шерил говорили про то, как она жила в эти семь месяцев, про чужих жен, про ее родных, ее работу, ее начальство. Иногда она задавала мне разные мелкие вопросы. Иногда я на них отвечал. И как ни рад я был вернуться в Штаты, как ни ненавидел эти последние семь месяцев — ведь там я держался только благодаря ребятам, с которыми служил, и мыслям о доме, — у меня появилось чувство, что неплохо бы вернуться назад. Потому что пошло это все на…