Тень Саддама Хусейна

Когда я бодрствовал, передо мной все время стояли образы Амны, Надии и Салиха. Оказалось, очень трудно привыкнуть к мысли о том, что я никогда их больше не увижу. Физическая боль от их потери была невыносимой. Я представлял себе, как страдала Амна, и мог только надеяться, что детей убили быстро, а изувечили их уже после смерти. От меня даже не потребовали опознать их тела, так как, скорее всего, это было просто невозможно.

К концу второго дня моего заключения меня в окружении четырех охранников привезли во дворец. Я все ещё был в той же одежде, в которой меня арестовали, мне не давали ни мыла, ни воды, и я был грязен и небрит.

Через пятнадцать минут после прибытия во дворец я сидел перед Саддамом в его личном кабинете. За исключением двух охранников перед дверью, мы были одни.

- Ты вел себя глупо, Микаелеф, - сухо сказал он.

Меня уже не волновали ни он, ни его слова. Я был благодарен за то, что меня не пытали, но он не мог бы причинить мне большей боли, чем та, что я испытывал сейчас. Я лишился всего, что было смыслом моей жизни.

- Потеря жены и детей, - продолжал Саддам после небольшой паузы, для мужчины - это очень тяжелая травма. Особенно если это произошло так жестоко.

Но теперь я видел насквозь эти сантименты и сочувствие.

- И я понимаю, - продолжал он, - и не удивляюсь, что тебе мерещится их убийца на каждом шагу.

Он встал и, подойдя ближе, присел так, что наши глаза оказались на одном уровне:

- Посмотри мне в глаза, Микаелеф, и скажи, видишь ли ты в них убийцу тех, кого ты любил? Этот ли человек забрал твоих детей и убил?

Я посмотрел ему в глаза и не испугался. Но солгал.

- Нет, - ответил я бесстрастно.

- Так помоги же мне найти убийцу. Все, что у меня есть - в твоем распоряжении. Мы не оставим камня на камне, получим ответы на все вопросы, но найдем это животное.

На меня больше не действовали его красивые фразы. Я должен разобраться, ответствен ли Саддам или какой-нибудь другой член этой злобной семьи за убийство моей жены, моей дочери и моего сына. Затем я убью их.

Удай надоел мне своими нападками. Он полагал, что я потенциально опасен для режима, и не скрывал, что он хочет моей смерти. Когда, через несколько недель после убийства Амны и детей, он сообщил, что арестовал человека, подозреваемого в убийстве моей семьи, меня это не удивило. Разумеется, человек признался, но не мог объяснить ни мотивов, ни смысла такого грязного дела. Это был Алу Вахиб, вор и мошенник из Шулы, рабочего района на северо-западе Багдада. Признался он или нет - я был уверен, что к преступлению он не причастен. Я попросил разрешение лично допросить его, и Саддам позволил мне это. Я находился в Черном кабинете и только собирался ехать в Аль-Карадскую тюрьму, когда на столе зазвонил телефон. Это был начальник тюрьмы.

- Хорошо, что застал вас, пока вы не выехали, - сказал он. - Ваша поездка была бы бесполезной.

- Что вы имеете в виду?

- Вы хотели поговорить с Алу Вахибом?

- Да.

- Боюсь, что он мертв.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы осознать это.

- Как - мертв?

- Самоубийство. Надзиратель проверил его час назад и нашел его в луже крови. Он вскрыл себе вены.

У меня хватило ума, чтобы понять, что самоубийства он не совершал.

- Как же он мог перерезать себе вены?

- Он воспользовался осколком стекла. Мы догадываемся, как это могло произойти, но будет полное расследование. Кое-кого накажут.

- Конечно, я в этом уверен, - усмехнулся я.

- Вы хотите увидеть его тело? - Тюремщик старательно не замечал моей иронии.

- Нет, - сказал я, - но благодарю за звонок.

Я повесил трубку и с досады стукнул кулаком по столу. Было очевидно, что именно произошло. Неудачливого Алу схватили просто на улице и посмертно обвинили в убийстве Амны и детей. Похоже, так и было. Я поразмышлял в одиночестве и решил, что единственное, что можно сделать, - это связаться с Латифом.

В начале 1988 года я был ошеломлен, узнав, что Барзан Ибрагим был избран представлять Ирак в комиссии по правам человека в Женеве. Полагали, что Саддам использует его и в Швейцарии, для различных грязных дел, в том числе для устранения диссидентов. Он был непосредственно связан с убийством Аятоллы Мехди, основателя исламской революционной организации в Ираке. Мехди был застрелен тремя пулями в голову в Судане, в начале войны.

Невероятно, что такой человек представляет Ирак в комиссии по правам человека. Впрочем, у Саддама было извращенное чувство юмора. Он часто посылал Тарика Азиза, христианина, представлять его на международных исламских конференциях.

Наступили добрые времена и для братьев Барзана. Сабави получил прежнюю должность Барзана во главе госбезопасности, сменив жестокого палача Фаделя Барака. Сабави приказали действовать с тем же рвением, которое демонстрировали его предшественники. Ватбан, младший из трех братьев, получил похожую должность - главы спецслужбы, отвечавшего за личную охрану президента и его семьи. Таким образом, окружение и жестокое семейство Саддама служили прочным фундаментом для драконовских методов Саддама. Благосклонное отношение к сводным братьям подкрепилось и браком Удая с дочерью Барзана Сажей. Бедная девочка, конечно же, не была счастлива, и через три месяца улетела к отцу в Женеву.

С февраля Саддам решил окончательно разобраться с курдской проблемой. Кампания официально называлась "экзекуция", и народ Ирака познакомился с попытками Саддама "уничтожить все враждебные элементы на севере страны". Иракские СМИ широко освещали "героическую кампанию".

Когда иранские войска заняли территорию вокруг города Халабжи в Иракском Курдистане, у Саддама появилась возможность убить двух зайцев сразу. Иракские ВВС по приказу президента сбрасывали бомбы с цианидом, горчичным нервно-паралитическим газом на Халабжу. Когда иранцы вошли в город, их поразило страшное зрелище: 5000 человек было уничтожено газом. Жители лежали на улицах, застыв в агонии, женщины растянулись у дверей, сжимая своих детей. Были обнаружены группы маленьких детей, застывших, держась друг за друга. Вокруг города были найдены ещё тела. В отчаянной попытке спастись, люди бежали от распространявшегося в воздухе яда. Тех, кому удалось убежать подальше, все равно ждала мучительная смерть.