Последняя глава (Книга 3)

Доставив сестру на Мьюз, она поехала дальше и явилась на Маунт-стрит к ужину.

Там оказались Майкл и Флер, и разговор все время вращался вокруг литературы и политики. Майкл находил, что газеты слишком рано начали расхваливать правительство, - так, пожалуй, оно может и задремать. Сэр Лоренс выразил радость, услыхав, что оно еще не задремало.

Внезапно леди Монт спросила:

- Скажи, Динни, а как малыш?

- Спасибо, тетя. Чудесно! Он уже ходит.

- Я высчитала, что он двадцать четвертый Черрел в Кондафорде, а раньше они были французами. Джин собирается иметь еще?

- Держу пари, что да, - сказала Флер. - Она самой природой создана для материнства.

- У ее детей не будет ни гроша.

- Ну, она-то уж как-нибудь устроит их будущее.

- Странное слово "устроит", - сказала леди Монт.

- Скажи, Динни, а как Клер?

- Очень хорошо.

- Есть новости? - И Флер прямо-таки впилась глазами в Динни, словно желая прочесть ее мысли.

- Да, но...

Голос Майкла прервал наступившее молчание:

- У Дорнфорда очень интересная идея, отец: он считает...

Однако интересная идея Дорнфорда до Динни не дошла, так как она размышляла о том, можно ли довериться Флер. Она отлично знала, что редко кто способен так быстро ориентироваться в событиях светской жизни и судить о них с более здравым цинизмом, чем Флер. Кроме того, она умеет хранить тайны. Но тайна эта принадлежит Клер, и Динни решила сначала поговорить с сэром Лоренсом.

Ей это удалось только поздно вечером. Он встретил ее рассказ характерным для него движением бровей.

- Целую ночь в автомобиле? Ну, это, пожалуй, уж слишком. Я завтра буду в юридической конторе в десять утра, - там теперь работает двоюродный брат Флер, "юный" Роджер Форсайт, и поговорю с ним, - он скорее добьется в суде успеха, чем эти седовласые юристы. Ты пойдешь со мной, и мы подтвердим, что вполне верим Клер.

- Я никогда не бывала в Сити,

- Странное место: словно там сошлись два полюса. Романтика и учетный процент. Приготовься к легкому шоку.

- Как ты думаешь, следует им защищаться? Живые глаза сэра Лоренса остановились на ее лице.

- Если ты хочешь знать мое мнение, то я считаю, что им не поверят, но мы можем повлиять хотя бы на часть присяжных.

- Ты-то им веришь?

- В данном случае я полагаюсь на тебя, Динни. Тебя Клер обманывать не станет.

Вспомнив лица сестры и Тони Крума, Динни вдруг почувствовала неудержимое волнение.

- Да, они говорят правду, и у них вид людей, говорящих правду. Не верить им было бы гадко!

- Такой гадости в нашем гадком мире не оберешься. У тебя усталый вид, детка, ложись-ка лучше спать.

И в этой спальне, где она провела столько ночей, когда переживала собственную драму, Динни в полусне снова увидела тот же странный кошмар: Уилфрид был рядом, но она не могла до него дотянуться, а в ее усталой голове звучали, как припев, слова: "Еще одну реку, еще одну реку надо переплыть..,"

На другой день в четыре часа все семейство явилось в контору "Кингсон, Кэткот и Форсайт", помещавшуюся в тихом желтом флигеле на задворках Олд-Джюри.

Динни услышала, как дядя Лоренс спросил:

- Мистер Форсайт, а где старик Грэдман? Все еще у вас?

Сорокадвухлетний "юный" Роджер Форсайт ответил высоким голосом, не соответствовавшим его массивной челюсти:

- Кажется, он по-прежнему живет в Пиннере, или Хайгейте, или еще где-то там.

- Я очень рад, если он еще жив, - пробормотал сэр Лоренс. - Старый Форсайт, - я хотел сказать, ваш кузен, - был о нем очень высокого мнения. Настоящий викторианец.

"Юный" Роджер улыбнулся.

- Присядьте, пожалуйста.

Динни никогда еще не бывала в конторе юриста и с удивлением разглядывала длинные стеллажи вдоль стен с томами свода законов, связки бумаг, желтоватые шторы, уродливый черный камин, где тлела горсточка угля, казалось, не дававшая никакого тепла, развернутый план какого-то имения, висевший за дверью, низкую плетеную корзинку на столе, перья и сургучи, "юного" Роджера - и почему-то ей вспомнился альбом с засушенными водорослями, которые собирала ее первая гувернантка. Но тут ее отец встал и передал одному из защитников повестку, полученную Клер.

- Мы пришли по этому делу.

"Юный" Роджер посмотрел, кому адресована повестка, потом взглянул на Клер.

"Откуда он знает, которая из нас Клер?" - подумала Динни.

- В этом обвинении нет ни слова правды, - заявил генерал.

"Юный" Роджер погладил подбородок и начал читать.

Динни, сидевшая сбоку от него, заметила, что на его лице появилось какое-то жесткое птичье выражение.

Увидев, что Динни смотрит на него, он опустил бумагу и сказал:

- Они, как видно, спешат. Истец подписал свое показание под присягой еще в Египте. Он сделал это, вероятно, чтобы сэкономить время. Вы мистер Крум?

- Да.

- Вы хотите, чтобы мы выступали и от вашего имени?

- Да.

- Значит, останется леди Корвен и вы... А вы, сэр Конвей, выйдите ненадолго.

- Сестре можно остаться? - спросила Клер. Динни встретилась глазами с адвокатом.

- Пожалуйста.

Но искренен ли он, давая это разрешение?

Генерал и сэр Лоренс вышли, и наступило молчание.

"Юный" Роджер стоял, прислонившись к камину, и вдруг поднес к носу щепотку табаку.

Динни заметила, что он худ, довольно высок и у него резко выступает вперед подбородок. Волосы у него были рыжеватые и впалые щеки того же оттенка.

- Ваш отец, леди Корвен, сказал, что в этом... гм... обвинении нет ни слова правды...

- Факты изложены верно, но истолкованы превратно. Между мною и мистером Крумом ничего не было, он только три раза поцеловал меня в щеку.

- Так. Что вы скажете о ночи, проведенной в машине?

- Ничего, - продолжала Клер. - Там не было даже ни одного из этих трех поцелуев.

- Ничего, - повторил Крум, - абсолютно ничего.

"Юный" Роджер облизнул губы.

- Если вы не возражаете, я хотел бы понять ваши чувства друг к другу, если они у вас есть.

- Мы говорим чистую правду, - произнесла Клер четко и звонко, - мы сказали то же самое моим родителям; вот почему я попросила сестру остаться. Правда, Тони?

Губы "юного" Роджера дрогнули. Динни казалось, что он воспринимает это дело не совсем так, как полагалось бы юристу; и в его одежде было что-то несколько неожиданное: то ли жилет, то ли галстук? И потом он нюхает табак... Казалось, в Роджере есть что-то от художника, но он это в себе подавляет.