Валя Некрасова родила сына

Наталия Никитайская

Валя Некрасова родила сына (рассказ)

Буду говорить о служебном романе как явлении. Не кинематографа, конечно. Потому что — что о нем говорить. И фильм прекрасный. И Фрейндлих и Мягков — великолепны. И встречаются их герои — два одиноких человека — чтобы полюбить. И ведь любят. Да как! И смех и слезы. Но больше, разумеется, слез. А как же иначе — ведь завидно. Бывает же!.. И где только такие, как герой Мягкова, водятся?.. Я чего-то в нашей жизни подобных не встречала. Вот героиня Фрейндлих — фигура распространенная. Женщина, от безвыходности отдавшая себя делу, — полно таких. Все мы в чем-то такие. Так что о фильме больше слова не скажу.

А расскажу я про нашу организацию.

Служебные романы делятся у нас на несколько категорий. Первая — и самая многочисленная — романы заводятся молодыми специалистами и лаборантками с целью в итоге обзавестись семьей. Иногда итог именно таким и бывает. Вторая — замужние и женатые сотрудники добавляют перчика к своей якобы чрезвычайно пресной жизни. Пошло? Не спорю. Но имеет место. В этой группе, как правило, ни драм, ни тем более трагедий не случается. Наоборот, все довольны. Правда, иногда возникают анонимные письма законным мужьям и женам. Но это обычно не приносит желаемого для анонима результата: разводы не состоятся.

И, наконец, — третья…

Нет, не стану я ее квалифицировать. Я просто расскажу историю, которая произошла у меня на глазах, а частично поведана мне героиней.

Валя Некрасова работает у нас младшим научным без степени. Университет она закончила десять лет тому назад. Но в университете ей не повезло — замуж она там не вышла. Не вышла она замуж и позже. Даже после того, как обеспокоенные ее непристроенностью родители выменяли ей отдельное жилье.

Валя была девушкой миловидной. Несколько крупноватой, но статной. Ходила на работу в фирменном комбинезончике и каждое утро поливала цветы и у себя в секторе и в коридоре. Я никогда цветами не увлекалась и мне в общем-то все равно, кто их разводит, но у меня есть сильные основания думать, что разводила цветы именно Валя Некрасова. Нужно же ей было о ком-то заботиться. Мне даже кажется, разреши на работе держать собак, она бы и собаку завела, а если бы аквариумный запах не был так неприятен ее начальнику, то рыбки в их комнате безусловно бы водились.

Валя Некрасова была человеком замкнутым. Никогда не поддерживала женских разговоров о мужчинах. Напротив, презрительно пожав плечами, она делала вид, что ее эти разговоры только раздражают и она ничего интересного в них не находит. Иногда Валя позволяла себе прервать расходившихся женщин и вернуть их к непосредственным служебным занятиям. Обычно ей не возражали.

Любопытно то, что о Вале Некрасовой никогда не сплетничали. Просто сложилось общее мнение: одинокая ведьма, и все на этом кончалось. Тем более, что ведьма была практически безобидна.

Сергей Борисович Пустошило работал в одном секторе с Валей Некрасовой. Был он старшим научным сотрудником с кандидатской степенью. Заинтересованные в росте своих кадров руководители никогда, однако, не спрашивали у Пустошило, не собирается ли он писать докторскую? Чего и спрашивать, если способности этого человека все на виду.

Он, что называется, звезд с неба не хватал. Но держал в группе, которой руководил, двух сотрудников, весьма способных. Пустошило не мешал попыткам этих ребят ловить звезду научного открытия и при этом без зазрения совести присоединял свою фамилию к их работам, когда там случались — а они случались — блестки научных озарений. На этих двух лошадках Пустошило мог бы, пожалуй, и докторскую вытянуть, но какие-то остатки совести у него, по-видимому, были. И он попытки написать докторскую не предпринимал.

Семейное положение Сергея Борисовича было благополучно-анкетное: женат, имеет взрослого сына, в семье отношения нормальные.

На работе был избран профоргом. И очень ответственно относился к своим обязанностям. Бывало придет к нему кто-нибудь с бумагой-просьбой на улучшение жилья, Пустошило прочитает и спросит:

— Степаныч-то видел? — Это он про начальника.

— Видел.

— А что сказал?

— Неси, говорит, Пустошиле, пусть он ход дает.

— А я — что. Я и дам. Ты только вот, друг, расписал тут как-то… не по-нашему…

— Как это? — удивится проситель.

— Да так. Тебя почитать, так у тебя жилищные условия хуже, чем у безработного на Западе. Кому на руку играешь? Нет уж, ты это сгладь как-нибудь.

— Как это сгладь? Да у меня же на девяти метрах — я, жена, сын да еще ребенка ждем. Чего уж тут сглаживать?

— Правда твоя. Но ты все-таки подумай, подкорректируй, а тогда уж и ко мне.

Как правило, к Пустошило больше не возвращались, а шли со своими заботами сразу в «большой треугольник» и там никто ничего не просил ни сглаживать, ни корректировать, а просто, если была возможность, помогали сразу, а не было — обещали помочь.

Короче говоря, Пустошило был пустым местом. И эта роль его вполне устраивала.

Но нельзя же все плохо и плохо о человеке. Были у Пустошило и хорошие черты. Черты лица, например, были почти как у Грегори Пека. И как Грегори Пек Сергей Борисович Пустошило был великолепно-мужественно сложен.

Мужественный вид Сергея Борисовича часто вводил в заблуждение посторонних. Но свои знали ему цену. И несмотря на склонность Пустошило к заигрыванию, редко-редко ему удавалось заработать ответную улыбку, полуобещание или фривольную фразочку, брошенную на ходу. Дальше этого Пустошило не продвигался. Да и не очень-то стремился.

Валя Некрасова тоже не обращала внимания на Сергея Борисовича. Она вообще была из тех девушек, которые считают, что выбирают всегда только мужчины. И тихо и безнадежно ждала, когда же ее наконец выберут.

События начались на овощебазе. В цехе по фасовке картофеля. Часть людей фасовала пакеты по три килограмма, часть наполняла мешки.

Некрасова и Пустошило занимались мешками. Она подтаскивала наполненный другими мешок, он завязывал бечевкой и оттаскивал, чтобы погрузить на автокар.

Работа их разгорячила. То обстоятельство, что оба они легко управляются с двадцатикилограммовыми мешками, бодрило их. К тому же в момент, когда Валя захватывала свободный конец мешка, чтобы Сергею Борисовичу было легче завязывать его, руки их изредка соприкасались. Причем если сначала соприкасались нечаянно, то ко второму часу работы прикосновения стали носить ярко выраженный характер намеренности.

Никто и никогда не видел Валю такой, как в этот день. Валя улыбалась. Всем. Она шутила. Со всеми. Она буквально на глазах расцветала. И каждый, кто видел это, думал про себя: «Черт! И как же это я раньше не замечал: да она же очень славная!».

Под конец работы сели кружком: пили принесенный из дому в термосах кофе, заедая его из дому же принесенной снедью. Валя Некрасова угощала всех пирожками с капустой и утверждала, что пекла их сама. И все ей верили, хотя вид пирожков и вкус их никак не подходили под разряд домашних. Но в этот вечер никто не смог бы не поверить Вале Некрасовой. Такой она была счастливой.

Сергей Борисович Пустошило тоже пытался шутить, но довольно плоско. И все-таки было в нем что-то, что располагало и к нему: на нем лежал отсвет влюбленной в него женщины и отсвет этот очень его красил.

А Валя Некрасова уже была влюблена.