Друг стад

Проинспектировав собак по всей форме, мы с Хэппи зашагали назад к плавучему дому, дабы продолжить общение. Вскоре последовал ужин: свинина на вертеле и всевозможные гарниры. Не было недостатка и в байках про оленей-великанов, причем каждая последующая оказывалась более впечатляющей и живописной, нежели предыдущая. Но самая забавная из историй приключилась наяву тем же вечером, вскорости после нашего прибытия.

Трясун, самый "подгулявший" из выпивох на момент нашего появления, все налегал да налегал на горячительные напитки, даже после того, как едва не свалился в воду. Понуждаемый некоей естественной потребностью, он отправился в кусты - и заблудился. Проскитавшись по лесу и болоту с полчаса, он вышел к южному краю лагеря, обнаружив там дружелюбно настроенных охотников и псарню, битком набитую очень даже славными собаками. Трясун скрепил новые знакомства очередными возлияниями, а потом, пошатываясь, побрел прочь искать свой собственный лагерь, - расположенный, как ему казалось, на другой стороне острова. После долгих блужданий в темноте он вышел к лагерю с севера. Добравшись, наконец, до нашей стоянки, он заплетающимся языком пространно поведал о том, что за болотом разбит еще один лагерь и тамошний народ на диво гостеприимен. А собаки у них просто отменные; одного-двух псов так просто не отличишь от его собственных!

Соседи Трясуна по комнате так и рухнули. Один из картежников, хохоча, запрокинул голову, перевернулся вместе со стулом и растянулся на полу. Ведь никакого другого лагеря и в помине не было! Трясун просто-напросто бродил во тьме кругами - и напоролся на собственную стоянку. Меня снова торжественно заверили, что Трясун охотиться не собирается и на следующий день ружья в руки не возьмет.

Хотя в ту ночь никто из нас особо крепко и особо много не спал, наутро все бодро вскочили ни свет, ни заря. Настал первый день сезона охоты на оленя, - как я вскоре выяснил, самый важный день в году для охотничьей братии. В честь такого дня охотники разоделись в пух и прах, и теперь нетерпеливо расхаживали взад-вперед, поддавая ногами комья земли. Наконец, по кругу пустили шляпу, и каждый из участников вытянул по клочку бумаги с номером своей засадки.

- У кого двадцатый номер? - заорал Хэппи.

- У меня! - отозвался тучный, но весьма представительный пожилой джентльмен, судя по виду - преуспевающий банкир.

- Дайте-ка глянуть, - попросил Хэппи.

А затем подошел ко мне, вручил мне двадцатый номер, а мой жребий отнес банкиру. Я в толк не мог взять, что происходит. Хэппи пустился в объяснения.

- Ты, главное, помалкивай, - зашептал он. - Это ж лучшая засадка на всем болоте. Держу пари, там ты оленя подстрелишь.

Мы погрузились в лодки и проплыли несколько миль вверх по течению: утренняя охота устраивалась на другом острове. Моя засадка находилась в глубине леса, в трех четвертях мили от места выгрузки. Хэппи прошел со мной до самого конца, желая своими глазами убедиться, что я отыскал и благополучно "вписался" в свою временную резиденцию под указанным деревом и смотрю в нужном направлении. Затем он прочитал мне целую лекцию о том, как правильно держать выданное им же ружье.

- Как услышишь собак, гляди вон туда, в сторону кипарисов, - наказал он, - скорее всего, оттуда олень и выскочит.

- Что, если я выстрелю, но промахнусь? - полюбопытствовал я.

- Только попробуй, после стольких-то трудов праведных! Промахнешься останешься в болотах, так и знай! - сурово отрезал Хэппи. - И не вздумай уходить с засадки, пока я за тобой не вернусь. Сиди тихо, как мышь, и смотри не усни!

- О'кей, я вроде бы все понял, - заверил я. - Мне уже не терпелось покончить с инструктажем и взять дело в свои руки.

Хэппи ушел по тропе, а я осторожно присел под раскидистым дубом, маркером засадки, - взял в руки видавший виды, набитый крупной дробью "ремингтон" и огляделся, постепенно осваиваясь с окрестностями.

Со временем почувствовав себя уютнее, я принялся размышлять - и о многом. До чего же мне повезло: не у всякого есть такой друг, - да что там, почти отец! - как старина Хэппи. Грубоватый, неуживчивый, режет правду-матку, не стесняясь; зато сердце у него - чистое золото. Если уж полюбил тебя, так что угодно для тебя сделает. Посчастливится ли пятилетнему Тому, оставшемуся дома в Батлере, когда-нибудь обзавестись таким вот хорошим другом? А что, если я по ошибке подстрелю олениху? Что, если выпалю по здоровенному оленю - и промахнусь? Неужто Хэппи и впрямь бросит меня в лесу?

Затем я задумался о некоторых своих друзьях и клиентах, ярых противников охоты, вопрошающих, подобает ли ветеринару стрелять диких животных? Проанализировав свои этические принципы и собственное представление о том, что правильно и что - нет, я пришел к выводу, что вполне спокоен как насчет своего законного права на охоту, так и насчет своего подхода к проблеме. Мои два нерушимых правила сводились к следующему: никогда не следует спускать курок, иначе как в случае верного выстрела, от которого смерть наступит мгновенно; и туша не должна пропадать даром: дичь идет либо на мой обеденный стол, либо на чей-то еще. Кроме того, поголовье оленей в юго-западной Алабаме столь велико, что охота рекомендуется специалистами по местной флоре и фауне в качестве одной из мер по контролю за популяцией.

Должно быть, я провел в раздумьях почти час, размышляя обо всем на свете, - от этики охоты, до рубки леса и брачных обычаев белок, когда вдруг осознал, что тявканье и лай псов вдалеке становятся более частыми и настойчивыми. Окончательно пробудившись от транса, я стал внимательнее прислушиваться к гвалту и крикам "ату!" Хотя на оленя я охотился впервые, мое участившееся дыхание и колотящееся сердце подсказывали мне, что собаки взяли какой-то весьма интересный след; и, судя по нарастающему лаю, загонщики стремительно приближались.

Я выглянул справа из-за дерева и увидел оленя еще до того, как услышал его поступь. Зверь находился ярдах в пятидесяти от меня и тихонько пробирался по тропе прямо к моей засадке, то и дело останавливаясь и оглядываясь назад, насторожив уши, и прикидывая, далеко ли еще до сопящих преследователей. Поразмыслив секунду-другую, он дергал хвостом и снова двигался вперед, опустив голову к самой земле. Голову его венчали восхитительно симметричные ветви рогов с огромным множеством отростков, и шел зверь прямо на меня.