Опасная обочина

Тут начальник колонны покосился на Баранчука, полагая, что вступительный педагогический заход будет по достоинству оценен и водитель побежит переодеваться в рабочее, но Эдуард и ухом не повел. Стародубцев кашлянул.

— Как тебя зовут, дочка?

— Паша.

— А по отчеству?

— По отчеству не надо…

— Тоже верно. Евдокия!

— Слухаю…

— Накорми нового водителя. Да и меня заодно.

Заложив руки за спину, Виктор Васильевич Стародубцев, гвардии полковник в отставке, прошелся несколько раз взад и вперед по столовой, и чувствовалась в его поступи хозяйская стать. Тут, видимо, дошла очередь и до Эдика, потому что вскоре начальник колонны остановился перед ним, строго сведя брови на переносице. Баранчук и на это не обратил внимания, дул себе чай — кружку за кружкой. Наконец Стародубцев не выдержал:

— Почему не на работе, товарищ водитель?

Эдик поднял голову:

— Разве вы не знаете, как меня зовут?

— Ты почему не на трассе?

— У меня отгул, — сказал Баранчук.

Стародубцев удивился:

— А кто тебе его дал?

Баранчук пожал плечами:

— Известно кто — бригадир.

— Погоди-ка, — опешил Виктор Васильевич. — Это какой бригадир? Ты же сам — бригадир…

Эдуард снисходительно улыбнулся: дескать, не начальник, а малое дите, простых вещей не понимает.

— Я вам и толкую, что отгул мне дал бригадир, а раз бригадир — я, то я сам себе его и дал.

Это сообщение Виктор Васильевич Стародубцев переваривал с полминуты, кадык его дергался.

— Ага, — наконец чуть ли не нараспев сказал он. — Сам себе дал и сам у себя взял. Так?

Баранчук удовлетворенно кивнул, искренне радуясь тому, что его все-таки поняли.

— Вот именно, — улыбнулся он.

— А где заявление? — вкрадчиво спросил Стародубцев. — С резолюцией. По всей форме. Где оно, товарищ водитель?

Баранчук мрачно усмехнулся:

— Это раз плюнуть. Разрешите листочек из вашего блокнота?

— Пожалуйста.

— И ручку…

— Пожалуйста…

Эдуард расправил листок бумаги и аккуратно на нем написал:

«Бригадиру Баранчуку Э.Н. от водителя Баранчука Э.Н. Заявление. В связи с нарушенным пищеварением, нелетной погодой и временным отсутствием желания создавать материальные ценности прошу дать мне отгул из числа тридцати семи неиспользованных мной человеко-дней. При случае обязуюсь вернуть. Подпись: Э.Баранчук».

Эдик с удовлетворением перечитал написанное и, начертав в левом верхнем углу «Не возражаю», подписался снова. Затем он протянул листок Стародубцеву и вернулся к недопитому чаю.

Виктор Васильевич Стародубцев не стал читать заявление, он хорошо знал своего водителя и вполне мог представить, что тот мог сочинить. Он даже очки не стал надевать, а взял да и поперек всего заявления размашисто начертал: «Отказать». И подписался: «Начальник механизированной колонны Стародубцев».

Баранчук сложил листочек вдвое, потом вчетверо, потом, оттопырив мизинчики, со вкусом порвал его на мелкие кусочки и только тогда посмотрел на начальника.

— Ничего, — сказал он, — я вам другое напишу. Коллективное — от обоих сразу…

— В отпуск, что ли? — небрежно спросил Стародубцев.

— Ага, — кивнул оскорбленный ас, — в бессрочный. Чтоб не видеть вашу паршивую колонну уже никогда. И вас тоже.

— Отработаешь положенное, — едко поддел начальник.

— И не подумаю, — отрубил Баранчук.

— А я тебя по статье уволю.

Тут появилась Кобра и льстиво пробасила:

— Кушать подано, дорогие гости.

— Сгинь! — процедил Стародубцев. — Не могу я твою спецодежду видеть во время приема пищи…

— Слухаю! — рявкнула Дуся и, бухнув валенками, шустро засеменила на кухню.

Виктор Васильевич взял вилку и посмотрел ее на просвет.

— Смотри, Эдуард, допрыгаешься, — пунктуально возвращаясь к теме, сказал начальник. — Доиграешься… Уволю тебя по статье, и все дела.

