0%

— Не выношу! Черного не выношу! Больше не выношу черного цвета! Я должен прикоснуться к белому. Это облегчит мои страдания. Где, где я могу прикоснуться к белому?

Я подсказываю: скорее всего в кухне.

Софи и вторая девица, которая теперь улыбается до ушей, уже надевают пальто. Я пользуюсь этим, чтобы мимоходом заглянуть в кухню. Звуковик лежит на плиточном полу, раскинув руки крестом, и самым естественным тоном (можно подумать, мы с ним долго обсуждали эту проблему или же это самый логичный вопрос в любом разговоре) осведомляется, как я воспринимаю Бога.

— Ну-у... как педофила что ли.

— Как кого??? — восклицает он, хлопая глазами с преувеличенным изумлением, будто речь не в силах выразить его чувства.

— Мария родила Иисуса в тринадцатилетнем возрасте... — мямлю я, кусая губы, — а он... он ведь был сыном Божьим, разве нет?

Лично я давно расплевалась с Господом Богом. Прежде я говорила себе: «Богу нравятся маленькие груди, это лишнее очко в мою пользу». Но у нас очень скоро испортились с ним отношения. И теперь Бог напоминает мне того парня-баскетболиста из рекламы дезодоранта — небось, видели ее? Снято так, будто это он сам играет. Черта с два, он только смотрит в кадр и все! И потом, честно говоря, меня уже тошнит, когда моя мамаша молится, выпрашивая место для парковки: «Святой Антуан, ну пожалуйста, хоть крошечное местечко!..»

В коридоре спорят парень с девчонкой. Парень ей втолковывает: «Ты пойми, когда признаются в любви, это только помогает любовным актам, а не заменяет их!» А девчонка, теребя волосы, оправдывается: «Ну как хочешь, я просто сказала это, чтобы доставить тебе удовольствие».

Медленная прокрутка.

Софи подправляет макияж. Потом двое ее охранников доставляют нас в «Палп», мы стоим в очереди и развлекаемся игрой «кто кого обманет». Я рассказываю про одного фотографа, который говорил, что ему кажется, будто он обманывает свою любовницу с женой, а не наоборот. Входя в клуб, мы вспоминаем одну нашу подружку, которая попробовала MDMA [7] и с тех пор ее преследует ощущение чего-то металлического в голове.

Быстрая прокрутка, чтение.

Просыпаюсь и сворачиваюсь клубочком под одеялом; мне приятен запах остывшего сигаретного дыма, он меня успокаивает (в детстве я таскала свои плюшевые игрушки в родительскую спальню, и, когда уносила их оттуда, они всегда припахивали дымком). Готовлю себе завтрак, потом сажусь перед телеком и принимаюсь за важное дело — сдираю лак с ногтей. Приходит «мыло» от П. — снимок трупа, сохраненного с помощью впрыскиваний силикона; у трупа надвое рассечена спина. Послание гласит: «Правда, похоже на крылья ангела?»

Бли-и-ип! Это папаша, он интересуется, что мне подарить на Рождество, и, не дожидаясь ответа, подсказывает: «Может, чек, как всегда?» Я ему говорю, что видела статью с фотографией его новой любовницы (она чуть старше меня), отец что-то мычит, стараясь обратить все в шутку, но безуспешно, потом объявляет, что ему звонят по второй линии, обещает выслать чек и быстренько вешает трубку. Я гляжу в окно.

Сверху облака, внизу машины.

Вспоминаю, что сунула в карман куртки визитку, которую мне дал вчера какой-то парень; перерыла все карманы, но ни черта не нашла. Обидно до слез — главное, непонятно почему: ведь я ее искала, чтобы выкинуть.

Быстрая прокрутка, чтение.

— У тебя платка не найдется?

Жозеф бросает мне пакетик бумажных платков, сворачивает косячок на футляре от CD Tarwater, перебирает флаерсы, подобранные в универмаге Kiliwatch, взрывает косяк, протягивает его мне и спрашивает, не смогу ли я провести его сегодня вечером на день рождения одного хранителя музея. Я киваю и нечаянно выпускаю дым в лицо Софи: «Ой, извини!» Убивая время, смотрим по видаку «Бестолкового» [8], одновременно обсуждая одного французского певца, который вроде бы ВИЧ-инфицирован, и еще одного парня, который играл в boys band, а потом группа вышла из моды, и теперь ему приходится торговать собой, чтобы набрать денег и вложить их в недвижимость. Потом мы опять реквизируем полицейскую машину, чтобы добраться до вечеринки, которую устроили прямо над музеем, в квартире, роскошной, как Версальский дворец, с той лишь разницей, что в самом ее центре высится огромное черное сооружение, скопированное с «Космической Одиссеи-2001». На диване с усталым видом развалился всемирно известный английский актер, при нем болгарская топ-модель — пятнадцатилетняя девчонка, с которой я как-то пересекалась на кастинге. Она мне улыбается, но я притворяюсь, что не заметила ее, и прохожу мимо: мне ужасно хочется по-маленькому. Ванная отделана алюминием и зеркалами, какой-то мужчина лет тридцати, в строгом костюме, разнюхивается кокаином, делая «дороги» на краю раковины. Он представляется (я его не слушаю), протягивает мне соломинку (я беру) и говорит, что эта тусовка — современная версия волшебного празднества из «Большого Мольна» [9]. Я выставляю его прочь, чтобы пописать, а перед тем, как выйти, собираю пальцем остатки кокса и натираю им десны. Тот тип поджидает меня в коридоре, и это очень смешно, потому что в неоновом свете волоски, торчащие у него из носа, кажутся совсем белыми, а Софи кричит мне прямо в ухо, что месье X. (модный дизайнер), проходя мимо нее с двумя парнями, сказал им: «Холосенькая девуска, не плавда ли?» Софи хватает меня за руку, притягивает к себе, отталкивает и кружит, как будто я волчок на веревочке; потом лезет в передний карман моих знаменитых дырявых джинсов Helmut Lang. Я сразу понимаю, чего она хочет, и громко протестую: «Я тебе не конфетка!» Но она все же добирается до нужного места и минуту спустя вытаскивает руку, глядя на меня невинным взором, словно говорящим: «Ну что? Неужели это так плохо?» Выходим на террасу. Озираем Париж. Мне холодно, я слегка дрожу. Софи обсасывает свой мизинец, улыбается и говорит:

— Ты сегодня такая сладенькая, слаще, чем всегда.

Быстрая прокрутка, чтение.

Выпиваю четверть стакана обезжиренного молока, читаю почту. Софи пишет мне с Ибицы, куда уехала вчера отдыхать (с родителями):

Выхожу за покупками на улицу Этьена Марселя, и как раз в процессе примерки туфель — бли-и-ип! — звонит Жозеф и сообщает, что Дом вернулась с Бора-Бора, где аборигены спрашивали у нее, есть ли в Париже какой-нибудь ночной клуб (!). Дом — это: 1) подружка Жозефа, 2) вовсе не уменьшительное от Доминик, ее зовут Мари-Шанталь, 3) напоминание об их первом сексуальном контакте (у нее были месячные, и она, боясь вызвать у Жозефа отвращение, предложила ему содомию).

Медленная прокрутка.

«Вам поступило сообщение». Открываю.