Бомаск

Глаза ее горели. Никогда еще Красавчик не видел у нее таких огромных, таких черных глаз.

- Прости... - начал было он.

- Иди сейчас же спать, - произнесла Пьеретта.

Цепляясь за стулья, Красавчик побрел в спальню. На пороге он обернулся.

- Не могу я, - проговорил он, - не могу я больше жить в этой дыре.

- А я могу? - закричала Пьеретта. - А я могу? Ты хоть раз подумал неужели я ради собственного удовольствия убиваю свою молодость, стараюсь хоть немного встряхнуть людей, которым на все наплевать.

Красавчик вошел в спальню. Пьеретта захлопнула за ним дверь. Потом открыла окно и облокотилась на подоконник. Разорванные ветром тучи низко нависли над городом. Надвигалась ночь. Большинство лавочек было уже заперто. Только в окнах кафе, откуда вырывался неясный гул голосов, светились огни. Пьеретта вздрогнула. Она подошла и приоткрыла дверь в спальню: Красавчик в пиджаке и в ботинках лежал на кровати и громко храпел.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

1

Торжественное открытие цеха "РО АПТО - Филиппа Летурно", а также передвижной выставки американских профсоюзов было назначено на последний четверг октября.

В понедельник почти все рабочее население Клюзо получило заказные письма на бланке со штампом "АПТО, Главная дирекция, город Лион". Почтальоны до самого вечера разносили адресатам письма. Сорок процентов этих посланий содержало увольнительные извещения, остальные сообщали о сокращении рабочих часов с сорока до тридцати двух и даже до тридцати часов в неделю.

ВТОРНИК, УТРО

Утром во вторник большинство рабочих и работниц, занятых в первую смену, собрались у фабричных ворот за полчаса до гудка. Полученные накануне письма переходили из рук в руки.

Раньше срока явились и служащие, хотя увольнение их почти не коснулось. Но каждый вышел из дома с мыслью поскорее увидеть сослуживцев, посоветоваться, узнать, что происходит и чего еще следует ждать. Служащие быстро проходили в маленькую калитку рядом с главными воротами. И, очутившись в помещении, сразу же подбегали к окнам, следя за все увеличивающейся толпой рабочих.

Только накануне вечером Нобле получил из Лиона от главной дирекции специальное извещение, где без всяких комментариев сообщалось о предстоящих увольнениях и сокращении рабочих часов. В контору он прибежал в семь часов утра. До половины восьмого он три раза подряд звонил в Лион, но все три раза ему отвечал только швейцар.

- Может быть, лучше сейчас открыть ворота, - посоветовала секретарша, которая тоже явилась в контору спозаранку. - Пока они окончательно не разбушевались...

Обычно ворота открывали в семь часов пятьдесят минут, по первому гудку, а запирали в восемь часов две минуты, сразу же после второго гудка. Опоздавшие проходили через калитку, предназначавшуюся для служащих, и горбун вахтер пробивал их карточку.

Нобле пожал плечами. Он в десятый раз перечитывал список уволенных и ничего не понимал. Ведь всего три дня назад он виделся с Нортмером и тот даже не счел нужным поставить его в известность.

Рабочие толпились в самом конце площади, ближе к городу. Механики и слесари разбились на маленькие группы, чернорабочие держались все вместе. Все остальное свободное пространство заполнили женщины. С десяток молодых людей стояли, опершись на рамы велосипедов - они еще не успели завести их в гараж, - и болтали с работницами. Гул голосов становился все громче. Когда промелькнула фигура инженера Таллаграна, руководившего цехом "РО", кто-то улюлюкнул. И тут же вся площадь заревела:

- Ро-ро-ро! - орали женщины.

- О-го-го! - не отставали от них мужчины.

- Ро-ро! Го-го!.. - все слилось в оглушительный и нестройный рев. Служащие бросились к окнам.

Пьеретта Амабль явилась ровно в семь сорок пять вместе с делегатами слесарей и чернорабочих, которые зашли за ней домой.

Рабочие расступились, давая им дорогу. В толпе заговорили:

- А ведь она права оказалась, предупреждала нас тогда.

Какая-то женщина крикнула:

- Даешь польскую забастовку!

- Польку танцевать захотелось, - крикнул из толпы какой-то озорник.

Но никто не засмеялся шутке. Снова все стихло.

Луиза Гюгонне примчалась на велосипеде, но против обыкновения не свернула в гараж, а, отчаянно сигналя, стала пробираться сквозь толпу к Пьеретте Амабль.

Четыре делегата - две женщины и двое мужчин - быстро обменялись мнениями о происходящем.

- Видно, АПТО окончательно потеряло голову, - сказала Луиза Гюгонне, беря Пьеретту под руку. - Погоди, мы им покажем, что мы не робкого десятка, - добавила она.

Вокруг них образовался кружок. Люди прислушивались к разговору делегатов, стараясь поймать хоть слово.

Отчаянно завыл гудок, и горбун распахнул ворота. Несколько рабочих вошло в фабричный двор, но толпа осталась на площади.

Пьеретта, Луиза Гюгонне и еще два делегата быстро наметили план действий. К ним присоединились делегаты других цехов. Когда раздался второй гудок, какая-то девушка бегом бросилась к фабрике. Но никто не последовал ее примеру. Горбун взялся рукой за створку ворот, однако не закрыл их.

Группа делегатов пересекла площадь и направилась к воротам.

- Сейчас будет митинг, - говорили они на ходу рабочим.

Делегаты поднялись на три ступеньки, которые вели к воротам, и обернулись лицом к толпе.

- Говори первая ты, - обратилась Пьеретта к Луизе Гюгонне.

- Нет, ты говори, - возразила та, - они тебя хотят послушать.

Толпа действительно скандировала:

- Пье-ре-тта! Пье-ре-тта!

Пьеретта сделала рукой знак, что сейчас будет говорить. Все замолкли.

- Товарищи, вот что решили наши делегаты, - начала она. - Сейчас мы разойдемся по своим рабочим местам...

- Нет, нет! - раздались крики.

- ...и соберем все письма, извещающие об увольнении и сокращении часов работы. Вы вручите письма своим цеховым делегатам.

- Стачка! Стачка! - кричали в толпе.

- Собрав письма, - продолжала Пьеретта, - ваши делегаты направятся в дирекцию. Тем временем каждый цех решит, считает ли он необходимым немедленно начать стачку. А в одиннадцать часов все соберутся здесь, на площади.

К одиннадцати часам сходились рабочие второй смены, так что время было выбрано удачно. В этот час все рабочие собирались на территории фабрики.