Черная шаль с красными цветами

И зима и весна для Федора Туланова миновали в командировке, в бригаде Семиненко. Обустроились они в местечке Ручьель, недалеко от реки Ухты. От Дзолью, говорят, верст тридцать. Но пришлось им двое суток пробиваться сюда, добра было много, пять подвод: буровые инструменты, тяжелые, материалы всякие, пропитание, одежда. Не на неделю шли, а на сколько - бог его знает, на сколько… Снег уже выпал, полозья скользили как надо, но пришлось переправляться через ручей и одну неширокую, однако быструю речку, хочешь не хочешь, а задержишься. Через ручей даже временный мост перебросили, куда денешься, на руках подводы не перенесешь, вброд - глубина не позволяет. Затем почти до нового года строились: зима впереди, а жить нужно бы по-человечески, чтоб и самим обсохнуть, и чтоб волосы к подушке не примерзали. Сначала срубили маленький домик - для мастера, геолога и стрелка, как же, и стрелок здесь - начальство. Потом для себя взялись, но время было уже позднее, метели начались, и все же они построили из нетолстых бревен и жердей… шалаш не шалаш, но уж никак не дом. Так, что-то среднее. Сидеть и лежать на нарах могли все двенадцать человек. В середку поставили настоящую чугунку-печь, с плитой. На плите готовили пищу, заодно и жилье отапливали. У печки было жарко, словно у корабельной топки, а стены и углы изнутри обледеневали. Но все равно лучше, нежели в палатке: под ногами пол, над головою потолок, пусть из жердей. Все-таки появилось ощущение прочности - чего так недоставало в палатке. До нового года успели и буровую вышку поставить и начали бурить. Уже после начала бурения Туланов подал мысль: а давайте, мужики, между вахтами построим еще и баньку. Вши проклятые замучили… И после первой же баньки, когда верхнее и нижнее прожарили под потолком - ну, словно Пасха наступила,- такое блаженство разлилось… Раз в неделю приходила подвода: хлеб-крупа, из рабочей одежи хоть что-то да инструмент кой-какой, если что мастер заказывал. Федор работал буровым рабочим - буррабом - в одной смене с Кузьмой. Тот был ключником, над Федором старшим, и его, по работе, Федор слушался. Сначала он научился «медведя водить». Длинный шест вставляешь в специальное гнездо, закрепленное на канате, и крутишься… поворачиваешь канат и буровую штангу так, чтобы долото в своей дыре-скважине землю долбило не по одному месту, а попадало маленько с расстановкой. Целых полмесяца Федор «водил медведя» да присматривался,как иные дела делаются.

Затем Кузьма поставил «водить» другого, а Федор стал у Кузьмы вроде помощника. Научился крепить буровой инструмент и снимать его, умел теперь зачищать скважину от грязи. Даже когда бур подымали или спускали, Кузьма допускал Федора к тормозной установке - а это ответственной пост. Ну, правда, под своим наблюдением. Кузьма похваливал:

- Ну-у, Михалыч, ежели так пойдет, через полгода сам ключником станешь!..

Ключником… Эх, Кузьма, Кузьма! Встать бы сейчас на лыжи! Да помчаться по насту… Хоть бы и за лосями, по их следу… И чтоб деревья хлестали тебя то с одной стороны, до с другой, и чтоб шмякали с вершин тяжелые комья снега, чтобы ласковый шум леса, серебром поблескивающие на солнышке снежинки радовали и глаз и сердце… А ты говоришь - ключником… будто это предел мужицких мечтаний… Эх, Кузьма! В лес бы, на волю! С ружьишком, с поднятой головой, со свободной душою… А мы тут в темном промерзшем сарае колупаемся да слушаем пыхтенье паровой машины, да скрипит качающийся балансир, чтоб ему пусто было… Постылое дело, Кузьма, постылая жизнь. Сердце рвется бежать, бежать отсюда. Домой, в свои леса… Но Федор сердце свое словно наглухо замуровал в клетку: чтоб никто не услышал, как оно кричит от боли, как рвется отсюда, как тоскует молчаливым криком…

Мастер разделил сутки пополам, на две десятичасовые смены. В одной работали Федор и его товарищи - пять человек под началом Кузьмы. А во второй смене ключником был Садыков из Баку, опытный бурильщик и молчаливый - слова не вымолвит.

