Ефим Сегал, контуженый сержант (СИ)

После московского асфальтового центра, с сутолокой и духотой, парк показался живительным оазисом. Рита несколько раз вздохнула в себя лесной воздух с запахами цветов и разнотравья:

-У-уф! Великолепно!.. Живу, можно сказать, в нескольких минутах ходьбы, а бываю в этом раю два-три раза в год... Все некогда, все спешим, а куда? Бог знает... Оглянуться не успеешь - жизнь уже на исходе. Вам, Ефим, это пока не заметно: вы молоды. А мне... мне вот-вот тридцать пять исполнится. Тридцать пять! Представить себе не могу...

Ефим глянул на морщинки, лучиками наметившиеся у глаз Риты, редкие сединки, резко контрастирующие с черной копной волос.

-    Мне тоже под тридцать... Ничего, мы еще поживем, повоюем!

- Утешили, - улыбнулась Рита, - что-то я устала. Давайте присядем вон на ту скамеечку... Там хорошо.

На облюбованную Ритой скамейку падала густая тень старинной липы.

-    Правда, здесь мило? - помолчав немного, она попросила: - Удовлетворите мое любопытство, если можно, расскажите о себе.

Ефим не торопился отвечать. Он вообще не был склонен к исповедям, поэтому коротко перечислил основные вехи своей биографии, насыщенной преимущественно безрадостными событиями: раннюю утрату матери, почти бегство от мачехи, голод и холод в первые месяцы жизни в Москве, учебу. Как проблески во мраке, сравнительно недолгие годы любимой журналистской работы, затем - фронт, ранения, контузии... госпитали и, наконец, военный завод.

-    Да, - проговорила Рита, - судьба вас не баловала. А у меня все намного проще. Росла, жила и снова живу при родителях. Окончила школу, потом институт. Двадцати четырех лет вышла замуж... - она помедлила, - наперекор своим родителям. Люди они образованные, добрые, но евреи с дедовским укладом. А я вышла замуж за русского, славного русского парня, тоже инженера-путейца, мы работали вместе, там и познакомились. Брак по любви, по велению сердца... - Рита опять помедлила, - тяжело вспоминать... его родители не захотели меня видеть. И мои, хоть и не так грубо, но дали мне понять, уж лучше бы умереть их единственной дочери, чем так глубоко огорчить их на старости лет замужеством за иноверцем.

Но мы все-таки поженились. Сняли комнатушку в московском пригороде. Три часа на дорогу туда и обратно, каждый день. И с деньгами было туговато. Когда любишь, трудности не в счет, а мы любили друг друга, были счастливы. Детей у нас, к сожалению, не было, все откладывали на «потом»... Грянула война. Мужа в первый же день мобилизовали. Через два месяца я стала вдовой, с похоронкой. Вернулась блудная дочь, то есть я, сюда, в родительский дом, правда, без малейшего покаяния... Вот и живу. Тружусь, как это принято говорить, на благо любимой Родины... Все. Замуж не собираюсь, куда мне, старухе? Сейчас и молодым пары себе не найти. А наши женихи все там, -она указала пальцем в землю, - хотя мама, - Рита горько усмехнулась, - не оставляет надежды на мое замужество... на этот раз, уж конечно, обязательно за евреем. Знаете, смешно... нет, не буду говорить.

-    Почему? Начали - продолжайте.

-    Вы не догадываетесь?

У Ефима мелькнула догадка, но он тотчас отверг ее, как нелепость.

-    Нет, что-то не догадываюсь, - возразил, как ему показалось, вполне убедительно.

Рита подняла на него глаза, умные, чуть насмешливые.

-    Разрешите вам не поверить... Впрочем, ладно, так и быть, смейтесь! Мама увидела в вас подходящего жениха для своей Риточки... Мама есть мама. Я рассудила реально: через какие-нибудь пять лет я начну увядать. Вы - только расцветать. Мне будет сорок, вам - мужчины стареют позднее, - всего-то за тридцать. Ну какая мы пара, если бы вы и согласились? Несчастье одно! У нас родился бы ребенок. Из-за него и по долгу совести вы меня не бросили бы, возможно... исподтишка заглядывались бы на свеженьких молоденьких женщин, мучились бы и продолжали нести брачные вериги... Посмотрите мне в глаза и скажите, что я не права, знаю, вы не солжете.

Не сразу, но Ефим ответил:

-    Вы сказали сущую правду. Извините.

