Men from the Boys, или Мальчики и мужчины

Это был большой белый дом на Белсайз-парк. Чудесные соседи. Чудесная архитектура. Чудесная жизнь.

Улица была тихой, спокойной и богатой. Слишком богатой для того, чтобы миролюбиво отнестись к пребыванию на ней человека в черной круглой шапочке, скрывающегося в тени мощных деревьев. Поэтому я решил проехаться вокруг квартала. Но и это было рискованным делом — юноша, выгуливающий с полдюжины изнеженных собачонок на поводках, остановился, глядя на то, как я уже в третий раз объезжаю квартал. Но когда я вернулся на прежнее место, юноша с собаками уже скрылся из виду. Остались только я, дом, где жил Джим Мейсон, и жуткое осознание того, что Сид сейчас там, с ним. Я припарковался в конце улицы. Спустя час входная дверь открылась.

Спрятавшись за старым деревом, я смотрел, как они выходят. Сначала Сид, скрестив руки на груди, словно прячась от жестокого мира. А за ней он, Джим, склонив свою красивую голову, совершенно серьезный. Либерти, его пассии из Манилы, нигде не было видно.

Что же, неудивительно.

Вот так меняется мир.

На верхней ступеньке Сид повернулась к нему. Я затаил дыхание, ожидая, что они поцелуются, но вместо этого они обнялись — нет, скорее прижались друг другу, словно оберегая один другого от падения. И это было гораздо хуже.

Я не знаю, что было дальше, потому что я не стал смотреть. Я сел в машину, развернулся и поехал обратно той же дорогой, какой приехал сюда, вниз с лондонских холмов, с огромной черной дырой измены в груди, показывая два поднятых вверх пальца сумасшедшим велосипедистам, полуослепший от слез.

Мы втроем сидели перед кабинетом директора — вся семья снова в сборе.

Джина, Пэт и я — когда в последний раз мы вот так сидели все вместе? За пределами памяти, в другой жизни. Может быть, на семейном ужине, еще до развода? Но нет — потому что тех трех человек уже давно не существовало. Молодого мужа и отца. Его высокой ослепительной жены. Гордых родителей сына с хохолком на макушке, сходящего с ума по «Звездным войнам». Где они теперь? Неизвестно. Но явно не перед дверьми кабинета директора.

Школьные звуки, школьные запахи. Смех и угрозы. Еда и хлорка. Пэт погрузился в кресло и сидел неподвижно, словно пытаясь исчезнуть, словно впал в кому, и единственным признаком жизни были редкие быстрые взгляды на проходящих мимо старших школьников — наглых парней с жестким взглядом, казалось в любой момент готовых совершить преступление, девушек в коротких юбках, несущих свою сексуальную энергию как жетон начальника полиции. Они уничижительно посматривали на мальчика, сидящего со своими престарелыми мамой и папой, но я не мог сказать, означали ли их взгляды все или ничего.

Джина была невозмутима, странно безмятежна, учитывая обстоятельства. Предельно вежливо поговорила с секретарем директора — придется подождать, мистер Уайтхэд задерживается, Джина с улыбкой понимающе кивнула, ни грана беспокойства и раздражения, образцовая мамаша до кончиков ногтей.

И пока мы проводили время, ожидая вызова в кабинет, я чувствовал странное ликование — во мне переливалась дикая, безумная радость.

Мне казалось, это потому, что Пэт дал отпор. А может, и не только поэтому. Потому что я просто сидел здесь вместе с сыном и его матерью и перед нами мелькнул призрак нашей старой доброй, давно потерянной семьи, совсем как умерший родственник, увиденный во сне.

— Мистер Уайтхэд примет вас сейчас, — сказала нам пожилая секретарша, взглянув слезящимися глазами поверх очков, глядя сквозь нас, но Джина заулыбалась и рассыпалась в благодарностях, вежливо давая понять Пэту, что пора очнуться, а мне — что надо подняться с кресла и что мы вдвоем должны последовать за ней в кабинет.

Он был очарователен. Я не имею в виду, что нам предлагали чай с печеньем, но директор был довольно дружелюбен, хотя и викториански строг, и не смотрел на нас, как на пыль, оттого что мой сын врезал учителю физкультуры. Думаю, каждый день он видел вещи гораздо хуже.

