Когда отцовы усы еще были рыжими

Однажды отец был свидетелем того, как в лесу черная гадюка укусила господина Крузовски в бедро.

- Она буквально прыгнула на него, - рассказывал отец, - хвать, и укусила. А он в виде исключения был трезв как стеклышко, до ближайшей деревни часа два ходьбы, и шприц с сывороткой он оставил дома. Так знаешь, что он сделал?

- Ну? - спросил я.

- Вырезал у себя место укуса, - сказал отец и откашлялся. - Всадил перочинный нож, повернул, и готово. А я чуть в обморок не хлопнулся. Потом он выпил, а дома заклеил рану лейкопластырем и забыл об этом.

И все же господину Крузовски не всегда удавалось так дешево отделаться. Когда мы навестили его в очередной новой квартире, на этот раз в мансарде, он, распространяя вокруг пары алкоголя, сидел у стола и светящимися акварельными красками размалевывал себе руку. Запястье его в диаметре было, наверно, сантиметров тридцать, что равняется примерно толщине среднего водосточного желоба, и отливало всеми цветами радуги.

- Укус песчаной гадюки, третья стадия, - блаженно прошептал господин Крузовски, макая кисточку в аквамарин. - Очень редкий случай, никогда еще так подробно не наблюдался.

Этот редкий случай едва не стоил ему жизни, поскольку господин Крузовски и не подумал обратиться в клинику, ведь не мог же он, кроме всего прочего, оставить своих змей без присмотра. Он разрисовал руку до конца, а потом пил до тех пор, пока не появились все признаки настоящего алкогольного отравления, и только тогда лег в постель.

Через два дня опухоль стала спадать, а на четвертый день господин Крузовски уже демонстрировал отцу свое новое приобретение. Речь идет о взрослой черной мамбе, это разновидность змеи длиной в тридцать три сантиметра и, пожалуй, самая опасная, какую только можно себе представить.

Господин Крузовски чрезвычайно ею гордился, целыми днями таскал ее повсюду в бумажном мешке и показывал каждому, кто хоть немножко интересовался ею. Между прочим, это была та самая черная мамба, которая вскоре втравила его в историю, окончившуюся денежным штрафом.

Собственно, господина Крузовски следовало посадить в тюрьму.

- Ладно, - сказал он в полиции, - тогда я возьму с собою всех моих змей.

Худо ли, хорошо ли, его приговорили только к денежному штрафу.

Дело было так.

Господин Крузовски договорился с отцом встретиться в кафе на Потсдамерплатц. Отец немного опоздал и пришел как раз, когда господина Крузовски уводили.

- Он был в своем переделанном купальном халате, - рассказывал. отец, и с бумажным мешком под мышкой.

"Минуточку, господин доктор, - крикнул он, - я сейчас вернусь!"

"Бога ради, старина, - говорю я, - что случилось?" . Но тут полицейские уже запихнули его в машину.

- Ничего, - сказал отец, - я - оптимист. Я сел и стал ждать. Кругом безумное волнение, доложу я тебе. Кельнеры так и снуют с ледяными компрессами и всякими каплями. На рояле лежит дама, которую пытаются привести в чувство - к счастью, небезуспешно. Пожилой господин заблудился в гардеробе, и, на мой взгляд, абсолютно безосновательно, благим матом взывает о помощи.

- Скажи же скорее, что случилось, - требовал я.

- А вот что. Господин Крузовски вошел и сдал в гардероб свой бумажный мешок и пальто. Гардеробщица взяла мешок и поставила в угол. Какое-то время он стоял спокойно, потом начал слегка раскачиваться, потом опрокинулся и медленно покатился к гардеробщице.

У той глаза полезли на. лоб. Она вскакивает на стул и начинает орать.

Является обер-кельнер.

"В чем дело, Анна?"

"Мешок!.. - хрипит Анна. - Мешок..."

"Ну и что ж такого?" - очень верно заметил обер-кельнер.

"Он шевелится".

"Погодите, Анна, сейчас мы все выясним".

И что же он делает, этот остолоп? Открывает мешок, и в ту же секунду...

- Рассуждая логически, - сказал я, - черная мамба выскочила и уползла в кафе?

- Именно так, - кивнул отец.

- Укусила кого-нибудь?

- Слава богу, нет. В результате только масса побитой посуды и, как я уже говорил, добрая дюжина глубоких обмороков.

- А господин Крузовски?

- Он читал газету, - отвечал отец, - и только удивился, с чего это вдруг все женщины, задрав юбки, повскакали на столы. Потом он ее увидел. Сложил газету и поймал.

Во время войны мы упустили господина Крузовски из виду. То есть я часто пытался выяснить, что с ним, но отец вдруг начинал смеяться, когда я о нем заговаривал. Самое лучшее было бы оставить его в покое.

- Послушай, - сказал я, - а если он в нас нуждается?

- Он в нас не нуждается, - ответил отец. Я очень взволновался, выходит, я совсем не знаю отца. Откуда ему это известно? Отец пожал плечами.

- Я чувствую.

- Чувствуешь! - закричал я. - Вечно ты со своими чувствами!

- Хорошо, - вздохнул отец, - я тебе расскажу.

- Значит... - сказал я, - ты о нем что-то знаешь?

- Я знаю все, - отвечал отец, - мне просто не хотелось бы пока тебе об этом говорить.

- Господи, но ведь он же не...

- Да, - сказал отец, - он покончил с собой.

- Как же это могло случиться! Ведь он всегда был так доволен жизнью?!

- Я тебе объясню: в дом попала бомба. И погибли все змеи в террариумах. Он был у меня вскоре после этого, ночью, ты уже спал.

"Не хотите ли проститься со мной, господин доктор?" - говорит он.

"Что с вами, господин Крузовски? - говорю я. - Вы - уезжаете? В такое время? Неужто они вас так просто выпустят?"

"Надо полагать", - говорит он.

- Вот, - сказал отец, - и в ту же ночь он это сделал.

- Ну и ну, - поразился я, - и все только из-за змей?

- Вот видишь, - сказал отец, - я так и знал, что ты еще не поймешь. Он долго сморкался, потом сказал: - Да, подумать только, из-за змей.

И РИХАРДА ТОЖЕ НЕТ В ЖИВЫХ

Редко нам удавалось заработать больше, чем в неделю перед выборами. Всех, кто брался распространять листовки, встречали с восторгом. Мы тогда все время слонялись перед большой типографией на Карл-Либкнехт-штрассе, где печатались все: и красные, и социал-демократы, и нацисты. Иногда уже во дворе начинались стычки, из-за чего сразу портилось множество листовок. Нам было безразлично, чьи листовки распространять, платили-то все одинаково грош за сотню.

Со временем мы стали хитрее. Получив пачку листовок от социал-демократов, мы брали еще одну у красных или у наци и совали людям в почтовые ящики сразу по две штуки.