Сладкий гостинчик

Илга Понорницкая

Сладкий гостинчик

Подарки, подарки… На Новый год объедаешься так, что сладкое пятнами выступает на коже, конфета торчит из пупка («Где, где торчит?» — спрашивает малышня, задирая майки). Все знают: как встретишь новый год, так и проведешь его. Так отчего бы не попытаться подсластить себе будущее? Подарки вам выдадут на работе — а вдруг не выдадут, прибыли нет, дела в фирме идут хуже некуда? Значит, хозяин возьмет кредит, выкрутится как угодно, подарки сотрудникам все равно должны быть. В школу, в детский сад вы сдаете деньги на новогодний подарок, гости придут — тоже каждый с подарком.

Для тех, кому сладкое в больших дозах не по карману, предусмотрена социальная помощь. Подарки будут выдаваться бесплатно. По радио объявили: «для малоимущих, для многодетных, для детей-инвалидов, сирот…» И наутро в районный «Центр социальной помощи семье и детям» тянутся уже наиболее активные из его подопечных. Списки окрестных нуждающихся есть в каждом таком центре, но люди спешат убедиться, что о них не забыли и подарки будут выданы в срок.

— Здесь очередь за подарками! — объясняется всем входящим. — Вон тот мужчина последний, вы вставайте за ним!

Командует всеми женщина средних лет в свалявшейся рыжей шубке. Сожженные «химией» волосы лезут из-под платка.

— Вы что, сюда, к нам? — обращается она к вошедшей с мороза дамочке, озирающейся по сторонам, так что всем становится ясно: дамочка здесь новичок.

Та начинает оправдываться:

— Да я думала… Мне сказали, надо зайти, чтобы нас внесли в списки. В школу за сыном пошла, а мне там сказали, что многодетные семьи… Вот, мне сказали, что у меня трое детей…

— Из них есть кто-нибудь — инвалид? — перебивает ее женщина в старой шубке.

— Н-нет… Слава Богу… — вконец теряется новенькая.

— Ну и что вы тогда хотите? — победно восклицает ее собеседница. — Здесь только для тех, у кого есть в семье инвалид!

— Не скажите! Это как раз никакого значения не имеет, — возражает мужчина, тот, за которым она предлагает занимать очередь всем входящим. — Если у вас в семье доход ниже среднего, то можно прийти сюда и без инвалида. Вот в нашей семье — у жены заработок небольшой, она у меня в садике нянечкой, а я не работаю, на бирже стою…

И то, что он не работает, кажется, воспринимается им таким же непреложным фактом, как то, что Земля вертится вокруг Солнца. От этого факта он собирается здесь плясать, как от печки, доказывая свое право на бесплатную радость для всей семьи. И если понадобится, то на одном лишь этом факте будет построена сложнейшая логическая система.

Женщина в старой шубке начинает спорить с ним. Как это — без разницы, есть инвалид, нет инвалида? Мужчина не уступает ей. По лестнице, между тем, спускается директриса центра. Женщина в старой шубке на правах старой знакомой кидается к ней, чтобы не стоять вместе со всеми в очереди в кабинет:

— Я здесь насчет подарка! Спросить только у вас хочу — когда за подарком-то приходить?

Директриса тут же узнает ее:

— Николаева? У вас ведь сын-инвалид?

— Да, да!

Женщина горделиво оглядывает собравшихся.

— И он у вас живет в интернате… — продолжает припоминать директриса.

— Ну да! В интернате живет!

— Значит, подарка мы вам дать не можем. Ваш сын живет в интернате…

— Как так? — хитро улыбается женщина. — Он ведь не в простом интернате живет! Он у меня инвалид. По радио же сказали: если у кого есть в семье инвалид…

— Но он же у вас не в семье, он в интернате живет, — опять говорит ей директриса. — Вы же и сами со мной не спорите: ваш сын живет в интернате! На полном государственном обеспечении.

— Вот-вот! О чем спорить-то здесь… — женщина снова оглядывается на очередь, точно призывая народ в свидетели. — Сын у меня в интернате живет! На государственном, полном обеспечении. А все почему? Инвалид!

— И что вы теперь хотите от нас? — спрашивает у нее директриса.

— Так ведь я насчет подарка…

— Но вы же мне говорите: ваш сын живет в интернате! Значит, ему подарок выдадут там. Ваш сын находится на полном государственном обеспечении. Его кормят, ему выдают всю одежду. Летнюю, зимнюю. Вы согласны со мной?