-    Спасибо, Ефим... за откровенность. Что поделаешь? Будем друзьями. Так, кажется, говорят в подобных ситуациях?

-    Разве это мало - найти друга? Мечта любого человека, порой, и несбыточная.

-    Да, еще бы! - согласилась Рита, с лукавой улыбкой глянув на Ефима. - Вот и откройтесь мне, как другу, собираетесь ли вы в ближайшее время обзаводиться семьей, проще говоря, жениться? Ведь время?

-    Отвечу вам, как другу: согласен. Время... Но у меня нет невесты. И я беден, как церковная мышь: ни кола, ни двора, живу в общежитии, имущество мое без малого все на мне. В таком положении помышлять о семье?

-    Друг мой, - Рита мягко положила руку на руку Ефима, - ваше положение и впрямь не предсвадебное. Но Бог милостив! В моем лице он посылает вам избавителя... А если без шуток, есть у меня молодая подруга, ей всего двадцать три года, она - искусствовед, умница, из порядочной зажиточной еврейской семьи. Как только я вас увидела, решила сразу: этот парень - увы! - не для меня - молод! А для Розочки Гофман лучшей партии не сыщешь. За русского или за другого иноплеменника ее ни за что не отдадут. И она не пойдет. Я с ней вполне согласна.

-    Что так, Рита? Ваш муж был русским и, как вы только что сказали, прекрасным человеком.

-Я и сейчас этого не отрицаю. Однако кем-то сказано: иные времена, иные ветры... Теперь я вряд ли пошла бы за русского. Не знаю по какой причине отношение русских к евреям стало несравнимо хуже, чем до войны. Это факт, который вы наверное оспаривать не станете. Например, у нас на работе пошли в ход анекдотики «про Сару и Абрама». И вообще не то... Но мы с вами отвлеклись, - оживилась она, - давайте-ка лучше вернемся к сватовству. Я вас обязательно познакомлю. Вы ей понравитесь непременно, я уверена. Слушайте меня: женитесь на Розочке и всю жизнь будете меня благодарить... Договоримся так: вы приходите к нам в ближайшую субботу, как бы случайно, ближе к вечеру. Розочка, по обыкновению, к нам тоже заглянет. Встреча произойдет для вас и для нее будто бы неожиданно... Согласны?

-    Вот именно, будто бы неожиданно, - усмехнулся Ефим. - Ладно, сватайте, спасибо. Приду.

* * *

«Сватовство»... Чудно как-то в наш век почти свободной любви, скоропалительных браков и столь же внезапных разводов, чудно, архаично звучит и само понятие и смысл в нем заключенный.

Ефим не придавал серьезного значения предложению Риты Шмурак, но к сватовству относился с опаской. Причина на то была давняя.

Лет восемь назад дальняя родственница Ефима, женщина пожилая, ушлая, как-то его спросила: «Ты хочешь устроить себе счастье на всю жизнь?»

Вопрос показался ему забавным. «Кто же не хочет?» - ответил он, не догадываясь, куда клонит старушка. «Хорошо, хорошо, что хочешь. Ты вполне взрослый, вполне подходящий жених. Так слушай меня. Есть у меня знакомая еврейская семья, люди приличные во всех отношениях. Я имею в виду родителей той девушки, той молоденькой студентки по медицине. Писаная красавица, скажу я тебе, и умница. Бэкицэр, короче говоря, ты понимаешь, о чем я говорю».

«Чепуха какая-то, - подумал тогда Ефим, но сам не зная почему, согласился посетить эту самую приличную во всех отношениях семью. - Ладно, пойду посмотрю, что я теряю? Интересно, что за писаная красавица?» Желает ли она с ним знакомиться, он не затруднился подумать. И в один прекрасный вечер, принаряженный, тщательно выбритый, с красиво уложенной шевелюрой, направился на смотрины.

Пожилой, рыжий, лысеющий еврей встретил Ефима в богатой, но безвкусно обставленной комнате, оценивающе прощупал его взглядом.

«Как я понимаю, вы есть Ефим, родственник Цили Лазаревны?» - спросил он.

«Да», - ответил уже начинающий жалеть о своем приходе сюда жених.

«Ну, тогда присаживайтесь сюда и рассказывайте».

«Что именно я должен рассказывать?»

«Как что именно?! Все именно!»

Предполагаемый тесть задал Ефиму вопросов двадцать: кто его родители и предки с обеих сторон, где и сколько он учился, где работает и сколько зарабатывает, и т.д. и т.д.