Сто лет полуночества

В какую минуту или мгновение это случилось? Без сопливых эмоций и громогласных восторгов, без патетики и чего‑то играючи напускного, что появилось в сердце? Мы не друзья–товарищи, не мать и шаловливые дети. Всего‑то: ученики и учитель. Всего‑то.

Выверенными шагами вхожу в аудиторию. "Здравствуйте", — всем вместе и каждому в отдельности. Улыбкой блуждая по лицам, чувствую: что‑то витает в аудитории. Невидимое. Но ясное, как день. Ну конечно, не готовы к семинару! Бездельники, пригвоздить к позорному столбу! И "разбор полетов" без сотрясения воздуха. Просто взглядом исподлобья, чтоб жгло внутри, язвительным, горьким словом, которое отложится и в мыслях, и на сердце. Никакого ора и крика не понадобится. Все понимают, читаю в глазах. Не страх — стыд.

Каждодневная борьба с равнодушием закончилась в мою пользу. Как ни прятались они за "штампы" общества, как ни скрывались за маской напускного, бесшабашно–лицемерного веселья, я влезала и расковыривала их души. До боли — и своей, и чужой. Не коверкала, а пробуждала от всеобщей спячки их запрятанные под серую броню сердца. Пробудила? Время покажет. А пока что мне перестают сниться их работы, их почерки, которые я знаю наизусть. Неразборчивые, немного с детским наклоном, то влево, то вправо.

"До свидания", — в пустой аудитории эхо голосов дымкой прилегло на невзрачные стены. Разошлись студенты, оставив на партах скомканные черновики будущих шедевров. О чем? О жизни, разумеется. Студенческой, молодой жизни. С болью и алкогольным весельем, с бездельем и ленью. С повисшими в никуда вопросами без ответа, с клочками предательства и ругани, с непониманием и равнодушием людей. Это их жизнь, в которой всем помочь не получится, как и спасти мир ото зла невозможно. Но! Выйдя из аудитории после очередной лекции или нравоучений, можно разойтись по углам и забиться каждый в свою конуру равнодушия и цинизма. Что легко. А Можно отдать кусок любви кому‑то, просто так, не требуя награды взамен. Что очень трудно. Но необходимо. Они, мои ученики, уже знают это и делают выбор: убить своего князя Мышкина или…

Или каждый день пытаться сделать этот мир немного лучше. Пытаться, а не прятаться под панцирь равнодушия. Как все.

Здравствуйте… За тысячи километров, в чужом огромном городе 20 голосов из прошлого.

Здравствуйте… Выдернут меня из стремительного потока чьи‑то глаза, похожие. Чья‑то фраза, чей‑то почерк. Так и неразгаданный смысл их жизни (у каждого свой) останется загадкой. Для них. Не для меня.

Прощайте — каждому в отдельности и всем вместе.

Я умела читать их глаза. Они читали мою душу.

Феномен бытия

Начало 21 века. Самое его начало. За окном липкий мохнатый снег. Завтра Рождество. В окнах будет гореть свет и отражаться в душах людей. А пока что, отсмотрев по ТВ очередную порцию убийств, пожаров и голых задниц, человек укладывается спать с мечтою о них же: убийствах, пожарах и прочее, но! С его участием (хотя бы в качестве свидетеля).

Засыпая с надеждой о славе, лелея её, пестуя и вожделея, человек иногда добивается своего.

Что движет этими людьми? Ради чего позволяют они вторгаться в самое сокровенное, зачем обнажают тела и души? Просто так. Ради интереса… Хотя нет! На "кону" всегда стоит приз. Люди снова и снова "гибнут за металл", сжигая себя на жертвенном огне.

Победитель забирает все — поется в известной песне. Победителю позволено всё. И "последние герои" со стеклянными глазами и такими же остекленелыми душонками, улыбаясь, идут по жизни, переступая через "непобедителей". Красивая эффектно–феерическая картинка расплывается под пристальным взглядом повседневности. Превращается в грязное, сальное пятно.

Предавая, продавая, унижаясь, завидуя, демонстрируя чуть ли не под микроскопом всю эту мерзость, которую необходимо прятать и уничтожать, человек не замечает, как переступает уже через самого себя.

"Да, я такой. И хочу сохранить свои принципы несмотря ни на что", — гордо заявляют "герои" с ТВ–экрана. Перевернутая с ног на голову, извращенная мораль позволяет это сделать. Люди не изменяют себе, предавая других.