Женщина в старой шубке слабо кивает, и директриса вздыхает с облегчением.

— Ну, значит, по нашей линии вам ничего не положено. Мы помогаем семьям, в которых растут дети.

— Так вы не дадите мне ничего? — женщина все никак не может поверить, что придется уйти ни с чем.

— Купите сама себе подарок, — советует ей кто-то из очереди. — Вон там, через тот дворик, есть магазин…

— Я не могу. Как так — сама себе подарок? — вконец теряется женщина. — У меня нет себе на подарок. Как я куплю? У меня и за квартиру-то не заплачено…

Директрисе не до переливаний из пустого в порожнее. Каждый день забит до предела, особенно в самом начале и в самом конце года. Елки, костюмы, подарки, проверки пожарников. Разучивание новых ролей, припоминание старых — ей в этом году опять придется стать Дедом Морозом! Снегурочка, Баба Яга — тоже остались те же самые, а вот Ивашка, Кикимора и Медведь будут новые. Штопаешь свой старый красный кафтан, измохратившийся в стиральной машинке, и тут же объясняешься с чьими-то бабками, с чьими-то тетками-опекуншами — тем всегда кажется, что не дали им что-то, что им положено. Каждая с газеткой идет: «А вот здесь было написано…» Пишут, пишут! Тут бы тебе на закон напирать, а в голове крутится что-то совсем другое. Спонсоры, например, крутятся в голове, хотя какие там спонсоры? Где они, спонсоры? Сперва обещают тебе помочь, а потом прячутся от тебя. И эти еще путевки в зимний оздоровительный лагерь. Они всегда почему-то приходят в последний день перед заездом. Что другим за деньги оказалось не нужно, то идет твоим подопечным. Зато бесплатно. Только поди разыщи по району желающих ехать с заранее сданными анализами. У девчонок рабочий день кончился, им домой пора, а ты их на весь вечер сажаешь за телефон. И сама с ними — допоздна, кофе из банки уже чуть ли не ложками ешь. И все эти отчеты, бумаги, в которых ты уже тонешь, проверки — куда расходуешь спонсорские средства, которых у тебя нет, не на себя ли случайно… Поди-ка ошибись цифиркой — и это при том, что с утра до вечера тебя жаждет видеть целое море людей. И всегда среди них окажется кто-нибудь, кому невозможно ничего доказать.

— Да вы поймите, подарки у нас все на счету. Если какой-нибудь один выдать вам, его не получит ребенок из многодетной семьи, или из семьи матери-одиночки…

Ей кажется — теперь должно быть все ясно, и она может идти, наконец, дальше по коридору, к своим срочным делам.

Женщина в старой шубке, постояв, кидается вслед за ней:

— Слушайте, а ведь вы можете дать мне подарок как матери одиночке! Если не хотите выписать как матери инвалида. Я ведь — мать-одиночка!

— Но ваш ребенок живет в интернате. Насколько я знаю, он у вас один, других детей нет.

— Нету других у меня, — соглашается женщина.

— Тогда на каком основании мы должны вам выдавать подарок? — директор отчаялась уже ей что-то объяснить. — Вы живете одна, а мы за все подарки отчитываемся.

— И отчитаетесь, что выдали мне подарок, — говорит женщина в старой шубке. — Я ведь живу одна. Мать-одиночка. Ребенок у меня инвалид, живет не со мной. В интернате живет. А я тут одна совсем. Подарок бы мне…

Кончается тем, что директорша убегает по ковровой дорожке, ведущей в другое крыло здания центра, а женщина в старой шубке, не глядя ни на кого, выходит на улицу. Оставшимся почему-то неловко. Мужчина, споривший с ней, потоптавшись, тоже выходит вон. Он видит, как женщина, согнувшись, идет по тротуару. Платок у нее сполз. Патлы, сожженные химией, треплет ветер.

Мужчина, подхваченный каким-то неожиданным порывом, вбегает в ближайший магазин. Подарков вокруг — видимо не видимо, на любой вкус, на любой карман. Вон тот, самый дешевый, пойдет, думает мужчина, привычка жить в нищете дает о себе знать. Смятые десятки, бессчетная мелочь. Завалявшаяся по карманам, звенящая за подкладкой пальто… Хватило-таки! Он выбегает на воздух. Женщина уже подошла к остановке. Он догоняет ее: