В огне повенчанные. Рассказы

— Вот в том-то и дело! — бросил в трубку Реутов. — А они, видите ли, пожаловали даже не с пустыми руками. Три с половиной пуда взрывчатки приволокли.

Казаринов стоял затаив дыхание: боялся не расслышать ответ генерала.

— Объясните лейтенанту, что вопрос о взрыве моста будет решать не Лукин, а штаб фронта! — неслось из трубки.

— Я ему только что объяснил. Он просит от меня письменного подтверждения нашего ответа.

— Никаких подтверждений!.. У нас штаб воинского соединения, а не нотариальная контора! Утром я свяжусь с генералом Лукиным, и мы решим — кто, когда и по чьей команде будет взрывать мост.

— А что делать с лейтенантом? С ним еще три красноармейца.

— Направьте всех в распоряжение капитана Дольникова! Он был у меня сегодня. В его команде осталось меньше половины бойцов, — звучал в трубке голос генерала Веригина.

— Так нельзя, товарищ генерал. Все четверо числятся в другой армии другого фронта, — пытался объяснить невозможность такого решения Реутов.

— В нашей ситуации — все можно. С Лукиным о переводе я договорюсь. Тем более они получили задание выполнить то, во имя чего к нам прислали спецкоманду из РГК. К тому же усилим охрану моста. Немедленно отправьте их к Дольникову и зайдите ко мне!..

Реутов хотел что-то еще сказать, но на другом конце провода уже дали отбой.

— Слышал? — Реутов бросил на Казаринова колкий взгляд.

— Все слышал, — ответил Казаринов. — У меня просьба, товарищ полковник.

— Живее! Меня ждет генерал.

— О решении вашего генерала нужно как-то сообщить в штаб моей армии. Может быть, я пошлю туда одного из моих бойцов?

— Вы же своими ушами слышали, что вопрос о включении вашей группы в подрывную спецкоманду генерал сегодня же согласует с Лукиным.

— И второй вопрос.

— Ну что еще?

— С капитаном Дольниковым у меня час назад произошел неприятный разговор. Он разоружил меня и моих солдат…

— И правильно сделал! — не дал договорить Казаринову Реутов. — Еще что?

— Пусть Дольников относится ко мне и к моим бойцам, как положено командиру относиться к подчиненным.

— Я позвоню ему от генерала и все скажу. — Кивнув связному, подбивающему сапог, Реутов приказал: — Скажи орлам капитана Дольникова, чтобы проводили лейтенанта и трех его бойцов в распоряжение капитана. И пусть с утра поставят всех четверых на довольствие!

Чего-чего, а такого оборота дела Григорий никак не ожидал. Всю дорогу к мосту Селезнев и Конкин успокаивали Казаринова: пусть он не тушуется, капитан хоть и строг, но отходчив, это он поначалу такой лютый, а в душе голубь… Такому решению в штабе дивизии особенно рад был Селезнев, которому Казаринов чем-то сразу пришелся по душе.

— Ничего, товарищ лейтенант, с нами не пропадете. Два часа назад Еланьков такую лодыжку от мигу-гу бросил в котел, что мы придем в самый зачин. Порубаем за будь-здоров!

При упоминании о еде Казаринов остро почувствовал голод. Все, что в качестве неприкосновенного запаса они взяли с собой в дорогу, лежало в ранце у Альменя. Последний раз Казаринов и его бойцы ели рано утром: каждый получил сухарь и полкотелка баланды, в которой плавал крохотный кусочек обезжиренной колбасы.

— А покормит ли капитан? Ведь на довольствие нас поставят только с завтрашнего утра, — сказал Казаринов, прикидывая, как ему вести себя во время ужина саперной команды: отказаться из гордости или, забыв недавнюю стычку с капитаном, отдать дань уважения пословице: «Бьют — беги, дают — бери».

После некоторых раздумий Казаринов сам себя укорял: «А как бы ты, лейтенант, поступил, если бы к тебе, кому командование доверило одновременно охрану моста и предстоящий взрыв его, вдруг подошли четыре подозрительных типа с толом в мешках и стали прикидывать — куда лучше заложить взрывчатку, чтобы поднять мост на воздух?.. Да иной на месте капитана мог бы мне и моим солдатам набить морды… И жаловаться никуда не пойдешь. А случись это ночью — могли бы запросто срезать автоматной очередью…»

Землянка, в которой располагалась подрывная команда, находилась метрах в двухстах от моста и автострады. Из кустов к ней вела глубокая траншея, над которой была развешана маскировочная сеть с набросанной на нее пожухлой травой и ветками. Это Казаринов разглядел, когда в сопровождении Селезнева и Конкина шел по извилистой траншее. Сквозь просветы между ветками и пучками травы он видел пятна ночного неба, на котором кое-где тускло мерцали звезды.

