Последняя глава (Книга 3)

Все же потолковать так и не удалось, так как его вызвали по телефону к умирающему, и ему пришлось уйти, даже не допив свой стакан портвейна. Миссис Хилери последовала за ним.

Обе сестры сели с дядей и теткой за бридж и в одиннадцать часов поднялись к себе.

- Ты знаешь, что сегодня одиннадцатое ноября - годовщина перемирия? сказала Клер, выходя из комнаты.

- Да.

- Я ехала в автобусе в одиннадцать часов утра и вдруг заметила, что у двух-трех людей какое-то странное выражение лица. Но что мы могли в те дни переживать? Когда война кончилась, мне было всего десять лет.

- А я помню перемирие, - сказала Динни, - оттого что мама плакала. У нас в Кондафорде жил дядя Хилери. И он произнес проповедь на тему: "Служат и те, кто стоит и ждет".

- Все служат только тогда, когда они что-нибудь за это получают.

- Многие всю жизнь заняты очень тяжелой работой и получают гроши.

- Что ж, верно.

- А почему они это делают?

- Динни, знаешь, мне иногда кажется, что ты кончишь религией. Если только не выйдешь замуж.

- "Офелия, ступай в монастырь!"

- На самом деле, дружок, мне хотелось бы видеть в тебе побольше от нашей праматери - соблазнительницы Евы. Тебе следовало бы стать матерью.

- Да, если врачи найдут способ иметь детей без всего, что этому предшествует.

- Ты пропадаешь даром, детка. Стоит тебе только пальчиком пошевелить, и Дорнфорд упадет перед тобой на колени. Разве он тебе не нравится?

- Самый приятный человек из всех, кого я видела за последнее время.

- "Холодно пробормотала она, направляясь к двери". Поцелуй меня.

- Я надеюсь, дорогая, что все уладится, - сказала Динни. - Не буду молиться за тебя, хотя вид у меня и унылый, но буду мечтать, что и твоя мятущаяся душа обретет покой и счастье.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Крум вторично встретился с прошлым Англии в Друри-Лейн. Для трех остальных приглашенных на обед Дорнфордом это посещение было первым, и не случайно тот, кто взял билеты, устроил так, чтобы они сидели по двое: Тони и Клер - в середине десятого ряда, а Дорнфорд и Динни - в конце третьего.

- О чем вы думаете, мисс Черрел?

- Я думаю о том, насколько английские лица изменились с тысяча девятисотого года.

- Все дело в волосах. Лица на картинах, написанных сто - полтораста лет тому назад, гораздо больше похожи на современные.

- Свисающие усы и шиньоны меняют выражение лица. Но было ли у них выражение?

- Вы считаете, что у людей викторианской эпохи были менее выразительные лица?

- Нет, едва ли, но они умели носить маску. А взгляните на их одежду: сюртук, высокие воротнички, шейные платки, турнюры, высокие башмаки на пуговицах.

- Да, ноги у них были выразительные, а шеи нет.

- Женскую шею я вам уступаю. А их обстановка: огромные буфеты, кисти, фестоны, бахрома, канделябры... Нет, они, несомненно, играли в прятки со своей душой, мистер Дорнфорд.

- А время от времени она все-таки выглядывала, как маленький принц Эдуард, когда он разделся под обеденным столом королевы матери в Виндзоре.

- Это было самое замечательное из всего, что он сделал за всю свою жизнь.

- Не знаю. Та же реставрация, только в более мягкой форме. При нем открылись какие-то широкие шлюзы...

- Но он уехал, Клер?

- Да, уехал, уехал... Вы только посмотрите на Дорнфорда: окончательно влюблен. Я ужасно хотела бы, чтобы она тоже им увлеклась.

- А почему бы ей не увлечься?

- Милый юноша, у Динни была очень трагическая история. И она до сих пор еще от нее не оправилась.

- Лучшей свояченицы я бы не желал.

- А вы бы очень этого хотели?

- Господи! Ну конечно! Еще как!

- А какого вы мнения о Дорнфорде, Тони?

- Очень приятный человек, и совсем не сухарь.

- Будь он врачом, он, наверно, удивительно обращался бы с больными. Он католик.

- Это ему не помешало при выборах?

- Наверное, помешало бы, но его соперник оказался атеистом, так что вышло одно на одно.

- Политика - ужасно нелепая штука!

- А все-таки занятная.

- Раз уж Дорнфорд сделал такую блестящую карьеру как адвокат, значит, он человек напористый.

- Весьма. Мне кажется, он с этим своим спокойствием может преодолеть любые препятствия. Я его очень люблю.

- Ах, вот как!

- Я и не думала дразнить вас, Тони.

- Это все равно, что сидеть на пароходе рядышком я быть связанным по рукам и ногам. Пойдем покурим.

- Публика уже возвращается. Приготовьтесь объяснить мне мораль второго действия. Пока я никакой не вижу.

- Подождите!..

Динни глубоко вздохнула.

- Какой ужас! Я еще помню историю с "Титаником". Сколько жизней гибнет даром! Просто страшно становится!

- Вы правы.

- Гибнут жизни, и гибнет даром любовь.

- И у вас тоже многое погибло?

- Да.

- Вы не хотите об этом говорить?

- Нет.

- Я не думаю, чтобы жизнь вашей сестры пропала даром. Она слишком живой человек.

- Да, но она оказалась в капкане.

- Она из него вырвется.

- Не могу допустить мысли, чтобы ее жизнь оказалась испорченной. Нет ли какого-нибудь законного обхода, мистер Дорнфорд? Чтобы не предавать дела гласности.

- Только если ее муж даст повод.

- Не даст, он будет мстить.

- Понимаю. Тогда боюсь, что остается только одно - ждать. Такие истории обычно разрешаются сами собой. Католикам, собственно говоря, не полагалось бы признавать развод. Но если вы считаете, что есть серьезные основания...

- Клер всего двадцать четыре. Не может же она жить одна всю жизнь.

- А вы собираетесь?

- Я? Это совсем другое дело.

- Да, вы очень разные; но если ваша жизнь пройдет без счастья, это будет еще хуже. Настолько же хуже, как потерять чудесный день зимой страшнее, чем летом.

- Занавес поднимается...

- Удивительно! - пробормотала Клер. - Смотрела я на них, и мне все время казалось, что их любовь недолговечна. Они пожирали друг друга, как сахар.

- Боже мой, если бы мы с вами на том пароходе...

- Очень уж вы молоды, Тони.

- На два года старше вас.

- И все-таки на десять лет моложе.

- Неужели вы совсем не верите в вечную любовь, Клер?

- В страсть - нет. Лишь бы ее утолить, а там хоть трава не расти. Конечно, для тех, на "Титанике", конец любви настал слишком скоро. И какой: холодные морские волны! Брр!