Эффект Заебека, или Необыкновенное зеркало инженера Пыхтяева

Может быть, если бы кто-то, движимый одновременно чувством альтруизма и стремлением к совершенству, изобрел прибор, какое-нибудь необыкновенное зеркало, которые показывало бы каждому человеку его душу в явном виде, раскрывало ее тайные стремления, ее предназначение в мире, указывало бы верный путь к духовному совершенству, источнику всех прочих благ - может быть, тогда соседи стали бы счастливы и перестали напиваться, ссориться и шуметь? Может быть, такое зеркало принесло бы неслыханное счастье всем без исключения людям?

Впрочем, любая вещь может быть использована превратно, и нет никакой гарантии, что даже такое замечательное, альтруистичное зеркало окажется вполне безобидным.

Большинство же изобретений ни капли не альтруистичны и поэтому уж точно небезобидны. Такие, например, как печатный станок, сотовый телефон, скоростной лифт, соска-пустышка, реактивная тяга, прецессирующие колебания с затухающей амплитудой, уксуснокислое брожение, эффект Заебека, а также двойной синфазный пьезоэлектрический резонанс, открытый военным инженером Виктором Витальевичем Пыхтяевым. Вот про эти два последних явления и пойдет мой дальнейший рассказ.

2.

Там за стеной за стеночкой, За перегородочкой Соседушка с соседочкой Баловались водочкой, Все жили вровень, скромно так, Система коридорная, На тридцать восемь комнаток Всего одна уборная... В.Высоцкий

Подполковник инженерных войск В.В.Пыхтяев не сразу родился подполковником. Даже, скорее, наоборот - он родился хилым и болезненным мальчиком у мамы-одиночки Марии Ивановны Пыхтяевой в городе Бурчанске, километрах в двухстах от Москвы. Не ищите его на карте - город закрытый, и неизвестно, открыли ли его с тех пор или так и не открыли. Америке повезло, ее-то в конце концов все-таки открыли, а вот откроют ли когда нибудь город Бурчанск - это еще никому не известно.

Так вот, в городе Бурчанске центральная улица называется Первомайским проспектом. Вдоль всего проспекта посажены тополя, и все бурчанцы летом отплевываются от тополиного пуха и трут глаза. А когда глаза кое-как протерты и уже могут смотреть по сторонам, то взору их обладателя представляются трех-четырех этажные дома, с облупленными, давно не крашенными фасадами, вездесущие воробьи, вездесрущие голуби, ямы и трещины в асфальте мостовой и тротуаров, пошатывающиеся прохожие, а также сумрачные арки и ворота, ведущие во внутренние дворы. В одном из таких дворов, по адресу Первомайский проспект д.22А, стоит ветхий двухэтажный дом Бурчанской окружной квартирно- эксплуатационной части, или сокращенно КЭЧ, относящейся к ведению военного округа. Дом этот заполнен жильцами, как тараканами, и тараканами, как жильцами.

В глубине двора находится склад военного госпиталя, и рядом с ним складская помойка, которая зверски воняет дустом и еще какой-то страшенной химией. Но жителей дома 22А дустом не убъешь - не те это люди. Они этого дуста попросту не замечают. Никому даже и в голову не придет набрать телефонный номер и пожаловаться, что их травят дустом. Да и набрать его было бы крайне затруднительно, потому что телефона в этом доме нет вовсе - никто и не подумал его туда подвести. Но и на это тоже никто не жалуется, потому что главная беда в этом доме не в том, что там нет телефона, а в том, что жить в этом доме можно, а вот срать - нельзя. Разве что в ведро или на горшок. Нет в доме 22А ни водопровода, ни канализации. Так что если бы в телефон можно было бы срать, его бы туда, конечно, подвели немедленно. Но в доме, где нет унитаза, телефон - это никому не нужная роскошь. Подумайте, разве логично иметь у себя что-то роскошное, не имея при этом самых элементарных удобств?

Все удобства в этом доме находятся во дворе, хотя удобствами их назвать язык не поворачивается. Скорее, это неудобства, а еще точнее - мучения. Покосившийся туалет, сколоченный из гнилых досок, постоянно измазан скользкой жижей. Стоит он прямо под окнами и в знойные дни радует жильцов особо полновесным ароматом, а рядом с туалетом стоит сколоченная из таких же гнилых досок деревянная помойка, наполненная отбросами, плавающими в мутной юшке, состав и запах которой близок к той жиже, что находится в туалете. Перед обветшалым деревянным подъездом находится бугорок, покрытый липкой мокрой глиной и кошачьими экскрементами. На этом бугорке стоит водяная колонка. Колонка отстоит от туалета всего шагов на десять, но и это тоже никого не смущает. Набранную из-под колонки воду жильцы пьют, не кипятя. Впрочем, водку они пьют гораздо охотнее, чем воду. Не верите - можете поставить простой и убедительный эксперимент. Приезжайте к дому 22А с ящиком водки, а лучше с двумя, и попросите жильцов выпить все прямо у вас на глазах, и как можно быстрее. Часы для измерения результатов никак не годятся: необходимо иметь при себе секундомер фирмы "Касио".

