Условия человеческого существования

44

Баннай "прочесывал" деревню. Он торопился. Если за дверью мешкали, он тут же вышибал ее прикладом, если выказывали хоть малейшее недовольство, начинал работать кулаками. В четвертой или пятой хижине Баннай обнаружил намокшие матерчатые туфли. Его лицо исказила злорадная усмешка. Вся семья была в сборе. На земляном полу тряслись старик и старуха, молодая чета, ребятишки. Парень, впустивший солдат, вопросительно глянул на стариков. Баннай поддел мокрые туфли штыком и бросил их на середину комнаты. Старуха, шамкая беззубым ртом, посмотрела на мужчину лет тридцати - по-видимому, старшего сына - в противоположном углу. Баннай перехватил этот взгляд и, когда мужчина деланно улыбнулся, вывел его на середину. Китайцы, видно, никак не могли понять, в чем дело. Трясясь от страха, они смотрели, как Баннай избивал его. Наконец парень, открывавший дверь, не выдержал и закричал: "Что все это значит?" Баннай покосился на него, мрачно рассмеялся. В следующую минуту ударом приклада он сбил парня с ног. - Я ничего не сделал, - доказывал первый. - Я ничего не знаю. Рыбу там ловил. Только и всего. Я там всегда ловлю. Правда, господин японский солдат. - Правда, господин, сын не врет, - низко кланяясь, проговорил старик. - Мы совсем не знали, что там нельзя ловить рыбу. Пожалуйста, простите... Старуха причитала. Ни Баннай, ни Синдзе не поняли почти ни слова. Уверенности в том, что этот несчастный виновен, не было, но раз уж Баннай начал с мордобоя, нельзя было идти на попятный. - Синдзе, что стоишь как пень? Бери его! - приказал Баннай, толкнув к нему китайца. - Потащим эту скотину на пост. Растерянный Синдзе робко пробормотал, что, если этот человек не виновен, они могут нарваться на неприятность. Он так и сказал: "Вдруг он не виновен?" - А кто за это поручится? Идиот несчастный! Не виновен, так сделаю его виновным! - Это же безобразие! - не выдержал Синдзе. Но Баннай будто не слышал. Он схватил китайца за шиворот и ногой подтолкнул к двери. - Разговорчики! Тащи его на улицу! А сам начал переворачивать все в хижине вверх дном. Когда ему снова попалась на глаза жена арестованного, ничком на полу молившая о пощаде, Баннай ударил ее ногой в живот. Женщина застонала, и тогда, охваченный яростью садиста, он ударил еще раз. В темных сенях Синдзе, прислонившись к двери, смотрел на арестованного. Совершенно ясно, что никакой это не преступник. Но вся беда в том, что не только Баннаю, но и унтеру Исигуро, и даже капитану Кудо на все это наплевать. Им бы только состряпать дело. Баннай с Исигуро будут отмечены за бдительность, а командир роты получит повышение, о котором только и мечтал... Если б не предательское хлюпанье болота, караульные ушли бы ни с чем. Спасти его он не сможет. Он может дать ему бежать, неожиданно пришло Синдзе в голову. Во всяком случае, он постарается; не удастся - вина не его. Синдзе отвернулся и заглянул в хижину. Баннай, спиной к Двери, рылся в сундуках. Это было короткое мгновенье. Успеет бежать - хорошо, нет - что ж поделаешь... Большее, брат, не в моих возможностях. Не кликать же мне беду на себя... ...Скрип резко распахнувшейся двери нарушил раздумья Синдзе. Баннай пролетел мимо него с криком: "Стой!" Еще бы одна секунда, и тень растаяла во мраке. Винтовка Банная выплюнула огонь и уложила беглеца на землю. - Дал бежать! - услышал Синдзе за своей спиной злобный окрик. В следующее мгновение сильный удар свалил его с ног.