— Мы очень серьезно относимся к любым формам оскорблений членов преподавательского состава, — заявил он, переводя взгляд с обеспокоенных родителей на провинившегося ребенка.

Пэт смотрел через плечо в окно, с огромным интересом изучая совершенно пустую спортивную площадку и футбольное поле за ней, словно все происходящее его ничуть не касалось.

— Это была случайность, — быстро проговорил я, и Джина резко повернулась в мою сторону.

— Действительно случайность, — не очень уверенно продолжил я. — Он не хотел.

Я посмотрел на сына.

Пэт пожал плечами.

— Какая разница, — сказал он. — Все они все равно ненавидят меня.

— Как ты себя чувствуешь, Патрик? — спросил мистер Уайтхэд, и я с изумлением осознал, что ему, похоже, наш сын действительно симпатичен.

Пэт кивнул, все еще поглощенный созерцанием пустой спортплощадки:

— Я в порядке, сэр.

— У тебя так хорошо шли дела, — сказал директор. — Японский был твоим любимым предметом.

— Да, сэр, — подтвердил Пэт, не глядя на него.

И я увидел, что мальчик приготовился выдержать сегодня все, но не был готов к тому, что с ним будут говорить ласково.

Директор даже улыбнулся:

— Я припоминаю, что ты был звездой в… театральной студии?

Пэт наконец взглянул на него:

— В Клубе латерального мышления, сэр.

Мистер Уайтхэд кивнул. Потом посмотрел на Джину, на меня и улыбнулся еще шире.

— Честно говоря, я себе даже не представляю, чем они занимаются в Клубе латерального мышления, — признался он.

Все нервно засмеялись.

— Я тоже! — воскликнул я, и в моем голосе прозвучали истеричные нотки.

— Его травили — дети и взрослые, — сказала Джина и взглянула на Пэта, и на мгновение мне показалось, что она сейчас велит ему сесть прямо. — И эта травля происходит уже довольно долгое время.

— Ему надо учиться не давать себя в обиду, — сказал я, и она повернулась ко мне.

— Ты думаешь, это ответ на все вопросы, — огрызнулась она. — А что, если кто-то не может сопротивляться травле, Гарри? Что, если этот кто-то слишком вежлив, или слишком робок, или слишком одинок? Что тогда?

— Не знаю, — ответил я. — Думаю, тогда тебя макают головой в унитаз.

Мистер Уайтхэд поднял руки, подобно консультанту по семейным отношениям, прося слова.

— Мы отрицательно относимся к случаям травли в Рамсей Мак, — сказал он.

Пэт фыркнул, горько улыбнувшись, и в первый раз за все время мне показалось, что директор сейчас кого-нибудь убьет.

— Вы исключены на неделю, молодой человек, — заявил он, сердито ткнув «Паркером» в моего сына. — Я уверен, что вы не нарочно ударили мистера Джонса и что в последующие четыре года вы будете хорошим и прилежным учеником. — Он покачал головой. — Не знаю, что происходит с тобой в этом году, Патрик. Но если ты не исправишь свое поведение, то у школы не останется другого выхода, как исключить тебя насовсем.

На лице Пэта появилась едва заметная улыбка. Он взглянул на мать.

— Мы думали о том, чтобы сменить школу, — сообщила директору Джина. — Мы с мужем давно не живем вместе.

Директор кивнул:

— Я так и подумал.

Неужели это так заметно? Я не верил, что ссорятся и язвят только разведенные пары. Я думал, что так делают все.

Мистер Уайтхэд покачал головой.

— Но это важный год для Патрика, — сказал он. — Экзаменационный год.

— Что же, значит, это произойдет после экзаменов, — ответила Джина. — Возможно.

— Я смотрю, вы все продумали, — проговорил я, переводя взгляд с бывшей жены на сына. — Когда мы начали думать о том, чтобы сменить школу? — Они не смотрели мне в глаза. — Потому что я не припомню такого разговора.

— Моему сыну трудно ездить в школу через весь город, — продолжила Джина, не обращая на меня внимания. — К тому же его здесь травят. А теперь еще и это исключение.

Она опустила глаза, а потом робко взглянула на директора. Ах, Джина. Она все еще умела очаровывать. Директор положил «паркер» на стол.