— Хоть по двум, — с готовностью откликнулся Баранчук — Хоть по трем. На Большую землю уеду. А в такси и с десятью статьями возьмут. Еще обнимут и расцелуют.

Молодой водитель Паша отложила вилку и внимательно посмотрела на Баранчука.

— Вы работали в такси?

— Пахал, дорогая, — мрачно процедил Баранчук, не удостоив девушку даже взглядом.

— В Москве?

На этот вопрос ответа не последовало: Баранчук отхлебнул из кружки и задумчиво уставился в пространство.

— Я тоже работала в такси…

Он искоса взглянул на нее, неодобрительно хмыкнул:

— Что-то я вас не помню.

— А я вас помню… — улыбнулась она.

Эдуард насторожился, подозрительно глядя на разговорчивую девушку, потому что было в его судьбе такое, чего он вспоминать не хотел, и любой фонарик, направленной в ту жизнь, готов был разбить и растерзать сразу. Но речь пошла о другом…

— А я вас помню, — повторила она. — О вас в газете писали, про ваш подвиг… Так, значит, это вы и есть?

Тут и Стародубцев отложил вилку.

— О-о, — сказал он.

Баранчук мрачно покачал головой, вздохнул широченной грудью, словно паровоз, и с язвительным сожалением усмехнулся:

— Нет, милая барышня. Вы обознались. В жизни никаких подвигов не совершал. Я, наверно, дедушка того человека…

Она попыталась присмотреться к нему, но он снова уткнулся в кружку как ни в чем не бывало.

— Ну как же… — растерянно, и уже сомневаясь, улыбнулась она. — Там же и портрет был… Во всяком случае, вы очень похожи на того водителя.

— Я на Гагарина похож, — сказал Баранчук, — а таких лиц в России пруд пруди.

Тут Эдуард повертел перед Пашей могучей шеей то так, то эдак.

— Хоть в профиль, хоть анфас, — нагло заявил он. — Нравится?

— Нравится, — серьезно кивнула девушка. — Вы мне еще тогда понравились. Такой солидный.

— Солидный… — передразнил Баранчук. — Где ж ты такое поганое слово нашла? Солидный…

Виктор Васильевич Стародубцев, доселе пассивно, но внимательно прислушивавшийся к диалогу, откашлялся и забарабанил пальцами по столу.

— Ну-ка, ну-ка, ну-ка, — с интересом бывшего кадрового офицера проговорил он, — выкладывай, Эдуард, что ты там натворил. Какие такие подвиги?

Начальник мехколонны на время забыл пикировку и, расправив плечи, с гордостью повернулся к Паше. Он широким жестом ткнул пальцем в сторону Баранчука, чуть не выбив у того из рук кружку с чаем, всем своим видом показывая, что его люди не самые последние на дорогах и трассах этой страны.

— Этот? — спросил он риторически как бы у себя самого и сам же ответил: — Этот все может!

Тема разговора явно была Баранчуку не по душе, он и желваками задвигал от вновь нахлынувшей злости. Косо и недружелюбно посмотрел на Пашу, потом на начальника, потом снова на Пашу.

— Да что вы ее слушаете, Виктор Васильевич? У-у, трещотка, балаболка московская! Мало ей «цыганского посольства [2]» — на Север прикатила… Крутила бы себе бублик на Садовом и не рыпалась!

— Ну-ну, — сказал Стародубцев. — Ты что это разошелся? Девушка все же. Хотя и водитель… Ты лучше скажи… совершал или не совершал?

— Что? — настороженно нахмурился Баранчук.

— Как что? — весело удивился Виктор Васильевич. — Подвиг, конечно.

Эдуард встал и горестно вздохнул:

— Да что вы, спятили все?! Да если бы я там, на Большой земле, в люди вышел, неужто бы стал здесь трассу утюжить!

Паша пристально посмотрела на Баранчука.

— Так это не вы задержали двух бандитов? — уже явно сомневаясь, спросила она.

Баранчук холодно посмотрел на нее и, влезая в рукава комбинезона, с тихой яростью, но внешне бесстрастно произнес:

— Нет, не я. Но если бы я тебя… где-нибудь задержал, то утопил бы в Яузе и не чихнул.

Он неторопливо и методично надел дубленку, нахлобучил шапку и пошел к двери.

— Эдуард, стой! — рявкнул Стародубцев.

Эдик остановился.

— Ну?

— На работу выйдешь? — грозно спросил начальник.

Баранчук задумался и даже почесал в затылке, сдвинув шапку.