45

Гауптвахта находилась в расположении сторожевой роты. "Неделя строгого карцера", - сказал Хино. Если б тот китаец и вправду посылал сигнальные ракеты и Синдзе умышленно дал ему бежать, он бы, конечно, и этим не отделался, а предстал бы перед военно-полевым судом. Избив Синдзе, Хино сказал: - Я как раз думал, что тебе давно пора дать понюхать карцера. Роте, замаравшей себя случаем самоубийства, только не доставало иметь подсудимого. О каком повышении мог тогда мечтать капитан Кудо? Посовещавшись с подпоручиком, Кудо квалифицировал поступок Синдзе как халатность и ограничился гауптвахтой. Весть о "доблестном расстреле преступника" быстро распространилась по роте, и теперь производство Банная в унтер-офицеры было вопросом решенным. Ёсида, который начал службу одновременно с Баннаем и считал себя не менее достойным для внеочередного повышения, решил попристрастнее разобраться во всей этой истории. Был еще один человек, который хотел докопаться до истины, - Кадзи. Его откомандировали в штаб полка для отбора солдат на предстоящие соревнования, но по неизвестным причинам соревнования отложили, и Кадзи вернулся в роту. Тут он сразу же узнал, что Синдзе пятый день сидит на гауптвахте. Прослышав о назревающей стычке между Кадзи и Есидой, Хино отослал Кадзи сначала в штаб полка, а по возвращении тут же назначил в караул. Впервые за свою армейскую жизнь Кадзи обрадовался наряду - он мог навещать Синдзе на гауптвахте. От удара Банная при каждом вздохе ныла грудь. Тупая боль в суставах от побоев Хино тоже еще не прошла. В сумрачной клетушке Синдзе целыми днями думал только об одном: пора пришла, он должен решиться... Кадзи считает, что побег - трусость, пусть так, но это единственная возможная для Синдзе форма протеста. Нечего медлить. Армия и так съела лучшие годы жизни. Он вспомнил болото, в которое той ночью чуть было не угодил. Если идти осторожно, можно и пробраться. Выйдет с гауптвахты, отдохнет и отправится. Прежде всего хоть немного окрепнуть. Прислушался. Раздалась команда смены караула. Протрубил горн. Через минуту к решетке подошли начальники сменных караулов и один передал другому гауптвахту. А вскоре после этого из примыкавшей к карцеру караульной раздался громкий голос: - ...говорят, на Сайпане высадились американцы. - Если уж Сайпан отдадут, считай дело конченным, - заметил кто-то другой. Больше до ужина ничего не было слышно. Синдзе дремал. Очнулся от лязга замка. - В уборную! - скомандовал начальник караула. Рядом стоял Кадзи. В уборной Синдзе впервые за пять дней выкурил сигарету. Наслаждаясь куревом, наспех нацарапал несколько слов на клочке бумаги, подсунутом Кадзи. "Ждать больше не буду, - прочел Кадзи. - Этот крестьянин не был виновен. Я даже не пытался его спасти, просто отвернулся, чтобы он бежал. И у меня одно спасение - побег. О высадке на Сайпан слышал. Конец, видно, близко, но ждать нет сил". Разорвав записку на мелкие клочки, Кадзи бросил их в яму. Ему не хотелось возражать Синдзе. Окажись Кадзи в его положении, он наверняка думал бы точно так же. В одиночку человек мало на что способен. Если человека загонять, лишить самой возможности сопротивляться, единственное, что приходит ему в голову, - это побег.

46

Для капитана Кудо было гораздо выгоднее представить Дело так, что китайская деревушка - гнездо диверсантов, а убитый - один из них. Для такой версии были все основания. И Кудо потратил неделю, чтобы сделать из этого предположения неопровержимый факт. Для "императорского офицера" он раздумывал даже слишком долго. Словно в подтверждение его выводов ракеты больше не поднимались. Во главе взвода солдат капитан Кудо собственноручно обшарил все хижины опальной деревни. "Операция" совпала с известием о высадке американского десанта па Сайпане, что почти наверняка означало для солдат отправку на фронт, а поэтому обыск очень напоминал вооруженный грабеж. Никаких вещественных доказательств в пользу версии Кудо операция не дала. Кудо все-таки доложил командиру батальона, что в результате подавления мятежной деревни сигнальные ракеты больше не появляются. На следующий день Синдзе выпустили. Глянув на него, как на последнего червя, Кудо бросил сопровождавшему арестанта Хасидани. - Провести воспитательную беседу. - Слушаюсь. - Справишься? Так точно. Не отвечать же, что не уверен, Кудо повернулся к Синдзе: - Если ты... еще раз замараешь честь солдата, поставлю