Дрессированные сучки

— А ты та еще штучка, да? Я завожусь, как псих, когда играю с твоими буферами.

Он захлебывался от счастья. Я прижала трубку к уху плечом, продолжая "самообслуживание", и в конце концов прервала его:

— Ну что, может, взглянешь теперь на мою подружку? Она классная девчонка, правда!

Как у Роберты и большинства других девушек, у меня были свои, особые словечки и выражения для дорожки, язык, не имевший ничего общего с нормальной человеческой речью. Когда я только начинала работать в "разговорном" жанре, мне казалось диким общаться с клиентами в стиле "буйнопомешанной", я боялась, они решат, что я издеваюсь. Довольно скоро я поняла, что все эти мужики хотят, чтобы с ними разговаривали самыми что ни на есть ненатуральными голосами, употребляя самые что ни на есть дикие слова. Так, по их мнению, говорят ЭТИ девушки. Действующие окружающим на нервы идиотки. Факушки, одним словом.

Я подобрала с пола рубаху и вышла. Лола ждала своей очереди за занавеской и явно была в лучшей форме, чем я. Отсутствующий вид, зато крепко стоит на ногах. Я почувствовала мгновенный прилив уважения и задержалась на несколько минут, чтобы посмотреть, как она работает… Красный ковер, позолоченные рамы зеркал — блестящая дешевка, подделка, липа, как и битые молью меха Лолы, бикини, инкрустированный стразами… декорации и костюмы из погорелого цирка.

Лола не была красивой, во всяком случае не в классическом смысле этого слова. Несвежий цвет лица, тусклые волосы, лишний жир на бедрах, ляжках, животе…

Если кто-нибудь советовал ей привести себя в форму, Лола в ответ начинала искренне и весело ржать:

— Девки, ну вы даете!.. Я даже слишком хороша для всех свиней этой планеты, так что не стоит очень уж напрягаться! — Тут она брала себя обеими руками за задницу и продолжала: — Хватаешься — цепляешься — и я уношу тебя туда, где никто пока не жаловался!

Она танцевала, как покорная королева. Вдохновенная похоть в покачивании бедрами… Именно Лолу клиенты выбирали реже остальных танцовщиц: слишком высокий класс не шибко возбуждает!

Лола не блистала оригинальностью в диалогах с клиентами, но выходила из положения, употребляя всякие грязные словечки, которые знала она одна. Те, кто попадался на ее крючок, возвращались не реже раза в неделю, Лола почти сводила их с ума — она была не только талантливой танцовщицей, но и великой мастерицей говорить непристойности. Лола не жульничала, и крыша у нее была на месте: она вела себя одинаково за сценой и на сцене. Блистательная, доверчивая, как ребенок, жадная до жизни. А в глубине зрачков — мука, жестокая боль, которые Лола не пыталась скрыть от мира. Ей и в голову не приходило мухлевать: она выставляла напоказ и растерянность, и задницу, и издевку над жизнью.

17.15

С одиннадцати утра мы не вылезали на свет божий. От мертвенно-белого зимнего солнца слегка закружилась голова.

Зимний декабрьский день был удивительно хорош. На набережной Соны в рыбном ресторане даже выставили столики на открытой террасе. Девушки на улицах, словно вспомнив о лете, демонстрировали ножки и наряды.

Масео повизгивал от счастья и рвался с поводка. Было что-то несуразное в столь бурной радости этой огромной мощной зверюги.

На Роберте было короткое яркое платье, она напоминала картинку из модного журнала. Ей нравилось привлекать взгляды посетителей баров — как будто она не выставляла себя напоказ по восемь часов кряду в заведении.

Мы остановились перед фотоателье, где работала Лора — "экспресс-проявка и печать за 1 час". Укрывшись в задней комнате от посторонних взглядов, она колдовала над большими ванночками.

Уставившись в пол, Лора поблагодарила нас за собаку. Ее маленькие красные, слегка влажные ручки безостановочно судорожно шарили под прилавком, как будто она что-то искала. Пес вертелся вокруг Лоры, пихал ее толстым задом, отчего ноги девушки казались еще более хрупкими. Она скомандовала Масео: "Тихо!" — голос прозвучал спокойно и твердо, совсем на нее не похоже, — и гигант мгновенно подчинился.

