Христос спускается с нами в тюремный ад

Революция пожирает своих детей

Массовые аресты шли полным ходом, и мой арест можно было считать ответом на мою молитву. Однако я никак не мог ожидать, что первым моим соседом по камере будет товарищ Патраскану собственной персоной.

Через несколько дней после моего ареста, дверь камеры отворилась, чтобы впустить министра юстиции. Моей первой мыслью было: он пришел, чтобы лично допросить меня. Почему такая честь? Но за ним закрылась дверь, и, к моему удивлению, я заметил, что воротник его был расстегнут и на нем не было галстука. Я продолжал его рассматривать и заметил, что на его ботинках начищенных до блеска, нет никаких шнурков! Итак, в моей камере оказался человек, который помог коммунистам прийти к власти в нашей стране.

Его нервы искали себе отдушину в длинных речах о зле, которое таится в церкви. Плохие времена пап Борджия, испанская инквизиция, жестокость крестных походов рассматривались им словно бы под лупой.

"Однако, эти грехи и ошибки церкви дают нам больше оснований восхищаться ею", - считал я.

"Почему вы так думаете?" - спросил недоуменно Патраскану. Я ответил: "Больница может быть наполнена зловонием от гноя и крови, но самое прекрасное в ней то, что больные принимаются туда со своими ранами, вызывающими тошноту, и отвратительными заболеваниями. Церковь - это лечебница Христа. Миллионы пациентов с любовью лечатся там. Церковь принимает грешников. К сожалению, они грешат также и потом, и за их грехи ответственность возлагается на церковь. С другой стороны, церковь представляется мне матерью, которая заботится о своих детях даже тогда, когда они совершают преступления. Интриги и предрассудки служителей церкви это карикатура на то, что действительно исходит от Бога, а именно: от Библии, ее учения, божественных служб и Божией милости. Море ежегодно поглощает тысячи человеческих жизней, однако никто не оспаривает его красоту".

Патраскану засмеялся: "Я бы мог точно также утверждать о коммунизме. Его представители несовершенны, среди них есть негодяи, но это не означает, что наши идеи дурны".

"Судите все же по плодам, как советовал Христос, - сказал я. - И хотя история церкви запятнана многими печальными событиями, но она все же одаривает людей любовью и заботой. Она воспитала большое число святых, и самый святой из всех, Христос, является ее Главой. А как выглядят ваши идолы? Такие мужчины, как Маркс, которого его биограф Рязанов - директор московского института марксизма - описывает как пьяницу? Или Ленин, жена которого сообщает, что он был ветреным игроком, и сочинения которого насквозь пропитаны ядом. "По плодам их узнаете их". Коммунизм унес жизнь миллионов невинных жертв и вверг в руины целые страны. Он отравил воздух ложью и страхом. А где положительная сторона коммунизма?"

Патраскану защищал логику своих партийных принципов.

"Принципы как таковые ничего не значат, - сказал я. - Можно без разговоров, прикрываясь благозвучным лозунгом, совершать гнусные преступления. Гитлер говорил о "борьбе за жизненное пространство" и уничтожал целые народы. Сталин говорил: "Мы должны лелеять людей как цветы", - и убил свою и вашу жену".

Я указал на один слабый пункт в его аргументации: "Однако вы, кажется, еще не все постигли, господин Патраскану. Вы использовали людей и потом уничтожили их. Точно также ваши товарищи используют вас, а потом прикончат. Не закрываете ли вы глаза, чтобы не видеть этой пагубной логики ленинского учения?"

Патраскану ответил на сей раз с нескрываемой горечью:"Когда Дантона [2] вели на гильотину, он видел, как Робеспьер[3] смотрел на него с балкона, и воскликнул: "Ты последуешь за мной!" И я обещаю вам сегодня, что за мной последуют все: Анна Паукер, Георгеску и Лука также".

Так оно и случилось в течение следующих трех лет.

Первый допрос

В тот вечер мы не говорили больше друг с другом. Однако, в 10часов вечера, после того, как мы уже легли спать, нашу дверь открыли и выкрикнули мое новое имя. Трое мужчин стояли в проходе. Один из них, имя которого, как я узнал позднее, было Аппель, сказал, что я должен одеться. Я оделся. Патраскану шепнул мне, чтобы я также надел пальто, оно смягчает удары. На меня надели непроницаемые очки, чтобы я не мог видеть, куда меня ведут. Меня провели по коридору в какое-то помещение и посадили на стул. А потом сняли очки.

Я сидел перед столом. Яркий свет был наставлен мне в глаза. Вначале я видел лишь темную фигуру напротив себя. Но когда я привык к слепящему свету, я узнал человека по имени Мораветц, политического офицера высокого роста из гражданской службы, у которого раньше были неприятности в связи с тем, что он поставлял коммунистам тайные сведения. В качестве вознаграждения он получил лишь должность чиновника по допросам.

"Ага, - сказал он. - Василий Георгеску! На столе вы найдете бумагу и ручку. Садитесь и напишите все о своей жизни и деятельности".

Я спросил, что его особенно интересует. Мораветц саркастически поднял брови: "Как священник вы слышали много исповедей. Мы привели вас сюда, чтобы вы исповедались нам". В общих чертах я описал свою жизнь до момента обращения. Я предполагал, что мой отчет может попасть в руки партийных лидеров и возможно подействует на них. Я подробно описал, как у меня, бывшего атеиста, открылись глаза на истину. Я писал час или более того, пока Мораветц не забрал у меня лист и не сказал: "На сегодняшний день достаточно". Меня отвели обратно в камеру, Патраскану уже спал.

Снова прошло несколько дней, меня никто не беспокоил. Коммунисты меняли привычные полицейские методы, базирующиеся на убеждении, что шок после ареста должен заставить заключенного говорить. Они считали, что вначале важно "помариновать". Допрашивающий никогда не говорит то, что хочет. Он приближается к своей жертве исключительно для того, чтобы наводящими вопросами внушить страх и чувство вины. Пока человек ломает себе голову над причиной своего ареста, при помощи разных трюков создается напряжение: судебный процесс постоянно откладывается, прокручивается магнитофонная запись стреляющей роты, он слышит крики других заключенных. Постепенно рассудок теряется. Один неправильный шаг следует за другим, пока, наконец, изнеможение не заставляет его признать какую-то вину. Тогда допрашивающий становится вдруг сочувствующим. Он подает надежду и обещает, что конец страданиям наступит тогда, когда заключенный признает, что заслужил наказание, и все откровенно расскажет. Итак, через несколько дней, Аппель появился снова.