Последняя глава (Книга 3)

- Ты бы упразднил радио, "вещающее о рае"?

- Радио? "Одно поколение уходит, другое приходит, а земля пребывает вовеки", - процитировал генерал. - Я вспоминаю проповедь старого Батлера в Харроу на этот текст. Это была одна из его лучших проповедей. Не такой уж я, Динни, отсталый, по крайней мере - надеюсь, что нет. Но думаю, что люди говорят слишком много. Говорят столько, что уже ничего не чувствуют.

- А я верю в нашу эпоху, папа; она сбросила все лишние одежды. Посмотри на старые снимки, которые печатает "Таймс". От них так и несет догмами и фланелевой нижней юбкой.

- В дни моей молодости фланелевых юбок не носили, - возразил генерал.

- Тебе виднее, папочка.

- Знаешь, Динни, говоря по правде, по-настоящему революционным было мое поколение. Ты видела пьесу о Браунинге? Ну так вот, там все это показано, но все кончилось еще до того, как я отправился в Сандхерст {Военный колледж в Сандхерсте готовил офицеров для британской армии.}. Мы тогда рассуждали, как нам нравилось, и поступали соответственно своим взглядам, хоть и не говорили об этом. А теперь говорят, не успев подумать, а когда дело доходит до действий, люди действуют почти так же, как мы, если только они вообще действуют. Вся разница между жизнью пятьдесят лет назад и теперешней только в свободе высказывания; теперь высказываются настолько свободно, что это лишает всякую вещь ее смысла.

- Очень глубокая мысль, папочка!

- Но не новая, я читал это десятки раз.

- "А вы не думаете, сэр, что война очень сильно повлияла на людей?" всегда спрашивают корреспонденты.

- Война? Ее влияние, по-моему, почти кончилось. Кроме того, у людей моего поколения были уже вполне сложившиеся взгляды, а следующее поколение или искалечено, или совсем уничтожено...

- Кроме женщин.

- Да, они немножко побунтовали, но несерьезно. Для твоего поколения война - только слово.

- Спасибо, папочка, - сказала Динни. - Все, что ты сказал, очень поучительно, но сейчас пойдет град. Домой, Фош!

Генерал поднял воротник пальто и направился к плотнику, порезавшему себе палец. Динни увидела, что отец рассматривает его повязку. Плотник улыбнулся, а отец похлопал его по плечу.

"Наверно, солдаты любили его, - подумала она. - Может быть, он и старый ворчун, но хороший".

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Если искусство долговечно, то еще более это применимо к судопроизводству. Дни шли, а объявление о процессе "Корвен versus {"Против" - латинское слово, употребляемое в судопроизводстве.} Корвен и Крум" все еще не появлялось на страницах "Таймса". Внимание судьи, мистера Ковелла, было занято большим числом неопротестованных исков. Дорнфорд пригласил Динни и Клер осмотреть помещение суда. Они вошли и простояли там минут пять, словно участники крикетной команды, явившиеся, чтобы ознакомиться с полем накануне состязания. Судья сидел так низко, что видно было только его лицо; ко Динни отметила, что над местом, где будет стоять Клер, имеется нечто вроде навеса, как бы для защиты от дождя.

Когда они выходили из суда, Дорнфорд сказал:

- Если вы будете держаться под навесом, Клер, ваше лицо останется в тени. Но вы должны говорить громким голосом, чтобы судья все время вас слышал. Он сердится, если не слышит.

На другой день Динни получила записку, доставленную посыльным на Саут-сквер.

"Клуб Бартон. 13/IV-32 г.

Дорогая Динни,

Мне очень хотелось бы повидать вас на несколько минут. Укажите сами время и место. Незачем вам объяснять, что это касается Клер.

Искренне ваш

Джералд Корвен".

Майкла не было дома, и Динни решила посоветоваться с Флер.

- Я бы на твоем месте, конечно, повидалась с ним, Динни. Может быть, он в последнюю минуту раскаялся. Пусть придет сюда, когда Клер не будет.

- Вряд ли я рискну позвать его сюда. Лучше встретиться где-нибудь на улице.

- Что ж, вы можете встретиться у памятника герцогу Веллингтону или около Раймы.

- Около Раймы, - сказала Динни. - А потом мы можем пройтись.

Она назначила Корвену встречу на другой день в три часа, все еще недоумевая, что ему нужно.

Этот день оказался настоящим оазисом тепла - ведь апрель весь был холодный. Подойдя к статуе, она сразу увидела зятя. Он стоял, прислонившись спиной к решетке, курил сигарету в коротеньком пенковом мундштуке и имел совершенно такой же вид, как в последний раз, когда они встретились - и это почему-то потрясло ее.

Он не протянул ей руки.

- Вы очень любезны, Динни, что пришли. Хотите, побродим и поговорим на ходу?

Они направились к Серпентайну.

- Насчет этого процесса... - вдруг начал Корвен. - Мне, знаете ли, он не доставляет никакого удовольствия.

Она украдкой взглянула на него.

- Зачем же тогда вы его начали? Ведь вы знаете, что обвинение ложно.

- Мне сообщили, что оно не ложно.

- По видимости - может быть, но по сути - да.

- Если я возьму свой иск назад, вернется ко мне Клер? Я согласен на любые условия.

- Я спрошу ее, но не думаю. Я бы на ее месте не вернулась.

- Какое неумолимое семейство!

Динни не ответила.

- Она влюблена в этого Крума?

- Я не могу обсуждать их чувства, если они у них есть.

- Почему бы нам не поговорить откровенно, Динни? Ведь никто нас не услышит, кроме вон тех уток.

- Ваше требование о возмещении убытков не улучшило нашего отношения к вам.

- Ах, это! Но я согласен взять все назад, даже если она и наделала глупостей, лишь бы она вернулась.

- Другими словами, - сказала Динни, глядя прямо перед собой, - дело, которое вы состряпали, просто своего рода шантаж? Кажется, это так называется?

Он посмотрел на нее, прищурившись.

- Неплохо придумано! Мне и в голову не приходило. Нет, я знаю Клер лучше, чем всякие юристы и соглядатаи, и поэтому далеко не убежден, что имеющиеся улики что-либо доказывают.

- Спасибо.

- Да, но я уже сказал вам или Клер, - это одно и то же, - что не уеду отсюда, пока вопрос не решится так или иначе. Если она вернется ко мне, я забуду все, что было. Если нет - пусть дело идет своим естественным ходом. Это вовсе не так уж неразумно, и это не шантаж.

- А если она выиграет, вы будете продолжать преследовать ее?

- Нет.