Под сенью молочного леса (сборник рассказов)

Всю оставшуюся часть недели дядюшкина жена быстро шмыгала по дому со своей вездесущей тряпкой для пыли и шебуршилась по углам, а дядюшка сопел, трубил и надувался, а я все время старался чем-нибудь заняться, чтобы не попадаться им под руку. А за завтраком в субботнее утро, в то самое утро, на которое был назначен отъезд, я обнаружил на кухонном столе записку. Вот что в ней говорилось: В кладовке есть немного яиц. Перед тем как лечь в постель, снимай ботинки. Да, дядюшкина жена ушла, исчезнув с быстротой молнии.

Увидев эту записку, дядюшка вытащил из кармана полотнище носового платка, и трубы его издали такой рев, что тарелки на буфете задрожали.

- Одна и та же история каждый год, - сказал он. Потом взглянул на меня. - Нет, в этом году есть кое-что новое. Ты должен поехать со мной, и мне страшно подумать, что скажут об этом все остальные.

Шарабан подкатил, и когда все участники поездки увидели нас с дядюшкой - мы выскочили вдвоем из лавки, оба наглаженные, начищенные, при полном параде - они зарычали, как звери в зоологическом саду.

- Вы берете мальчишку? - спросил мистер Бенджамин Франклин, когда мы уже влезли в шарабан. Он посмотрел на меня с откровенным ужасом.

- Мальчишки - это отвратительно, - проронил мистер Уизли.

- Он за него не платил, - вставил Уилл Сентри.

- Для мальчишки места нет. И потом, их в шарабанах вечно укачивает.

- И тебя тоже, Энох Дэвис, - ответил дядюшка.

- С таким же успехом можно брать с собой и женщин.

По тому, как было произнесено это слово, стало ясно, что женщины гораздо хуже мальчишек.

- Уж лучше, чем брать дедушек.

- Дедушки - это тоже отвратительно, - сказал мистер Уизли.

- А что мы с ним будем делать, когда остановимся подкрепиться?

- Я дедушка, - добавил мистер Уизли.

- До открытия осталось ровно двадцать шесть минут, - заорал старичок в панамке, не глядя на часы. Про меня они тотчас забыли.

- Молодчина! - закричали они мистеру Кадвалладуру (а это оказался он), и шарабан тронулся в путь по улице нашего городка.

Несколько хмурых женщин с порогов своих домов мрачно смотрели вслед удалявшемуся шарабану. Какой-то малыш помахал нам ручкой, но мать наградила его оплеухой. Было чудесное августовское утро.

Мы выехали из городка, переехали через мост и поднимались уже по холму к Стиплхэтскому лесу, и вдруг мистер Франклин, держа в руках список, громко закричал:

- А где старина О. Джонс?

- Где старина О.?

- Старина О. остался.

- Без старины О. мы ехать не можем.

И, хотя мистер Уизли шипел всю дорогу, мы повернули и поехали обратно в городок, где на пороге "Принца Уэльского" старина О. Джонс терпеливо ждал, покинутый всеми, с холщовой сумкой в руках.

- Мне вовсе не хотелось ехать, - заявил старина О. Джонс, когда они втащили его в шарабан, похлопывая по спине, усадили на сиденье и всучили в руки бутылку, - но я ведь езжу всегда.

И мы покатили через мост, вверх по холму, в зеленых потемках леса, по пыльной дороге, и мимо мелькали ленивые коровы и утки. Вдруг мистер Уизли заорал:

- Остановите омнибус! Я оставил зубы на камине!

- Ну и что? - ответили ему. - Вы же никого кусать не собираетесь. - И ему дали бутылку с соломинкой.

- А если я захочу улыбнуться? - спросил он.

- Нет, нет, только не вы, - ответили ему.

- Который час, мистер Кадвалладур?

- Осталось двенадцать минут! - прокричал им в ответ старичок в панамке, и все в один голос начали поносить его.

Шарабан остановился у дверей "Горной овцы" - маленькой, неказистой таверны, соломенная крыша которой напоминала парик, изъеденный стригущим лишаем. На флагштоке у мужской уборной развевался флаг Сиама. То, что флаг был сиамским, я знал по сигаретным коробкам. Хозяин таверны стоял на пороге, приветствуя нас с улыбкой прикинувшегося овечкой волка. Это был долговязый поджарый мужчина с гнилыми зубами, сальными завитками на лбу и сверлящим взглядом.

- Какой чудесный летний день! - произнес он и тронул завиток когтистой лапой.

Точно так же он обратился к горной овце прежде, чем сожрать ее, подумал я про себя. Честная компания, блея, высыпала из повозки и кинулась в таверну.

- Присмотри-ка за шарабаном, - сказал мне дядюшка, - чтоб никто его не увел.

- Да некому тут его увести, - ответил я, - разве что коровам. - Но дядюшка уже самозабвенно трубил в свой рог внутри таверны.

Я смотрел на коров, а они на меня. Больше нам просто ничего не оставалось. Три четверти часа тянулись, как долгая тягучая туча. Солнце бросало свои лучи на пустынную дорогу, забытого, никому не нужного мальчишку и коров с бездонными, как озера, глазами. Компания в темноте таверны была уже до того переполнена счастьем, что била посуду. Бретонец из "Лукового Шони", в берете, со связкой луковиц на шее, подкатил на велосипеде и остановился у дверей.

- Quelle un grand matin, monsieur* - сказал я.

* Какое прекрасное утро, сударь (искаж. фр.).

- Ба, да тут французы! - воскликнул он.

Я пошел за ним по коридору и заглянул внутрь. Участников поездки я узнал с трудом. У всех изменился цвет кожи. С лицами из свеклы, ревеня и переспелой арбузной мякоти они с гиканьем отплясывали в темной, застланной дымом комнате, словно чудовищно постаревшие сорванцы, а посредине раскачивался дядюшка, состоящий из рыжих усов и множества животов. На полу лежали разбитый бокал и мистер Уизли.

- Всем налить! - орал Боб Скрипач, избежавший наказания маленький человечек с ясными синими глазами и пухлой улыбкой.

- Кто обокрал сироток?

- Кто продал собственного малютку цыганам?

- Доверишься старику Бобу - он доведет тебя до беды.

- Издевайтесь, издевайтесь на здоровье, - усмехаясь, приговаривал Боб Скрипач, - я вас всех прощаю.

Из духоты и галдежа неслись крики:

- Где старина О. Джонс?

- Где ты, старина О.?

- Он на кухне, готовит себе обед.

- Уж про обед-то он никогда не забудет.

- Молодчина.

- Выходи-ка, подеремся!

- Не сейчас, попозже.

- Нет, сейчас, пока я в запале.

- Посмотрите-ка на Уилла Сентри, он прямо подметки рвет.

- Посмотрите, какие он кренделя выписывает!

- Посмотрите-ка на мистера Уизли, вон - разлегся барином на полу.

Шипя, как гусь, мистер Уизли поднялся с пола.