Кабинет на четвертом этаже (СИ)

Димка довольно сильно заикается, когда нервничает, а нервничает он часто. Мне даже кажется, что свои беседы о литературе со мной он ведет исключительно потому, что эта тема не вызывает у него нервного напряжения. К тому же он сам пишет стихи, экспериментируя с формой.

Танька откуда-то узнала о Димкиных поэтических упражнениях, потому что как-то раз продекламировала:

-- Стихи-обрезки

для вас прочтет заика

он милосерден!

Заметь, это хокку. Минут пятнадцать у меня на него ушло. Если бы писала их весь день -- закидала бы вас по уши.

Я пожала плечами:

-- Закидывай.

-- Увольте: скучно. -- Она вставила наушник в ухо. -- Чем множить убогость, лучше окружить себя настоящим искусством. Послушаю Баха.

Я достала сигареты из сумки и вышла из кабинета.

-- К-какие у тебя сейчас п-планы творческие? -- спросил меня Димка, когда мы стояли у черного входа и курили.

Двор-колодец ограничивал движение мысли: только вверх. Бледно-серое небо давило, как головная боль перед магнитной бурей. Напротив нас стояли переполненные мусорные баки, а рядом с ними -- огромный, черный, прогнивший уже от долгого стояния на улице диван. Я не знаю, кто его сюда вытащил и почему его до сих пор не вывезли -- он напоминал выбросившегося на сушу кита, который по непонятной причине предпочёл жизни в родимой глубине гибель на берегу.

-- Да какие сейчас планы! -- Я переминалась с ноги на ногу. Холодно, а дубленку я не накинула: тяжелая, не люблю ее таскать. -- Я от жадности взяла халтуру огромную, а теперь не знаю, как этот кирпич догрызть, уже все зубы пообломала...

-- В-все равно надо писать своё, -- наставительно сказал Димка. -- Обязательно. А то... -- тут он замолчал, подбирая слова... -- мысли уйдут, об-бидятся.

Я вздохнула. Если честно, слова Димки меня скорее сердили, чем воодушевляли.

-- З-замыслы у тебя какие?

-- Да так, ничего особенного... Есть история одна... Пока только в общих чертах...

-- Жанр какой?

-- не знаю. Мне не очень понятно, что это... фантастика... и детектив немножко... и еще, наверно, притча...

-- З-запутала...

-- Ну смотри: девушка покупает комнату в коммунальной квартире. Всего там... ну, допустим, пять комнат, одна опечатана... Соседи давно живут в этой квартире, так сказать, одна большая дружная семья... Ну и они предупреждают девушку, что квартира такая -- с чудинкой... она сама убедится... но это все безобидно, нестрашно... то ли какая-то зона аномальная, то ли полтергейст...непонятно что... порой пространство... как бы съедает звуки... они просто исчезают, как будто их нет, как будто ручку volum кто-то повернул до упора...а потом вдруг эти звуки вываливаются... через какое-то время, совершенно внезапно... впервые это происходит с героиней, когда она роняет как-то раз монетку на пол -- и не слышит "дзыня" или "тука" -- вообще ничего... а потом, через пару недель, сидит дома за столом, что-то пишет и так отчетливо за спиной у нее -- звякает, как бывает, когда монетка падает на пол... знаешь, так дзыннннь... а потом, иногда, бывает, что и целые слова, фразы так вываливаются... сидишь такая в туалете... и вдруг над ухом так голосом соседа "Что-то я от этих деликатесов, мать их, просраться не могу"... или на кухне вдруг раздастся крик: "Опять, опять подгорело!"... а еще бывает, пусть и изредка, но так, что выходишь, например, из своей комнаты в коридор -- а оказываешься на кухне или в ванной... искривления такие в пространстве... "квартира шутит" -- так соседи говорят... и девушка живет, ничего, привыкла... ну звуки пропадают, так это ничего, зато деньги в заначке целы... от соседей она же узнает, что в опечатанной комнате жил кто-то, кого не очень любили... может, алкаш-дебошир какой... я еще не продумала этот образ... а потом он исчез бесследно, просто как-то не пришел домой и все... ну а потом девушка однажды одевается в прихожей... стоит такая, уже в ботинках, шарф на шею заматывает... и вдруг слышит -- обрывок фразы... я тоже это еще точно не продумала, но что-то вроде "Мать-перемать, кровищи-то сколько? А куда мы трупешник денем?"... ну или что-то вроде того... и понимает, что соседа на самом деле убили -- здесь, в этой квартире... И становится ей страшно, просто страшно, не что там желание возникает в полицию бежать или что -- просто ужас, обычный ужас слепой... и вот он открывает дверь, и из квартиры выходит -- и оказывается на пороге кухни, снова бежит к входной двери, снова выходит -- и попадает в свою комнату... и так без конца...