к стенке. Синдзе промолчал, только смерил потускневшим взором непроницаемое лицо Кудо. Хасидани сразу же пошел к Хино. - Господин подпоручик, не будет ли в ближайшее время отправки на спецобучение? - Хочешь отделаться от брошенной мужем дочки? - рассмеялся Хино. - А может, выдашь любимую дочь? Хино говорил о Кадзи. Хасидани и вправду держался за него. Кадзи, конечно, сорвиголова, хлопотный парень, но больно уж исполнительный и толковый. С десятком таких солдат горы своротить можно. Хино - другое дело. Подпоручику комендантской роты такие, как Кадзи, ни к чему, поменьше бы таких. - Папаша Хасидани, ты холишь и лелеешь красивую и работящую дочку, но она подрастет и как пить дать опозорит тебя распутством, - проговорил Хино. Хасидани вспомнил, как Кадзи явился к нему, требуя наказать Ёсиду. Он усмехнулся. Лицо Кадзи и впрямь горело тогда решимостью, будто у девушки, собравшейся бежать с возлюбленным. - Замуж выдадим... - поддержал Хасидани шутку. Хино кивнул. Кудо дрожит за свою шкуру, поэтому не станет возражать. А он уж постарается сплавить Кадзи... Кадзи, сам того не желая, нарушил планы начальства: после очередного наряда он занемог. Ныли кости, казалось, разламывается тело. Последние дни его донимала жара. А тут еще постоянное недосыпание. Кадзи начинал сдавать. Он чувствовал, что вот-вот свалится. Так и случилось. Теперь хотелось только одного: спать, спать. Хотя бы во сне не чувствовать запаха потного обмундирования, а вдохнуть тепло Митико. Еще и двух месяцев не прошло со дня их свидания, а казалось, он не видел Митико целую вечность. Радость, подаренная ею, была яркой, но трепетной, ускользала из памяти. Три дня подряд его вопреки всем уставам гоняли в караул, Кадзи привык к этому, смирился. До сих пор за непрерывными нарядами таилось недоброжелательство Хино, но на этот раз причина крылась в нехватке солдат. После трех суток без сна Кадзи, сменившись, даже не заходя в баню, пошел прямо в казарму и засветло рухнул на койку. Когда его разбудили, первое, что бросилось ему в глаза, было заходящее солнце, заполнившее казарму оранжевым светом. - Степной пожар! - услышал он крик над головой. Какой пожар? "Наверно, я проспал сигнал тревоги, - подумал он, - вот напасть!" - Да в степи пожар! А ну, быстро, люди нужны! - и дежурный умчался. Степной пожар перемахнул через границу и с ужасающей скоростью двигался на юго-запад. Огонь уже достиг поста А и мгновенно слизнул его. Едва успели эвакуировать. Рота, брошенная на борьбу с огнем, орудовала смехотворными самодельными "огнетушителями" из веток осины. Казалось, солдаты носятся по степи с мухобойками. Действовавшие в первых рядах как-то еще смогли сбить пламя, но вскоре были отрезаны от остальных стеной огня. - Пустите встречный огонь! - заорал Хиио, командовавший второй цепью. Если не рассчитать, встречное пламя может захлестнуть солдат первой цепи. Они расступились, давая ему дорогу. Когда пожар достигает пространства, выжженного встречным огнем, он спадает, выдыхается или меняет направление. Солнце уже скрывалось за горизонтом. Зарево окрасило сумерки в кровавый цвет. В сожженной степи зловеще тлели деревья и травы. Степь почернела и скрючилась, как покойник на погребальном костре. А вдалеке белели казармы, как бы говоря, что человеческий ум и старания все-таки не совсем бессмысленны. Разогнанные огнем солдаты рассыпались по степи и, притихшие, смотрели на величественное умирание дня. Кадзи не помнил, как оказался в зоне командования Хасидани и как из нее вышел. Тут и там копошились человеческие фигуры, но Кадзи все казались на одно лицо. - Кто это? - услышал он за спиной. - Куда его несет? Кадзи машинально посмотрел в ту сторону, куда показывали. С кочки на кочку там прыгал человек, все больше растворяясь в наступавшей ночи. Нет, он не рехнулся в суматохе пожара; движения человека были четкими и рассчитанными! В следующее мгновение мурашки побежали по коже у Кадзи. - Синдзе! - вырвалось у него. Сердце бешено колотилось. - Дезертир! - крикнул солдат позади Кадзи, но вместо того, чтобы преследовать беглеца, помчался назад - вероятно, докладывать. Напрягая зрение, Кадзи следил за точкой, двигавшейся в сгущавшихся сумерках. Кадзи все казалось, что тот бежит недопустимо медленно. "Быстрее! - шептал Кадзи, - скрывайся же скорей! Попадешься - расстрел!" Кадзи видел, как вдогонку Синдзе устремилась черная тень. - Дезертир! - гулкой