Женщина до весны

В этот день Батраков впервые до конца ощутил, что Славка его натуральный, доподлинный, любимый сын и что хоть настоящая его жена, конечно, Татьяна, но и Лариска тоже настоящая, и, если Татьяна вдруг вернется, он от нее, само собой, не откажется, но и Лариску не оставит. И ему стало холодно от ситуации, выход из которой найти было невозможно.

Зимой пришло письмо от матери, писанное не ее рукой. Мать сообщала, что у нее болезнь инсульт, лопнул сосуд в мозгу, отнялась правая половина, и теперь надо снова учиться ходить. Батраков выехал в ту же ночь. Мать лежала в палате на восемь коек, до туалета ползти и ползти, няньку не дозовешься, больные сами помогают друг другу, а то бы вовсе конец. Рот у матери скривило, она шлепала нижней губой, бормотала, косноязычила и злилась на себя за эту невнятицу. Она считала, что сосуд лопнул из-за соседок, довели гадины, и пророчила, что их тоже когда-нибудь прихватит.

— Когда отпустят-то? — спросил Батраков.

Впрочем, когда — это было не так важно. Важно было другое — надо переезжать. Мать и пыталась объяснить, что дедов дом лучше всего продать, а самим переехать сюда, чтобы дом, если что, достался не кому попало, а им с Татьяной.

— У меня теперь не Татьяна, а Лариса, — сказал Батраков. Он еще раньше понял, что никто чужой за матерью ходить не станет.

— Вот видишь, я же говорила! — торжествующе прошлепала нижней губой мать…

Через неделю, вновь заколотив дедов дом, Батраков с Лариской и маленьким Славкой в очередной раз перебрался в построенное отцом несчастливое обиталище. И с этого момента Татьяна окончательно ушла из его жизни. Пока жил в Крыму, надежда оставалась. Но сюда-то она точно не поедет…

И все же где-то в дальнем кармане его души у Татьяны осталось свое вечное место, как и у девочки Аленки, растущей вопреки обычаю при отце, как у бедной Галии, чья могила на мерзлотном кладбище, наверное, совсем просела. Надо бы съездить, думал он, ведь сколько уже не был. И туда, под Брянск, тоже надо было наведаться — не за Татьяной, нет, грешно ловить не приспособленного к несвободе человека — хотелось незаметно разузнать, как дела у девочки Аленки.

Иногда он думал про это вслух. И Лариска, к этому времени уж совсем слившая свою жизнь с жизнью Батракова, отвечала, что, конечно же, надо, и поедут, непременно поедут, лучше как-нибудь летом, когда сухо и тепло. Вот поправится бабуля, говорила Лариска, подкинем ей внука и рванем одним захватом туда и туда.

Впрочем, на бабулю надежда была средняя, она поправлялась медленно, здоровый глаз глядел непримиримо, живая половина рта была зло напряжена, и врач боялся нового инсульта.

Зато Славка маленький уже вовсю ходил, держась за стенку.