Если же отбросить меркантильный интерес, если не всё ещё продается и покупается, то к чему, кроме денег, стремится человек? Неосознанно, всей своей внутренней сущностью (по Фрейду, и без него), мы хотим ЖИТЬ. Всегда. Цепляясь за последние секунды своего существования, мы хотим БЫТЬ. В этом мире. Страх смерти — потому что неизвестно, что ТАМ, за чертой, находится. А вдруг пустота? Нет ни рая, ни ада, только трухлявые кости в деревянном гробу. Как скоротечна жизнь, и, осознавая свою невечность, человек стремится оставить если и не забальзамированный свой труп, то хотя бы память какую‑то. Она (память) может выражаться по–разному. Некоторым достаточно рождения ребенка, другие создают потрясающие произведения искусства, а третьи — оголяют зад в прямом эфире, поджигают храмы, убивают… Много есть способов запомниться. Один самолюбивый мерзавец, чтобы его помнили, застрелил Джона Леннона. Другой жег в топках и газовых камерах детей, а взрослых вешал на столбах. И вечности мало, чтобы о нем забыли.

"Короли" и "королевы" музыки оставляют себя в песнях. Гении кинематографа — в фильмах. Писатели душу и разум вкладывают в книги. Истлевают тела, а творения живут. Но ведь не каждому дано создать шедевр, подобный музыке Чайковского. Что прикажете делать честным налогоплательщикам с их обычной жизнью, с любовью к некогда дешевой колбасе за 2,20, с неудовлетворенностью и комплексами. Обидно, что серенькие все. А выделиться хочется, ой, как хочется. Выпрыгнуть на мет из толпы таких же серо–пошкарябанных. Вот тут‑то и появляются они — последние герои, застекленные борцы-оригиналы, смельчаки–интеллектуалы, крутящие барабаны полей денежных чудес. По команде хлопают они в ладоши, с улыбкой безграничного счастья перестирывают грязное белье (свое и чужое) при всем честном народе. Наступает миг их славы. Выпрыгнули. Выделились.

А дальше что?

Стадия первая: восторженные расспросы соседей и сослуживцев.

Стадия вторая: некая черно–белая зависть вперемешку с восхищением (он видел самого Якубовича, Максима Галкина и т. п.).

Стадия третья: опять вопросы и заинтересованные взгляды, длящиеся неделю. Если не меньше. И потом снова возврат к неудовлетворенности, к колбасе, так как у соседей своих дел по горло. Ну, поговорили. И хватит. И ради этого пришлось выворачивать душу наизнанку, подставив её для плевка…

На телевидении существовала некогда передача Леонида Филатова "Чтобы помнили". В ней автор рассказывал об "ушедших" актерах. Из небытия воскрешал подробности их жизни и смерти. Озноб раздирает кожу, когда узнаешь, как потрясающие личности, звезды кинематографа спиваются, сходят с ума, накладывают на себя руки. Некогда кумиры миллионов, они умирают в нищете, заброшенные и забытые.

ТАК ПРОХОДИТ СЛАВА ЗЕМНАЯ. Мирская. Так, а не иначе. Все стремления, чаяния, надежды остаться в вечности превращаются в прах, в пыль. Потому что неблагодарна память людская. И никто уже (кроме учебников истории да учёных–историков) не помнит воинов Куликовской битвы. Забыты герои Войны 1812 года. А поколение "next" с поразительной тупостью путает даты начала и окончания Великой Отечественной войны. 9 мая — это лишний выходной, еще один повод напиться до отсыхания остатков мозгов.

Так проходит слава земная… Через сотни лет сгниют киноленты и музыкальные записи. Забудут и Чикатило с Геростратом. "Короли" шоу–бизнеса отпоют осипшими голосами свои шедевры и тоже канут в забытье… Лишь времена года с точностью продолжат сменять друг друга. А когда за окнами хижин или высотных домов будет сыпать снег, люди снова зажгут свечи. И, независимо от своего вероисповедания, общественного положения, богатые и бедные, все (так или иначе) отметят день рождения Человека. Из года в год на протяжении двух тысячелетий о нем помнят и почитают память эту. Стремился ли он к славе? Хотел денег и призов? Желал властвовать над умами и душами?