Менялись: одну неделю днем, другую - ночью. За десять часов как не устанешь. Иные валились с ног после смены. А Федору и раньше, в его вольной жизни, крестьянской ли, охотничьей,- доставалось так же. Что на лугах, что в лесу или в поле…

Но у него была иная беда, хуже усталости: на своей земле, а не вольная птица. В родной парме-тайге, а не уйдёшь в нее, не углубишься, не порадуешься… И особо тоскливо стало, как удлинились дни, солнце с каждым днём залезало все выше и выше, а зайдешь в лес чуть подальше от буровой - и хмелеешь от вкусного запаха сосновой смолы. Вскоре по утрам, когда переставала пыхтеть буровая машина и становилось тихо, словно в сказке, начинали вдруг пробиваться совсем неподалеку тетерева: куррр… куррр…

Вот тут сердце Федора и билось в ту клетку и давало перебои - как больное…

Однажды, еще до Благовещения, в смену Садыкова из скважины вместо нефти хлынула дурно пахнущая вода. Бурение приостановили, стали ждать Лунина. Он приехал через несколько дней. Был на буровой около трех часов, много говорил с мастером и геологом. Перед обратной дорогой сказал собравшимся около вышки людям:

- Здесь дальше бурить не будем. Вы поедете в новое место - на Няръягу. Все это - Лунин показал рукой на вышку,- надо разобрать и приготовить к перевозке. Чтобы до распутицы успеть перебраться. Готовьтесь.

По приезде Лунин доложил Гурию о результатах бурения на Ручьеле. Начальник слушал, нахмурившись.

- Значит, плохо выбрал место для закладки скважины,- резко заключил Гурий.- Как еще понимать? Целых полгода большая бригада толкла воду в ступе, воду и выдала…

- Илья Яковлевич, не воду они толкли. В нашем деле отрицательный результат - тоже результат, теперь все понятно и не нужно новую скважину закладывать и время терять в неведении…

- Мы нефть ищем, Лунин! Нефть, а не вонючую воду,- не принимал оправданий геолога Гурий.- Ты сначала нефть найди, а потом можешь позволить себе отрицательный результат. Ты мне хоть один положительный дай. Пора уже, Лунин, пора. И время нас торопит. И Москва не молчит… Давай бури там, где больше надежд на нефть. А то как бы мы с тобой не попали сами в бурильщики. Ты об этом не думал, Лунин? Вот… подумай.

Гурий шагал по кабинету. Все присутствующие молча следили за начальником, поворачивая головы следом. Лунин сказал еще:

- Я велел бригаде готовиться к переезду с буровым станком на Няръягу. По старым данным, да и по нашим изысканиям, нефть там должна быть. Только бы не промахнуться…

- Вот-вот, не промахнись,- посоветовал Гурий очень значительно.- Иван Васильевич,- сказал он старшему буровому мастеру.- Станок «Вирта», закупленный за границей, давай поставим на Няръяге. Две бригады остаются здесь, в Дзолью, бурить на нефть. А ручьельскую бригаду, как вскроются реки, направим в верховья Ижмы. Там вроде тоже есть надежда…

- Илья Яковлевич,- встал руководитель нефтепромысла Пастернак.- Еще в начале года мы намечали бурить на нефть тремя бригадами. А теперь это решение нарушаем. У нас на этот год уже и план есть по добыче… Его же выполнить нужно.

- Надо, Зиновий Юрьевич, надо выполнить. И ты его выполнишь,- строго ответил Гурий.- Криволапов на тех двух станках без аварий быстрее пробурит скважины и даст тебе. А ты оттуда извлекай нефть. Пора бы без аварий работать. А у нас пока половина времени уходит на ликвидацию… А расширять поиск нефти мы обязаны, тут никуда нам не деться.

Криволапов тоже подал голос:

- Я могу сегодня еще одну бригаду организовать, новую, люди обучены. Но станка нет.

- Хорошо,- кивнул Гурий.- Мы с Иваном Васильевичем съездим в наркомат за новыми станками. Будем сильно просить. Должны помочь. Во-первых, мы уже даем стране нефть, во-вторых, есть хорошая перспектива. Под нефть просить легче. Всё. Лунин, останься.

- Олег Петрович,- обратился он к Лунину, когда остальные вышли.- Ты осенью загорелся скорее поехать в верховья Ижмы. А сейчас, смотрю, поостыл? Может, тебе съездить туда? Ознакомиться с геологической обстановкой?

- Была такая мысль, когда вы со своим охотником меня познакомили… Да вот, работа сейчас не отпускает…