Не под пустым небом

И этот хмурый, неприветливый человек тут же всё понял. Он спросил:

– У вас, как я понял, кто-то умер?

– Её отец, мой брат, – сказал Жора.

– Глубоко сочувствую. Куда везёте?

– В Одессу.

Он долго звонил… Говорил по-русски, по-латышски, долго объяснял кому-то… Наконец, сказал, обращаясь к нам:

– До Одессы решительно ничего нет. Но есть до Кишинёва. До Кишинёва полетите?

– Полетим! – сказал Жора.

– А как же дальше – до Одессы? – спросила я его.

– Там это уже близко, – сказал Жора, – возьмём рефрижиратор.

Хмурый добрый начальник опять позвонил куда-то и забронировал нам билеты до Кишинёва. А потом сказал, что гроб должен быть оцинкован и заколочен в деревянный ящик.

– Хорошо, – сказали мы. – Спасибо вам огромное!

Одно дело сделано. После чего Жора поехал в больницу оформлять документы. А я поехала в магазин ритуальных принадлежностей. Я выбрала самый простой гроб. И спросила у продавца этих грустных товаров, не знает ли он, где тут поблизости какая-нибудь мастерская, где работают с железом. Он сказал, что такая мастерская совсем неподалёку.

Я пошла по указанному адресу и нашла эту мастерскую. В ней работали два паренька моего возраста: вся их мастерская была завалена разными железками. Они тут что-то чинили, паяли…

– Ребята, нужно оцинковать гроб.

– Гроб?! – испугались они. – Мы таким не занимаемся.

– Ребята, очень нужно. Я вам заплачу – сколько скажете.

– Сто рублей! – сказал один из них, набравшись смелости, ведь по тем временам это была очень большая сумма – неплохая месячная зарплата младшего инженера.

– Хорошо, – сказала я.

– После выходных, – сказали они. – Сегодня очень много работы. Никак не управиться.

– Нет, ребята, сегодня.

Я вынула из сумки сто рублей и положила на верстак. Они в нерешительности переглянулись.

– Сегодня, мальчики. Потому что завтра я своего отца должна везти в Одессу.

И мы пошли с одним из них за гробом. А другой помчался куда-то за листами цинка.

А потом мы втроём оцинковывали гроб, и я рассказывала этим незнакомым мальчишкам о своём отце. И пока мы вместе работали несколько часов, они мне стали как родные.

И когда это трудное дело близилось уже к концу, я спросила:

– А есть тут у вас поблизости столярная мастерская?

– Как выйти, так сразу направо, через три дома.

Я вышла на улицу. Она была совершенно пуста. Серые сумерки, серые дома, серая мостовая… Мир был какой-то бесцветный, как будто из него выжали все соки, все краски, и осталась одна сухая, шершавая серость… Господи, где же мне взять плотника?! Или столяра?! Почему я не подумала об этом раньше?!

…По серому тротуару брёл маленький, серый мужичок и слегка покачивался. Видимо, он уже успел выпить.

– Добрый вечер! – сказала я.

Он удивлённо взглянул на меня и остановился.

– Это вы мне? – спросил он нетрезвым голосом.

– Вам. Скажите, вы могли бы сделать деревянный контейнер?

– Ящик, что ли?

– Ну да, ящик, только очень большой. Чтобы в него вошёл гроб.

Он ошарашено смотрел на меня, на глазах трезвея.

– Мог бы. Приходите в понедельник. Приносите размеры.

– Нет, не в понедельник. Сейчас!

– Да я уже мастерскую закрыл… Иду домой, жена ждёт…

– Пожалуйста! Я вам хорошо заплачу.

– А сколько?

– Сколько скажете.

Он смотрел на меня с недоверием.

– Сто пятьдесят дадите? – спросил он, сам дивясь своей храбрости.

– Хорошо. Возьмите.

Я вынула из сумочки деньги и протянула ему. Он взял их почти с испугом, не веря своему счастью.