волной неслись голоса. Когда Кадзи понял, кто кинулся в погоню, он тоже побежал. Кадзи прыгал с кочки на кочку, задыхаясь, подгоняя себя. Он устремился наперерез преследователю. Наконец Кадзи поравнялся с ним. Ёсида не обратил на него ни малейшего внимания. Казалось, Ёсида вообще не видел ничего вокруг. - Остановись! Здесь опасно! - крикнул Кадзи. Ёсида ничего не сказал, только презрительно скривил губы. Как случилось все остальное, Кадзи и сам не понял. Они одновременно прыгнули на одну и ту же кочку и с силой столкнулись. Кадзи сумел отскочить, удержаться на ногах. Ёсида нет, он угодил в трясину. Он рухнул со всего маху и с головой погрузился в грязь. Через какое-то время вынырнул и попытался удержаться на поверхности, судорожно глотая воздух. Кадзи забыл о Синдзе. Он смотрел, как корчится в болоте Ёсида, и не верил глазам... Кадзи переполнял восторг. "Так тебе и надо, скотина! - твердил он. - Так тебе и надо, сколько народу из-за тебя намучилось! А вот и твоя очередь пришла. Подыхай, подыхай, собака!" - Помоги, - прохрипел Ёсида, протягивая руку. Мучайся, скотина! Не воображай, что тебя спасет тот, кого ты чуть не убил! Подыхай! Теперь он подумал о Синдзе. На километр-другой его еще хватит, а что потом? - Синдзе-е-е! - Э-эй, - послышалось с противоположной стороны. А ты, Ёсида, подыхай тут! Бросив Ёсиду, Кадзи побежал в том направлении, где исчез Синдзе. Он не пытался его догнать, но оставаться здесь, с Ёсидой, он тоже не мог. Он бежал недолго. Ноги подкосились. Неловко ковыляя, Кадзи остановился. Ему почудилось - в душе бушует буря голосов. Если убивать, так открыто, в честном бою. А то что ты сделал, - гнусность. Тебе помог случай, ты трус. Чем ты лучше Ёсиды? Спаси его, если ты считаешь себя человеком! Но зачем? Пусть все Ёсиды на свете околеют собачьей смертью, ему-то что? Кадзи сделал несколько шагов и снова крикнул. - Синдзе-е-е! Ночь уже заволокла болото. Где-то далеко перекликались голоса. "Верно, готовят факелы", - подумал Кадзи. Кадзи одолел еще несколько кочек. Над ним повис непроглядный мрак. Мало надежды, что Синдзе пересечет болото. Рано или поздно он угодит в топь, как Ёсида, и никто не сыщет его останков. Но что ни говори, он убежал. Кадзи решил вернуться. Где-то в двух шагах от него мучительной смертью умирал Ёсида. Захлебнулся бы скорее. Кадзи совсем не чувствовал себя виноватым. Таких, как Ёсида, нечего жалеть. Вернувшись, он доложит о его смерти. Болото рассудило их. Хотел ли он этой смерти, он, Кадзи? Если да, он должен радоваться. Он должен чувствовать удовлетворение слабого зверька, сумевшего насолить хищнику, от которого в страхе дрожал весь лес. Занеси этот день, Кадзи, в памятку своей жизни! Что тебя смущает? То, как это произошло? Но не все ли равно, ты или болото, - конец-то один... Кадзи показалось, что он слышит рядом чужое дыхание. Кадзи останавливался, снова шел. Он кружил по маленькому пространству, у него теплилась надежда, что Ёсида захлебывается грязной жижей совсем не здесь. Он обязал себя искать, но всей душой не хотел найти. С этим желанием боролось другое - увидеть унижение Ёсиды, услышать его мольбу. Хотелось сделать все возможное и не спасти его. Ёсида еле дышал. Звать на помощь уже не хватало сил. Болото медленно, но неумолимо засасывало его. Кадзи схватил Ёсиду за шиворот. - Я тебя спасу, но ты скажешь всю правду, слышишь? Голова Ёсиды качнулась, повисла. - Мы вернемся в роту, вместе пойдем к капитану Кудо, и ты расскажешь ему все начистоту: как довел Охару до самоубийства, как хотел удушить меня. Расскажешь капитану, как избивал новобранцев, как заставлял Охару подражать продажной девке - все выложишь. И скажешь, что признался, потому что я тебя вытащил из болота. Кадзи встряхивал Ёсиду, и голова того моталась, будто на тряпичной шее, из стороны в сторону. И тогда Кадзи стало нестерпимо горько. Чтобы разговаривать как с равным с этим отбросом Ёсидой, понадобился такой вот невероятный случай. А завтра армия опять восторжествует и снова будет топтать подковами слабодушных интеллигентов вроде Кадзи. Он все-таки вытащил Ёсиду. Но плестись с ним по болотам до расположения не было сил. Надо было идти за подмогой и носилками. Кадзи поднялся. Величественное кольцо огня светилось по краям черной степи. Это факелы приближались к Кадзи. Он вздохнул, и тут ему показалось, что душа оставила его, а сам он валится в непроглядный мрак.