-- К-квартира п-покрывает уб-бийц? -- Димка слушал внимательно, не перебивая.

Я кивнула.

-- Да, наверное. У меня тут дальше ступор. Не хочется, чтоб все закончилось этим... ужастиком дурацким... смысл ведь не в этом...

-- А в чем?

Я молчала. На этот вопрос у меня не было ответа. Этот вопрос заставлял меня выбрасываться из вод воображения на безжизненную сушу и тихо умирать. Я не знала, в чем смысл. Никогда не знала.

-- Это аллегория памяти. Сознания. Вот что это. Отойдите. -- Танька вышла из дверей, под мышкой у нее был зажат рулон карт, а в руках -- сломанный стул. -- Надо выкинуть все это дерьмо... еще советское...

-- С-стул нельзя, он на балансе числится!-- вступился Димка.

-- Что? -- Она остановилась.

-- Там и инвентарный номер снизу на сиденье написан... -- начала было я, но Танька зашвырнула карты в бак, а стул пристроила рядом с диваном.

-- Номер. Прямо как у узника фашистского лагеря... -- Она хмыкнула. -- К черту. Просто к черту.

Он был одним из старейших преподавателей института. Очень высокий, сутулый, он ходил, глядя себе под ноги, как будто сам не очень понимал, куда эти ноги его несут. Брюки ему всегда бывали коротковаты, а за ботинками грустно волочились развязанные шнурки. Мне кажется, он стеснялся женщин: женат никогда не был, всю жизнь посвятил науке, хотя и не достиг каких-то значимых постов и высот. Именно поэтому -- из-за недостигнутости, его не слишком уважали коллеги, а что до студентов -- тем было просто откровенно скучно на его лекциях, монотонных и тягучих, как зимние сумерки. Из-за смешной фамилии Кучка, а еще из-за окружавшего его старческого тяжелого запаха молодежь называла его за глаза Кучка-Вонючка.

Но я всегда рада была ему, так что даже сегодня, взяв старика под руку, затащила на нашу верхотуру. Поднимались мы долго, ступенька за ступенькой преодолевали эту мучительную лестницу, хотя по большому счету разницы между тем, что вверху, и тем, что внизу, не было.

Я налила ему чая (хорошо, что купила вчера пластиковые стаканчики).

-- С сахаром?

Думал он долго, с минуту, а потом переспросил:

-- Что?

-- С сахаром -- чай?

-- Да.

-- А сколько класть?

-- Даже не знаю... может... может... кусочек?

-- Хорошо. -- Я размешала сахар и протянула ему стаканчик. -- Вот.

Он отхлебнул. Его лицо приняло какое-то странное выражение, как будто он сомневался, что в стаканчике -- чай.

-- Может, еще сахару? -- предложила я.

-- Что? Нет, спасибо. Я, знаете ли, подумал о причинах поражения армии Юлиана в Персии...

Я кивнула.

-- Я отправила на печать ваши договора, -- перебила его Танька. -- Но пока этот... она кивнула в сторону принтера, -- допечатает, вы успеете дойти до взятия Константинополя османами.

Кучка замолчал. Я хотела задать какой-нибудь направляющий вопрос, но побоялась сморозить глупость и тоже молчала. В тишине барахталось только кряхтение принтера.

-- Император... зашел слишком далеко... в пустынные земли... а персы все не давали генерального сражения...

Зазвонил телефон.

-- Кучка у вас? Пусть зайдет, он тут должен за инструктаж по технике безопасности расписаться.

-- Там вам расписаться нужно... я вас отведу... потом-потом... допейте чай, договор подпишите...

-- Спасибо, спасибо вам большое... очень вкусно...