Агасфер (Вечный Жид) (том 3)

Вдруг Адриенна вздрогнула, подняла голову, широко раскрыла глаза, точно пробуждаясь от сна, быстро отступила от барельефа, взволнованно сделала несколько шагов по комнате и провела горячей рукой по челу. Затем она почти упала на кушетку, слезы потекли потоком из ее глаз, горькая скорбь отразилась на лице. Все указывало на страшную борьбу, происходившую в ее душе. Но постепенно слезы иссякли, и за периодом тяжкой подавленности наступила минута сильного гнева, яростного возмущения против себя самой, выразившегося, наконец, в следующих словах, сорвавшихся с губ Адриенны:

- В первый раз в жизни я чувствую себя слабой и презренной... презренной... совсем презренной...

Шум отворившейся двери вывел Адриенну из ее мрачного раздумья. Вошла Жоржетта и спросила свою госпожу, может ли она принять графа де Монброна.

Мадемуазель де Кардовилль, слишком хорошо воспитанная, чтобы выказать при прислуге неудовольствие, вызванное непрошеным визитом в неудобное время, спросила только:

- А вы сказали, что я дома?

- Да, мадемуазель.

- Тогда просите графа.

Хотя теперешний приход господина де Монброна был весьма некстати, мы должны заметить, что Адриенна чувствовала к этому человеку почти дочернюю привязанность и глубокое уважение, однако очень часто не сходилась с ним во мнениях. Когда мадемуазель де Кардовилль была в ударе, между ними завязывались самые оживленные и безумно веселые споры, причем графу, несмотря на его опытность, насмешливое и скептическое красноречие, редкое знание людей и вещей, словом, несмотря на его лукавую тонкость светского человека, приходилось сдаваться и весело признавать свое поражение. Чтобы составить себе представление о разногласиях между Адриенной и графом, нужно указать, что он, прежде чем сделаться ее сообщником, постоянно выступал против (правда, из других побуждений, чем княгиня де Сен-Дизье) ее решения жить отдельно, потакая которому и приписывая ему высокую цель Роден приобрел влияние над молодой девушкой.

Графу было в это время лет шестьдесят с лишним. Это был один из самых блестящих людей времен Директории, Консульства и Империи. Его расточительность, остроумные словечки, дерзкие выходки, дуэли, любовные похождения и карточные проигрыши составляли предмет тогдашних светских пересудов. Что касается его характера, сердца и манер, достаточно упомянуть, что он сохранил верную дружбу со всеми своими прежними возлюбленными. В настоящее время он оставался очень крупным и очень искусным игроком. У него была наружность большого барина, с тонким, решительным и насмешливым выражением лица. Манеры графа убедительно доказывали, что он из самого изысканного общества, с легким оттенком вызывающей дерзости, когда он обращался к людям, которых не любил. Господин де Монброн был высокого роста, юношески строен, с открытым лбом, с лысиной, впрочем, остатки седых волос были коротко острижены, а седоватые баки обрамляли продолговатое лицо с орлиным носом, проницательными голубыми глазами и с прекрасными еще зубами.

- Граф де Монброн! - доложила Жоржетта, отворяя дверь.

Граф вошел и с отеческой фамильярностью поцеловал руку Адриенны.

- Ну, - сказал он себе мысленно, - постараемся узнать истину, чтобы избежать большого, быть может, несчастья.

3. ПРИЗНАНИЯ

Мадемуазель де Кардовилль, не желая, чтобы волновавшие ее чувства были кому-либо известны, приняла посетителя с принужденной оживленностью. Граф, стесняясь, со своей стороны, несмотря на светские привычки, начать разговор прямо с того, что его интересовало, решился, попросту говоря, прощупать почву, прежде чем приступить к серьезному разговору.

Посмотрев на молодую девушку молча, он покачал головой и с сожалением промолвил:

- Милое дитя, я огорчен...

- Сердечное огорчение, дорогой граф, или проигрыш в кости? - улыбаясь, спросила Адриенна.

- Сердечное огорчение!.. - сказал господин де Монброн.

- Как? Неужели для такого умного игрока удар женщин важнее... чем удар игральной кости?

- У меня сердечное огорчение... и виной его вы, дорогое дитя.

- Вы, право, заставляете меня гордиться, - продолжала, улыбаясь, молодая девушка.

- Напрасно. Причина моего сердечного огорчения, скажу вам прямо, ваша невнимательность к своей красоте... Вы так побледнели, у вас такое утомленное лицо, вы так грустны вот уже несколько дней... что я боюсь, нет ли у вас какого-нибудь горя.

- Вы так проницательны, милейший друг, что вам разрешается иной раз и ошибиться. Как раз это с вами сегодня и случилось. Я не грустна... никакого горя у меня, нет, и, не осуждайте мою горделивую дерзость, я никогда не была так красива, как сегодня.

- Помилуйте... скромнее не скажешь! А кто вам сказал эту неправду? Верно, женщина?

- Нет... сердце... и оно сказало правду! - с легким волнением возразила Адриенна, а затем прибавила: - Поймите, если сумеете...

- Не подразумеваете ли вы под этим, что вы гордитесь исказившимися чертами, потому что гордитесь вызвавшими это изменение страданиями вашего сердца? - сказал граф, внимательно наблюдая за Адриенной. - Значит, я все-таки был прав... Вы страдаете... Я на этом настаиваю, - прибавил он с чувством, - потому что мне тяжело!

- Успокойтесь. Я совершенно счастлива... как нельзя более быть счастливой... потому что всякую минуту повторяю себе, что я свободна... молода... и свободна...

- Да, свободны... Свободны истязать себя, как хотите. Свободны быть несчастной!

- Будет, будет! Это опять наш старый, вечный спор, - сказала Адриенна. - Мне приходится видеть в вас союзника моей тетки и... аббата д'Эгриньи.

- Во мне? Да... мы союзники... Вроде того, как республиканцы - союзники легитимистов: они входят в соглашение для того, чтобы пожрать друг друга потом! Кстати, о вашей отвратительной тетушке. Знаете, говорят, у нее уже несколько дней происходят бурные заседания духовного совета... Настоящий мятеж ряс и митр! Ваша тетушка на верном пути!

- Почему бы нет? Вы видели, как она добивалась роли богини Разума... А теперь увидим, быть может, что ее причислят и к лику святых! Разве она не прожила уже первую часть жизни св.Магдалины?

- Как бы зло вы о ней ни говорили, вы всегда останетесь у нее в долгу, моя дорогая... Однако... хотя и по совершенно иным мотивам, я думал так же, как и она, относительно вашей прихоти жить отдельно...