— А маскировочка-то у вас неплохая, — сказал Казаринов, руками нащупывая на поворотах траншеи колья, вбитые для предотвращения осыпей стенок окопа.

— Для себя делали, — отозвался Селезнев. — Проклятущая «рама» сколько не бороздила над левым берегом и над мостом — ни разу не заметила наших окопов и нашего блиндажа. А у нас в нем все: и казарма, и штаб, и КП, и НП.

— Каким способом подготовили мост для взрыва: электрическим или огневым? — спросил Казаринов.

— А об этом вы спросите у нашего капитана, он все знает… — уклончиво ответил Селезнев. — Да и вам, товарищ лейтенант, спрашивать у нас об этом пока ни к чему. Придет время — все сами узнаете.

Идущий следом за Казариновым рыженький Конкин дурашливо хохотнул, словно чему-то обрадовавшись.

— Что ржешь, Саня? Ай смешинка в рот попала? — благодушно спросил Селезнев.

— Дак ведь чудно!.. Лейтенант думал: раз дал закурить — значит, мы ему все так и выложим. Держи карман шире. Не на тех нарвался!..

Резкий запах вареной конины ударил в ноздри. И снова Казаринов ощутил острый приступ голода.

— Чуете, лейтенант? — спросил Селезнев, шмыгая носом.

— Чую.

— Люблю повеселиться, особенно — пожрать! — ни к селу ни к городу ляпнул Конкин и, считая, что сказал нечто остроумное и очень подходящее к разговору, зычно загоготал.

Вход в землянку подрывников был завешен двумя плащ-палатками и суконным одеялом, отчего тепло в землянке держалось надежно. Две крупнокалиберные «люстры» освещали землянку, посреди которой алела малиновыми боками чугунная печка, накаленная так, что с улицы Казаринову показалось, что он зашел в предбанник.

При появлении своего командира Альмень радостно вскочил с нар и хотел что-то сказать Казаринову, но его сзади резко одернул Иванников. В руках Альмень держал большой кусок горячего мяса. Розовый подбородок и щеки его маслянисто лоснились, глаза блестели.

У подрывников был ужин. Примостившись кто где: кто на нарах, кто на ящике из-под патронов, кто на канистре из-под бензина, каждый жадно вгрызался зубами в горячий кусок конины. Капитан Дольников сидел несколько обособленно на ящике из-под снарядов и, неторопливо отрезая острым морским кортиком небольшие кусочки мяса, кидал их в рот и, как показалось Казаринову, рассказывал своим бойцам что-то смешное.

Казаринов успел заметить, что Иванников и Вакуленко, у которых с утра во рту не было маковой росянки, ели конину без аппетита.

Шагнув к Дольникову, Казаринов доложил но форме:

— Товарищ капитан, по приказанию командира дивизии прибыл в ваше распоряжение!

— Знаю. — Капитан сдержанно, как-то по-свойски улыбнулся, достал из полевой сумки пистолет и три обоймы с патронами и протянул их Казаринову. — Только что звонил полковник Реутов. Сказал, что в нашем полку прибыло. Давай раздевайся, лейтенант, пока не остыла ляжка орловского рысака. Заправляйся как следует. С завтрашнего дня все четверо переходите на довольствие в нашу команду. — Капитан повернулся в сторону здоровенного вислоплечего красноармейца, который изо всех сил лупил о топор костью, пытаясь выбить из нее мозг. — Кудияров!.. Где доля лейтенанта?

— Там, в котле… — Кудияров показал на черный двухведерный чугунный котел, подвешенный в углу землянки на жерди.

Казаринов снял шинель, расстегнул ворот гимнастерки и огляделся. В большой, жарко натопленной землянке, где свободно мог бы разместиться взвод в полном составе, Григорий вместе с капитаном насчитал двенадцать человек.

— Шикарно вы устроились, капитан, ничего на скажешь, — окидывая взглядом ярко освещенную землянку, проговорил Казаринов. — Для двенадцати человек этот зал — прямо-таки роскошь. С таким комфортом мы еще не воевали.