– Я буду ждать здесь, у жестянщиков, – сказала я.

– Ну, хорошо, тогда пошёл делать…

– И, пожалуйста, стружек туда насыпьте.

– Стружек не жалко.

И он торопливо зашагал обратно по этой серой пустынной улице…

Часа через полтора он заглянул в мастерскую и сказал:

– Готово. Кто мне поможет притащить?

Не помню, как Жора нашёл меня, но в этот момент мы уже были вместе. Ах, да! мы ведь ещё утром договорились, что будем держать связь через Аллу Кондратьевну… Все документы в клинике он получил. И выкупил забронированные для нас билеты. Но не до Кишинёва, а прямо до Одессы! Просто случилось чудо. Именно когда он стоял в очереди за билетами, оказалось, что завтра утром летит дополнительный самолёт до Одессы. Какой-то внеплановый рейс. Которого сегодня утром ещё не намечалось. И вдруг – он возник!

…И вот настал пятничный вечер. Но впереди у нас было ещё много дел. Теперь нам нужно было ехать в клинику, чтобы подготовить отца к завтрашнему перелёту. Мы вышли на улицу в надежде остановить какой-нибудь грузовик. Улица была всё так же пуста, на ней ещё больше сгустились сумерки, это была унылая, рабочая окраина, без людей и без машин. Только несколько вонючих мотоциклов пронеслось, обдав нас гарью, да прошаркал старенький «запорожец». Господи, где же взять машину?! Почему так пусто, куда все подевались?… И тут вдали затарахтел грузовик… Я вышла на середину мостовой и стояла, не двигаясь, пока он не остановился прямо передо мной.

– Что у вас случилось? – высунулся из кабины шофёр.

– Пожалуйста! Нужно отвезти гроб и деревянный ящик в клинику Страдыня. Умоляю!

Было видно, что в нём борются два чувства.

– Это же на другом конце отсюда! А я уже еду на выход из города. Я вообще-то ленинградец, спешу домой, в Ленинград…

– Ради Бога! – взмолилась я. – У меня там отец. Завтра утром мы везём его домой, в Одессу. Мы уже давно тут стоим, и ни одного грузовика! Мы уже отчаялись…

– Ну, ладно! – сказал он. – Загружайте.

Мальчишки-жестянщики поехали вместе с нами. Прихватив с собой паяльную лампу. Ведь гроб надо будет запаять.

Проезжали чёрную, как ночь, Даугаву… Город был каким-то совершенно безжизненным. Первый вечер, когда не было жаворонковой метели… Наши метели все отлетели… в вечность…

Свинцово двигалась река…

В ворота клиники въехали уже во тьме. Домик морга был в самой глубине чёрного парка. В его окнах было темно. Мы постучали в запертые двери. Потом нащупали звонок и позвонили. Не скоро, но нам открыли. Два пожилых человека в белых халатах, он и она, оба латыши, плохо говорящие по-русски. Мы объяснили, что нам нужно. Они ни единым словом не упрекнули нас за поздний визит. Зажгли повсюду свет… Свет был неприятный, мертвенно-бледный, не знаю, почему он называется «дневной».

Мальчики-жестянщики и шофёр помогли всё выгрузить и спустить по широкой лестнице вниз. Шофёр отказался брать деньги, он сказал:

– У меня родители блокадники, они бы огорчились, если бы я за такое дело взял с вас деньги.

– Вас послал нам Господь, – сказала я, на что он смущённо усмехнулся. – Спасибо вам и счастливо добраться до Ленинграда!

…Я сидела на широкой каменной лестнице, ведущей вниз, в подвал – как в преисподнюю… Там были распахнуты широко двери в большой зал… и там тоже был этот мертвенно-бледный свет… А на длинных цинковых столах, накрытые простынями, лежали тела. Не люди – а тела… Те, которые ещё сегодня утром улыбались и были людьми… любили, тревожились, мучились от боли, ждали своих близких…