Дом газифицирован - это безусловная победа социализма. На каждом из двух этажей в коридоре стоит девять двухконфорочных газовых плит, по числу квартир. Плиты стоят прямо перед дверями и усердно чернят и без того уже черные потолки, а в воздухе висит мутное, душное марево, чад и копоть. Газ-то подвели, а вот про вентиляцию никто даже не вспомнил. Визжат грудные дети, мужики густо матерятся, бабы охают, вопят и тоже матерятся, летом в комнатах и коридорах жужжат полчища мух, залетающих с помойки и туалета... Короче - нормальная жизнь, как везде.

И еще в жизни всех без исключения обитателей дома номер 22А была мечта. В жизни человека всегда должна быть мечта. Когда у нескольких людей есть одна общая мечта, которая всех объединяет, это просто здорово! У жителей дома номер 22А была мечта, которая объединяла всех их без исключения. Это была мечта о том, что когда нибудь городские власти снесут дом номер 22А, и расселят всех жильцов в отдельные квартиры со всеми удобствами, где есть ванны и раковины, и белоснежные фаянсовые красавцы унитазы, где вода "вольная", а не "невольная", то есть, не надо воду наносить руками в ведрах, а потом таскать помойные ведра и выплескивать их на помойку - вода приходит и уходит сама. В доме номер 22А была своя группа активистов, которая хотела приблизить мечту к жизни как можно скорее.

Группа активистов добивалась того, чтобы городские власти поставили дом 22А на учет как барак. Она вела оживленную переписку с многочисленными инстанциями, в дом приходили с инспекциями разные комиссии, проводили замеры и уходили. Проходили месяцы и годы, но все оставалось по прежнему. Теперь эта мечта умерла вместе с прежней доперестроечной жизнью. Дом номер 22А до сих пор стоит, и в нем до сих пор не живут, а маются жильцы, у которых новая светлая жизнь, принесенная ветром перемен, отобрала последнюю и единственную светлую мечту, объединявшую жителей дома.

Вот в таком доме и вырос Витя Пыхтяев. Из этого дома ходил он в начальную, а потом в среднюю школу, из этого дома провожала его когда-то красивая и статная, но рано постаревшая мать в Сибирско-Ленинское военно-инженерное училище имени товарища Менжинского. Училище это находилось в крохотном городке под названием Ленинск-Сибирский, запрятанном где-то в таежной глухомани. В позднейшие времена городу вернули его историческое название Сибирская Язва. Училище это существует и поныне: теперь оно называется Сибиреязвенное военно-инженерное училище имени маршала Жукоссовского. Училище до сих пор ежегодно выпускает военных инженеров, молодых летех, которых всюду в войсках называют сибирскими язвенниками.

В поезде постриженный наголо Витя вспоминал, как мать сиротливо стояла на перроне, совсем одна, и все три дня пути тихонько грустил на верхней полке, в то время как будущие сокурсники, не переставая, жрали водку и самогон, рассказывали похабные истории и демонстрировали друг другу блатные татуировки, а также шары и усики, вмонтированные в их естество народными умельцами. Не то чтобы Витя не мог быть как все - скажем, выпить стакан водки и рассказать что-нибудь "про пизду". Да мог, конечно, чего там! Только Вите было очень грустно, а слова "пизда" и "хуй" еще больше увеличивали грусть, потому что он их слышал каждый день. Дело в том, что в доме номер 22А по Первомайскому проспекту эти слова произносились вслух ничуть не реже, чем в вагоне, где ехали будущие курсанты. Правда в доме 22А эти слова говорили либо со злобной, либо с печальной интонацией, а отнюдь не с веселой бравадой, и употребляли преимущественно метафорически. Вот поэтому Витя еще не успел уехать, как уже затосковал по матери и по своему родному дому. Тебе, читатель, наверное, удивительно, как это по такому дому можно тосковать? А ты перечитай "Принц и нищий" Марка Твена - и наверняка поймешь, в чем тут дело.