Маленькая, хрупкая тихоня, Лора была слегка чокнутой — вид безумия, свойственный спокойным и цельным людям. Ее длинные волосы вились шелковистыми локонами, нежная кожа светилась, как тончайший фарфор. Лора была тупо, болезненно, раздражающе застенчива.

Говорить нам было особенно не о чем — Лора не отличалась болтливостью. Она никогда не смотрела вам прямо в глаза, а если я — из чистой вредности — все-таки ловила ее взгляд, возникало ощущение, что от этой девки исходит удивительная сила. То, что я порой угадывала в ее зрачках, завораживало.

Когда мы выходили, Роберта — Лорин магнетизм на нее не действовал — бросила мне:

— Она все безумней с каждым днем.

Я промолчала, и Роберта продолжила:

— Кэти видела, как Саид выходил от Стеф и Лолы. Ты в курсе, что они знакомы?

— Да нет, хорошо хоть ты просветила.

В нашем квартале все за всеми следили, не было ни одной новости, ни одного события, которое не обсосали бы и не раздули в тот же день, как оно случалось.

Саид, Лорин дружок, был из старожилов. Милый, любезный — и как родной со всеми. Не водился ни с ворами, ни с дилерами, и меньше всего — со шлюхами и стриптизерками. Мы каждый день пересекались в "Аркаде", куда он приходил выпить кофе, — хозяин был его соседом и приятелем. Саид редко вступал в разговоры с окружающими, казалось, собеседники всегда забавляют его. Этот парень мог покорить любого — на раз, за здорово живешь, он воодушевлял людей, мгновенно подчинял их своему обаянию.

А Роберта все разглагольствовала:

— Интересно, откуда они знают друг друга, наши птички никуда не ходят… Да и Саид не так много шляется. Но у них бывает каждый день. Кэти сказала, что…

Уже много лет мы с Робертой странным образом совпадаем — болтаемся в одних и тех же барах, работаем в одних и тех же заведениях. Мы близки, хоть и без сердечной привязанности.

17.50

Из распахнувшейся двери "Аркады Дзен" в лицо пахнуло теплом. Я проводила в этом баре столько времени, что на секунду показалось: вот, вернулась домой, на столе горячий ужин…

Бармен Матье протянул через стойку руку:

— Все хорошо?

— Могло быть и хуже. А ты как?

— Не жалуюсь. Что выпьешь?

Мирно, накурено — спокойная послеобеденная обстановка, тихий гул голосов. Посетителей мало, никто никуда не торопится. Позже атмосфера переменится, но спиртное потечет ручьем, так что смену темпа никто не заметит.

Я заказала кофе и положила на стойку газету. Вошел высокий темнокожий парень с белыми волосами, кивнул Матье. Он приходил сюда каждый вечер, всем улыбался, но никогда ни с кем не заговаривал, заказывал пиво, минут десять стоял у стойки, держа кружку в руках, но не делая ни глотка, и разглядывал публику. Потом залпом выпивал содержимое и уходил. Он всем нравился, потому что был похож на пожилого джазмена, с изжеванным лицом, в поношенном костюме, но никто ничего о нем не знал.

Матье начал готовить мне кофе: он приплясывал на месте, открывая ящик для гущи, чистил фильтр, постукивая по краю стола. Матье был немногословным парнем, да и вообще мы так часто виделись, что вполне могли позволить себе роскошь просто помолчать вдвоем.

Он поставил на стойку коричневую чашку, пододвинул ко мне вазочку с арахисом. Я кивнула в знак благодарности, оторвавшись от чтения, и отправилась за свой столик в глубине зала, рядом с бильярдом.

Два подвыпивших здоровяка кружили вокруг залитого мягким светом стола, пытаясь сыграть партию, двое других подпирали стену в ожидании своей очереди.

Серьезные лица над зеленым сукном, сосредоточенный взгляд прищуренных глаз — удар нужно точно рассчитать, мягкие движения склонившихся под прямым углом тел.

Матье нес два стакана виски, танцуя между столиками. Он двигался расслабленно и бесшумно, стараясь ничего не свалить. Подсел ко мне за столик, как всегда слегка возбужденный, начал отбивать такт, барабаня пальцами по столу. Infections Groove is in the House [1].