Омар Хайям и хайамовские четверостишия

* * *

Стихи Омара Хайяма... Средневековые авторы именуют Хайяма ученым, прилагая к его имени почетную научную титулатуру: Ученейший муж века, Доказательство Истины, Знаток греческой науки, Царь философов Запада и Востока, Имам Хорасана, хаким, -- и ни один из ранних авторов не называет Омара Хайяма поэтом. Это не должно удивлять нас. Социальным статусом Хайяма был статус ученого, именно в этом качестве он состоял на придворной, затем на городской службе. Поэт же, согласно средневековым представлениям, был прежде всего придворный профессиональный панегирист, мастер восхвалительной оды, либо творец крупных поэтических произведений -- эпических и романических поэм, опять-таки создаваемых по заказу правящих особ, либо, наконец, религиозный деятель, облачавший свои проповеди в поэтическую форму.

О том, что Омар Хайям писал стихи, мы находим свидетельства в ранних источниках. Младший современник Хайяма историк Абу-л-Хасан Бейхаки (1106--1174), также арабоязычный историк Джамал аддин Йусуф Кифти (1172--1231), арабоязычный теолог Абу Бакр Наджм ад-дин Рази (ум. 1256) упоминают об арабских стихах Хайяма и его четверостишиях на языке фарси. Сочинения этих авторов и донесли до нас самые ранние образцы поэтического творчества Омара Хайяма, сопровождаемые недвусмысленными характеристиками, как стихи вольнодумные, противоречащие важным установлениям ислама. Так, Наджм ад-дин Рази, сокрушаясь о заблуждениях Хайяма, отмеченного, по его словам, "талантом, мудростью, остроумием и познаниями", приводит следующие его четверостишия как пример крайней степени порочных заблуждений:

Приход наш и уход загадочны, -- их цели

Все мудрецы земли осмыслить не сумели,

Где круга этого начало, где конец,

Откуда мы пришли, куда уйдем отселе?

(пер. О. Румер) [rum-0037]

Жизнь сотворивши, смерть ты создал вслед за тем,

Назначил гибель ты своим созданьям всем.

Ты плохо их слепил, так кто тому виною?

А если хорошо, ломаешь их зачем?

(пер. О. Румера) [rum-0240]

Омар Хайям писал стихи только в одной форме персидско-таджикской классической поэзии -- в виде четверостиший -- рубаи. Философская лирика и гедоника были основным содержанием его стихотворений.

Доминирующая идея Хайяма-поэта -- возвеличение достоинства человеческой личности, утверждение за каждым живущим на земле права на радость бытия -- позволяет причислить Омара Хайяма к величайшим гуманистам прошлого.

Каждая человеческая жизнь -- ценность, рожденный должен получить свою меру счастья, говорит поэт. И не в виде туманных перспектив вечного загробного блаженства, не в мистической нирване постижения божественной истины, а по-земному, сей день, в усладах здорового физического естества и увеселении духа.

Почувствуем радость в самом ощущении жизни, говорит поэт, пусть она и не всегда идет по нашему желанию:

Встанем утром и руки друг другу пожмем,

На минуту забудем о горе своем,

С наслажденьем вдохнем этот утренний воздух,

Полной грудью, пока еще дышим, вздохнем!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0167]

Упоение жизнью! Воображение поэта рисует чаще всего такую картину земного рая: лужайка, берег ручья, нежная красавица, звуки лютни и чаша вина, когда уже неясно, что ярче -- рубины губ подруги или расплавленный рубин вина, что пьянит -- прелесть возлюбленной или волшебный сок виноградных лоз? "И да буду я презреннее собаки, -- восклицает поэт в одном из рубаи, -- если в этот миг я вспомню о рае!" Это тема многих четверостиший:

Блажен, кто на ковре сверкающего луга,

Пред кознями небес не ведая испуга,

Потягивает сок благословенных лоз

И гладит бережно душистый локон друга.

(пер. О. Румер) [rum-0196]

Нежным женским лицом и зеленой травой

Буду я наслаждаться, покуда живой.

Пил вино, пью вино и, наверное, буду

Пить вино до минуты своей роковой!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0200]

Другая сцена увеселения: кабак -- "храм вина", кружок близких друзей, щедрый виночерпий, не дающий пустовать чашам, и доверительная беседа за глотком вина:

Увы, от мудрости нет в нашей жизни прока,

И только круглые глупцы -- любимцы рока.

Чтоб ласковей ко мне был рок, подай сюда

Кувшин мутящего нам ум хмельного сока!

(пер. О. Румер) [rum-0071]

А иной раз поэт -- один на один с вином -- самым верным наперсником, который (только он!) никогда не изменит и не покинет:

Виночерпий, бездонный кувшин приготовь!

Пусть без устали хлещет из горлышка кровь.

Эта влага мне стала единственным другом,

Ибо все изменили -- и друг, и любовь.

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0172]

Центральный компонент этой гедонической поэзии -- вино. Хайямовский образ вина -- образ сложный и многомерный, Это и реальный хмельной напиток -- средство отстранения от мирских забот и печалей. Легкое опьянение при этом прославляется как особое состояние просветленности разума:

Трезвый, я замыкаюсь, как в панцире краб,

Напиваясь, я делаюсь разумом слаб.

Есть мгновенье меж трезвостью и опьяненьем.

Это -- высшая правда, и я -- ее раб!

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0216]

В вине -- взлет души, сбросившей тягостные узы запретов и условностей:

Лучше сердце обрадовать чашей вина,

Чем скорбеть и былые хвалить времена.

Трезвый ум налагает на душу оковы.

Опьянев, разрывает оковы она.

(пер. Г. Плисецкий) [pli-0149]

Но чаще образ вина в хайямовских четверостишиях следует понимать расширительно, как олицетворение всех простых и доступных земных утех.

За этими "винными" стихами -- не беспечное эпикурейство, воспевание чувственных наслаждений, а целая философская система поэта-ученого. В условиях господства мусульманской догматики, проповедовавшей ограничение человеческих потребностей, воздержание от мирских благ, хайямовские призывы к винопитию, запретному для мусульман, были прямым вызовом религиозной морали, протестом против физического и духовного закрепощения человека.

Дразня ханжей и святош, Омар Хайям остроумен, задорен, дерзок до крайности:

Брось молиться, неси нам вина, богомол,

Разобьем свою добрую славу об пол.

Все равно ты судьбу за подол не ухватишь -

Ухвати хоть красавицу за подол!