Прыжок в неизвестное

Я услышал звонок трамвая, пошел быстрее и вышел на площадь с маленьким сквером. Там остановился вагон. Я вошел в него. Но не успел подняться на площадку, как уже сообразил: "Боже ты мой, я ведь не могу взять билет своими скованными руками". По счастью, вагон был переполнен, и кондуктор находился от меня еще довольно далеко. Я проехал часть пути и, когда кондуктор стал ко мне приближаться, вышел на остановке, как будто тут мне и надо было сойти, и пошел пешком до следующей остановки. Этот маневр я повторял раза три-четыре. Он был хорош, я скоро попал в совсем другую местность и оказался в безопасности.

- И они тебя никак не могут найти, Стани? - боязливо спросила Стеффи Прокоп.

- На этот счет ты можешь быть спокойна, дитя мое. Вена велика. И если бы даже злой рок меня свел с обоими полицейскими, они бы меня наверняка не узнали. Видели они меня только совсем короткое время, в сумраке старого дома. Кроме того, на мне теперь другая шляпа и вместо пальто - накидка, изобретенная как будто нарочно для людей, которые желают прятать свои руки... И, наконец, я сегодня дал себе подстричь усы по-английски. Я ведь выгляжу теперь совсем другим человеком, не правда ли?

- Да. Ты немножко изменился.

- Вот видишь! - сказал удовлетворенно Демба. - Впрочем, побриться было совсем не так легко. Это сошло благополучно, но я чуть было не попал в безвыходное положение. Я, видишь ли, был предусмотрителен и, прежде чем войти в парикмахерскую, достал в подворотне деньги из кармана. Пока меня брили, я держал все время пятьдесят геллеров в руке. Когда после бритья подмастерье чистил на мне платье, я выронил деньги на пол как будто по неловкости. Подмастерье поднимает их, и я уже радуюсь удачной своей мысли и направляюсь к двери. Вдруг он мне говорит:

- Еще десять геллеров, пожалуйста.

- Почему? - спрашиваю я.

- Бритье стоит сорок геллеров, - говорит подмастерье.

- Ну? А у меня выпало из руки пятьдесят.

- Нет, тридцать, - говорит он и показывает мне свою ладонь, и на ней действительно только тридцать геллеров.

- Монета в двадцать геллеров куда-то закатилась, - говорю я ему. Двадцать геллеров должны еще где-то быть на полу.

Он нагнулся, и я хотел вынуть из кармана и положить на подзеркальник двадцать геллеров, пока он искал монету и не обращал на меня внимания. Но, к несчастью, как раз в этот миг дверь открывается, и входит какой-то господин... У меня едва хватило времени спрятать руки. Тем временем подмастерью надоело искать монету, и он сказал:

- Ничего нет на полу; вы, сударь, по-видимому, ошиблись.

- Она должна быть там, я это знаю наверное, поищите еще, - отвечаю я ему.

Но больше он искать не хотел.

- Вы, сударь, уронили тридцать геллеров, я ведь это видел.

Я был в полном отчаянии.

- Их было точно пятьдесят, - повторяю я. - Поищите, они должны сыскаться.

А тут еще вмешивается пришедший господин и ворчит, что из-за моих жалких двадцати геллеров он принужден ждать и что у него нет времени. Я не знал, что делать, и в замешательстве, чтобы выиграть время, сказал:

- А под шкафом вы смотрели? Монета покатилась туда.

Парикмахер заглянул под шкаф, и действительно - представь себе, какой случай! - там оказалась монета... После этого я быстро ушел, но чувствовал себя так, словно меня чуть было не переехал автомобиль... Я раньше никогда не думал, что человеку так часто нужны руки. Гораздо чаще, чем мозг, можешь мне поверить, Стеффи.

- Что же ты теперь будешь делать?

- Да, - сказал Демба. - У меня теперь двойная задача. Во-первых, я должен раздобыть двести крон. Для этого ты мне не нужна, Стеффи, это я могу сделать сам. Но мне нужно отделаться от наручников, и в этом ты должна мне помочь.

Стеффи Прокоп молчала и думала.

- Я все рассказал тебе, Стеффи. Тебе одной рассказал я все. Ты должна решить, виновен ли я или невиновен. Ты знаешь все, все мотивы поведения. Оправдан ли я в твоих глазах?

Стеффи Прокоп покачала головою.

- Нет.

Демба прикусил себе губы.

- Ты, значит, не хочешь мне помочь?

- О да, я хочу тебе помочь. Покажи мне наручники.

- Нет, - сказал Демба. - Если ты находишь, что я неправ, то мне не нужно твоей помощи. Отчего хочешь ты мне помочь, если осуждаешь меня?

- Я тебе только что говорила, Стани, - сказала Стеффи тихо и просительно. - Женщина может любить мужчину, когда он безобразен и когда он глуп. А также, когда он плохой человек, Стани. Покажи мне наручники.

- Нет, - сказал Демба и отодвинулся от Стеффи. - Зачем?

- Но ведь надо мне на них посмотреть, Стани, чтобы помочь тебе.

Станислав Демба беспокойно поглядывал на дверь.

- Кто-нибудь может войти.

- Нет, они еще обедают, - сказала Стеффи Прокоп. - Только после обеда приходит сюда отец и ложится на диван. Покажи же.

Станислав Демба медленно и колеблясь выпростал руки из-под накидки.

- В сущности, мне все равно, считаешь ли ты меня преступником или не считаешь. Я признаю над собою только собственный суд, - сказал он и бросил на Стеффи робкий взгляд, изобличавший лживость его самоуверенных слов.

- Так вот какие они, эти наручники! - тихо сказала Стеффи Прокоп.

- Ты их представляла иначе? - спросил Демба и проворно спрятал снова руки под накидку. - Два стальных обруча и тонкая цепочка.

- Цепочка совсем тонкая, - установила Стеффи Прокоп. - Перепилить ее, вероятно, нетрудно. - Она встала. - У папы есть ящик с инструментами. Погоди немного, я пойду за напильником.

Она вернулась с двумя напильниками разных размеров.

- Теперь ты должен изо всех сил растянуть цепочку. Так, хорошо! Теперь нужно торопиться. Она принялась пилить стальную цепочку.

- А что бы тебе грозило, Стани, если бы тебя нашли? - спросила она. Держи руки спокойно, иначе не выйдет ничего.

- Два года тюрьмы, - ответил Демба.

- Два года? - Стеффи с испугом взглянула на него.

- Да. Приблизительно столько. Два года. Стеффи Прокоп ничего больше не говорила, только старалась с отчаянным рвением пропилить цепочку.

- Да, - сказал Демба. - В этом-то весь ужас. В этом несоответствии между виною и карой. Два года пытки! Два года беспрерывного мучения!

- Тише! - остановила его Стеффи. - Не так громко. Они слышат в столовой каждое слово.