Рассказы

Примерно неделей позже я увидел ее из окна, она ходила взад-вперед по противоположному тротуару. Я выбежал к ней. Она улыбнулась, покраснела. Ее волосы падали блестящими черными локонами - с ними явно только что повозился парикмахер.

Она принесла мне книгу Дос Пассоса, но боялась помешать. Может, я писал что-то?

Она протянула мне книжку.

Мы опять шли улочкой вилл. Я поинтересовался ее здоровьем.

Все отлично. Еще летом, когда я приезжал к ним, к вечеру она чувствовала себя усталой, ей никак не удавалось совладать с мыслями, они, словно тучи, проплывали в голове, а ночью врывались в ее сны, отвратительные сны, но теперь она справляется с ними, и сны почти не снятся ей, во всяком случае не те, страшные. Летом, когда выписали ее из больницы, ей советовали повременить с занятиями, но теперь, пожалуй, это лишнее. Она попробует ходить на лекции. И бабушка согласна, считает, что человек не должен сдаваться заранее или избирать более легкий путь. Ота, напротив, хочет, чтобы она поберегла себя и не училась. Иной раз ей кажется, он ревнует ее, ревнует ко всему, что так или иначе связано не с ним; она говорит это не потому, что жалуется на него, она никогда бы не жаловалась на него, даже будь у нее повод, но у нее и повода нет, Ота лучше всех, кого она знает, и в этом он тоже изменится, когда совсем повзрослеет.

Что она имеет в виду, он же старше ее?

Это не важно. Куда важнее, умеет ли человек полностью принимать то, что преподносит ему жизнь. Не придумывать отговорок. Ни для себя, ни для других. Но кто может точно сказать, умеет ли он это? Ота ласковый, внимательный, когда она была больна, он ежедневно посылал ей цветы, и все время разные. А какие цветы люблю я?

К сожалению, в цветах я никогда не разбирался. То ли в пятом, то ли в шестом классе мы с Отой купили "Ключ к определению растений" и отправились в Прокопскую долину. Нам удалось найти молочай хвойный и лютик жгучий, который вполне мог быть и лютиком золотистым, все зависело от того, каким посчитаем мы его стебель: лысым или ворсистым. Так и не придя к согласию, мы в конце концов сорвали цветок и принесли его нашему естественнику, и это оказался вовсе солнцецвет. С тех пор никаких растений я определять не берусь.

Ота тоже часто меня вспоминает, сказала она, но про это он ей не рассказывал.

А как он меня вспоминает?

Хорошо, всегда хорошо. Он вообще ни о ком не говорит плохо, разве только предупреждал ее, что со мной надо быть начеку, потому что каждой я тут же начинаю куры строить, но он ничего плохого не имел в виду, просто хотел сказать, что у меня есть подход к девушкам.

Приговор моего друга огорошил меня. Надеюсь, сказал я, она обо мне другого мнения?

Возможно, хотя она, в общем-то, и не знает меня.

Мы остановились у самого парка, где она жила. Она смотрела на меня, а я наблюдал, как с ее лица исчезает краска.

Случилось что?

Нет, ничего.

Ей плохо?

Нет, ей так хорошо, как давно не было.

Я предложил ей как-нибудь погулять подольше, поговорить хотя бы о книжках. Если у нее нет возражений, я подожду ее на том же месте в воскресенье после обеда. Час дня устроит ее?

Я стоял на углу парка и смотрел ей вслед, пока она не вошла в дом. Какого черта я выдумал эту прогулку? Я ведь знаю, она любит другого.

В воскресенье она пришла минута в минуту. Я спросил, была ли она в Шарке.

Нет, с Отой они редко когда гуляют, чаще ходят в кино или на концерт. Сегодня вечером собираются на "Умберто Д.". Видел я этот фильм?

Нет, не видел. Говорят, хороший. Но мне не с кем было пойти на него.

На одиннадцатом трамвае мы доехали до конечной остановки и пошли по направлению к скалам. Хоть сентябрь близился к концу, день был теплый, и ласковая желтизна березовой листвы разливалась на фоне голубого неба.

Когда я сказал, мне не с кем было пойти в кино, что я имел в виду?

У товарищей есть девушки, а у брата другие вкусы и интересы.

Ей не хочется показаться любопытной, но ведь стоит мне только пожелать, и я наверняка не буду один.

Может, я еще не встретил девушки, с которой мне хотелось бы провести время, не говоря уж о всей жизни.

Да, она понимает меня. Она чувствовала то же самое, пока не встретила Оту. Только увидела его, сразу поняла, что это именно тот, кто ей нужен. Она вдруг покраснела и добавила: во всяком случае, тогда так думала.

А теперь она уже так не думает?

Она сглотнула, поглядела на меня и пожала плечами. Я понял смысл этого пожатия. Виной всему был я. Мне следовало бы тут же повернуться и уйти или хотя бы молчать, не говорить ни о чем, что затрагивало бы чувства. Но как ни странно, я был счастлив или, по крайней мере, доволен, что вызвал ее интерес. Итак, мы продолжали путь, я разглагольствовал - собственно, это было единственное, что мне как-то давалось. Слова, их скрытая сила. Я рассуждал о плюсах и минусах одиночества и знал, что она поймет, как я мечтаю о любви, я вспоминал военное детство, бессердечие мира, в котором мне выпало жить, и она действительно понимала, как я мечтаю о нежности.

Она была внимательной слушательницей. Я наблюдал, как мои слова западают в нее, прорастая мгновенными всходами. Несколько раз как бы случайно она коснулась моей руки. На глаза нам попались запоздалая бабочка и кольца безвременника и какой-то куст, чьи листья пылали ярким кармином. Потом дорогу преградил ручей. Я перепрыгнул его и уже с другого берега протянул над водой ей руку. Она сжала мои пальцы, оттолкнулась и оказалась так близко, что мне достаточно было лишь раскрыть объятия; и я это сделал. Она прильнула ко мне, губами обхватила мой рот; это она, успел я осознать, поцеловала меня, не я ее. Один страстный поцелуй, и она тотчас отпрянула от меня. Я должен простить ее, непременно простить, она не понимает даже, что случилось, как могло это случиться. Что ей теперь делать? Как объяснить?

Кому и что ей надо объяснять?

Конечно же бабушке.

Она как будто говорила, что осталась совсем одна, что прошлым летом, кажется, бабушка умерла.

Да, но это вовсе не значит, что она не может с ней общаться.

Мы снова простились у парка. Она шепнула, чтобы я не сердился на нее. Она ничего не понимает, она и думать не думала, что подобное может случиться. Она же любит Оту. И все равно она теперь не знает, что ей делать, как она пойдет с ним в кино; знает только, что не имеет права причинять ему боль.