Дом Инкаламу (сборник)

— Конечно, конечно. Это неважно. Они запугивают людей, люди боятся сказать им «нет». Они убивают тех, кто говорит им «нет», отрезают им уши, э? Вы про это знаете. Отрывают им губы. Вы ведь видели фотографии в газетах?

— Мы их не видели. Я слышал, что говорит правительство по радио.

— Они еще там… Давно? Час назад?

Белый солдат взглядом остановил всех других, чьи тела напряглись, готовые броситься вперед, схватить оружие, выбежать за дверь и вскочить в «лендроверы», стоящие там, в темноте, под охраной. Он взял телефонную трубку, но прикрыл ее рукой, словно ждал от нее возражений.

— Вождь, я сейчас к тебе приду… Отведите его в дежурку и сварите кофе. Минуточку… — Он перегнулся к ящику конторки слева от стола, поскреб пальцами, открыл его и вытащил наполовину опорожненную бутылку коньяка. За спиной вождя он указал на него и на бутылку, и черный солдат послушно схватил ее.

Позже в ту же ночь вождь приехал в деревню своей родственницы — еще дальше за армейским постом. Он сказал, что был на пивопитии и не мог поехать домой из-за комендантского часа белых.

Провожая его, белый солдат объяснил, что ему лучше не быть в деревне во время арестов, так чтобы его никто не заподозрил в причастности к ним, — тогда можно не опасаться, что ему отрежут уши за то, что он послушался правительства, и изуродуют губы за то, что он сообщил.

Родственница дала ему одеяло. Он спал в хижине ее отца. Глухой старик так и не узнал, что он приезжал, а потом уехал рано поутру, когда вчерашняя луна величиной с отражатель его велосипеда еще блестела в небе. В лесу велосипед проехал мимо долгоногов, не потревожив их, роса еще воняла шакальим пометом. Над его деревней уже поднимался дым: разводились костры для утренней стряпни. Потом он понял, что дым — черные частички, бьющие ему в лицо, — поднимается не от утренних костров. Он сильно работал ногами, преодолевая сопротивление песка, но велосипед словно замедлял ход, как замедлялись его мысли, и каждый оборот колес, казалось, требовал остановиться, не ехать дальше. Однако он увидел то, что ему было суждено увидеть. Ночью налетели самолеты, на которые теперь никто, кроме детей, и не смотрел, и сбросили что-то страшное и живое — настолько страшное, что никакие описания, ни печатные, ни устные, не способны вызвать соразмерный ему ужас. Сперва он увидел кровавый обрывок накидки из шкуры, а потом собаку, повисшую на корнях вывороченного дерева. Казалось, земля под деревней лопнула и отшвырнула все, что на ней было: хижины, горшки, тыквы, одеяла, жестяные сундучки, будильники, рыночные фотографии, велосипеды и башмаки, привезенные с рудников, куски ярких тканей, которыми молодые жены обматывали голову, красивенькие картинки с белыми ягнятами и розовыми детишками у колен златовласого Христа (их раздавали шотландские миссионеры, когда только-только обосновались тут) — вся жизнь клана на протяжении пяти поколений, о которой, событие за событием, каждое поколение рассказывало следующему. Хижины провалились внутрь, как разоренные термитники. В скорлупе глиняных стен, обожженных и вычерненных огнем, лежала зола, оставшаяся от кровли и опорных столбов. Он кричал и, шатаясь, брел от хижины к хижине, но безумные вопли его были безответны. Даже курица не шарахнулась из-под ног. Стены его дома стояли, но он был выпотрошен и крыша покорежилась. Во дворе неподвижно лежало что-то черное, зажарившееся на своей цепи. В одной из хижин он увидел точно так же спекшееся человеческое тело — словно костяк обмазали густой смолой. В этой хижине жила сумасшедшая старуха — когда люди убегали, они про нее забыли.

Среди уцелевших не было ни матери вождя, ни его молодой жены. Но младенец остался жив и будет расти под присмотром старших жен. Никому не известно, что белый солдат сказал по телефону своему начальнику и сказал ли ему начальник о том, что будет сделано, или же белый солдат сам знал это из правил ведения такой войны, которые он постигал во время своего военного обучения. Вождь повесился на дереве мопане. Полицейские, может быть солдаты (теперь это почти одно и то же, и люди их путают), нашли велосипед под его болтающимися башмаками. А потому дальний родственник все еще на нем ездит: если бы велосипед остался на своем месте в кухне, то, конечно, пропал бы во время налета. Никто не знает, где среди развалин деревни вождь отыскал веревку.

Люди начинают возвращаться на родное пепелище. Мертвых схоронили, как подобает, на кладбище предков в мопаневом лесу. В тазах и корзинах женщины носят глину с реки. Шумно болтая, они мнут ее и наращивают стены. Они идут с реки, покачивая на голове, словно перекладину буквы заглавного «Т», связки тростника длиннее их самих. В мопаневом лесу слышны голоса мужчин — они выбирают и валят деревья для опорных столбов.

Белый флаг висит на мопаневом шесте перед домом, белые стены которого, сложенные, как в домах у белых, уцелели от былого времени.

Перевод И.Гуровой

Об авторе

НАДИН ГОРДИМЕР — южно-африканская писательница, одна из немногих талантливых авторов, кто не покинул родину и в самом бастионе расизма и апартеида сражается своим оружием — пером — за честь и достоинство человека.

Регулярно печатается с начала 50-х годов.

Ее перу принадлежат многочисленные романы, среди них "Лживые дни", "Возможность любить", "Покойный буржуазный мир", и ряд сборников рассказов.

Произведения Н. Гордимер неоднократно переводились в СССР.