Опасная обочина

— Мир дому сему, — снимает шапку Трубников. — Здравствуйте…

— Здравствуйте, — поднимается Баранчук.

Правая рука у Эдика на перевязи, и он неловко подает гостю левую.

— Извините…

— Ничего. Как самочувствие?

— Прекрасное, — усмехается Эдуард. — Хоть сейчас за баранку, да вот начальник не велит.

— Рановато, — бурчит Стародубцев, — еще накрутишься вволю. Ты познакомься, Эдуард. Это Алексей Иванович Трубников — наш секретарь райкома.

— Баранчук, — кивает Эдик, — Эдуард Никитович.

— Погоди-ка, погоди-ка, — вскидывает брови Алексей Иванович. — Я уже это словосочетание где-то слышал. Да и лицо мне твое знакомо, водитель.

— Не мудрено, — поправляет повязку Эдуард. — Второй раз знакомимся.

— Вот тебе на, — огорчается Трубников. — Совсем память плохая стала… Когда же это?

— А вы же меня сюда и привезли. Я вас еще за Стародубцева принял…

Стародубцев поправляет обвисший ус: ему лестно, что секретаря райкома приняли за него. А Трубников смеется, и морщинки бегут по его смуглому лицу.

— Хоть убей — не помню. Ты уж меня прости. Всегда кого-то подвозить приходится.

Трубников достает из кармана конверт:

— Ну что ж, Эдуард Никитович, к обеду будь в столовой — наградим, как говорится, по заслугам, при всем честном народе. А это тебе — добрая весточка. На словах же просили передать, что в Москве у тебя… все в порядке.

Эдуард бросает быстрый, встревоженный взгляд на секретаря.

— Да, да. Совершенно официально просили передать, что все в порядке. И привет от товарища Лаврушина. Подробности, вероятно, в письме.

Но Эдик не знает, кто такой Лаврушин, хотя фамилия чем-то кажется ему знакомой. Он убирает письмо в карман, поскольку хочет прочесть его один, без свидетелей.

— Да, кстати, — вспоминает Трубников, — куда девался корреспондент из Москвы? Смирницкий, кажется…

Стародубцев лукаво усмехается:

— Машину готовит. К передислокации.

— То есть? — удивляется Трубников.

— А он у меня теперь водителем работает, — небрежно сообщает Стародубцев. — Неплохой водитель, между прочим. Сказал: Север хочу понять…

Трубников задумчиво трет переносицу.

— А нашел он своего анонима?

Виктор Васильевич смотрит на водителя, обладающего инициалами Э. Б., и незаметно для Трубникова подмигивает:

— Нет, не нашел. С фонарем искал, да что проку. Тайга!

Попрощавшись, гости уходят. А Эдуард достает конверт и, морщась, — плечо все-таки болит — вскрывает его. Смотрит на подпись: полковник Лаврушин, Ну, конечно, полковник милиции Лаврушин, тот самый, с Петровки, 38…

«Дорогой Эдуард Никитович! Как видишь, мы тебя все-таки нашли, хотя можно было и бросить — бегай себе на здоровье, тем более что тебя никто не ловит… Хорошо еще, что я случайно узнал об этой истории и сопоставил „преступника“ с тем парнем, который так ловко раскрутил такси на мокром асфальте…»

…Баранчук задумавшись сидел на кровати. Лаврушин писал ему, что ежели он, Баранчук, не пожелает возвращаться, то пусть пришлет документы для бронирования комнаты и сохранения московской прописки, ежели и то и другое ему еще дорого.

Эдик вдруг почувствовал слабость. Он прилег не раздеваясь, свесив ноги в унтах, и неожиданно задремал. А проснулся тогда, когда они шумно ввалились его друзья, и повели в столовую, где народ желал видеть в лицо своего героя.

Прошло несколько дней, и то, что называлось вагон-городком, стало караваном. Машины зацепили вагончики, стоящие на санях, Стародубцев дал сигнал к отправлению, и все это сложное хозяйство тронулось и потянулось к поднятому шлагбауму.

В головной машине восседал сам начальник колонны Виктор Васильевич Стародубцев, преисполненный значительности перед таким ответственным путешествием. Машину вел Смирницкий.

Замыкал колонну Валентин Иорданов, тянувший за своим самосвалом вагон-столовую, а по такому случаю в его кабине сидела тетя Дуся, и, конечно, разговорчивому Вальке было о чем перекинуться словом с такой мудрой и далеко не молчаливой собеседницей.

А где-то в середине колонны шел МАЗ 00–13, но за рулем этой машины сидел не Баранчук. Он сидел рядом с водителем и все еще баюкал руку на перевязи.

Машину вела Пашка-амазонка, и этой чести она удостоилась по личному распоряжению Стародубцева. Более того, он сам ее обозначил в приказе как временного водителя этого самосвала, временного — на время передислокации.

Так они и ехали и в этот раз почти ни о чем не говорили, потому что о чем говорить, когда и так все ясно…

Дорога была все еще неплохой, ибо дорожники зимник делали на совесть. Но весна уже вступала в свои права, и, несмотря на двадцатиградусный мороз, присутствие ее было все заметнее: день стал пусть и не намного, но длиннее, а опасные обочины этого временного пути обозначились яснее. Конечно, для опытного глаза.