Разговоры беженцев

Циффель. Если уж вы так ставите вопрос - то не очень. А зачем мне менять отсутствие свободы при капитализме на отсутствие свободы при коммунизме? Вы ведь, кажется, не отрицаете, что при коммунизме полной свободы не будет?

Калле. Совершенно верно. Я и не обещаю полной свободы. Абсолютной свободы вообще ни для кого не существует. Ни для тех, кто стоит у власти, ни для народа. Капиталисты тоже не абсолютно свободны, это же ясно! Они, например, не имеют достаточной свободы, чтобы назначить президентом коммуниста. Или чтобы изготовить ровно столько костюмов, сколько требуется, - не больше, чем население может купить. С другой стороны, при коммунизме вам запрещено позволять себя эксплуатировать, - с этой свободой уже покончено раз и навсегда.

Циффель. Вот что я вам скажу: народ захватывает власть только в крайнем случае. Это связано с тем, что человек вообще думает только в крайнем случае. Когда уж вода к горлу подступит. Люди боятся хаоса.

Калле. Кончится тем, что из-за страха перед хаосом им придется смирно сидеть в подвалах разбомбленных домов под дулами эсэсовских револьверов.

Циффель. В желудке у них будет пусто, и они не смогут выйти на улицу хоронить своих детей, но зато будет царить порядок и им почти не придется думать. (Встал. У него снова появился интерес к разговору, несколько угасший во время политических рассуждений Калле.) У вас может возникнуть ложное впечатление, будто я их критикую. Совсем наоборот. Слишком напряженное мышление мучительно. Здравомыслящий человек избегает его всюду, где только это возможно. В известных мне странах, где мышление требуется в огромных масштабах, просто невозможно жить. Жить так, как я это понимаю. (Он озабоченно выпил свою кружку пива.)

Вскоре они попрощались и разошлись - каждый в свою сторону.

15

Перевод Е. Никаева.

Мышление как удовольствие. Об удовольствиях. Критика слов. Буржуазия не

обладает историческим мышлением

Калле. Любопытно, что необходимость мышления вызывает в вас, интеллигенте, такую неприязнь. При этом вы ведь ничего не имеете против своей профессии - скорее наоборот.

Циффель. Только одно: что это - профессия.

Калле. Всему виной современное развитие общества. Образовалось целое сословие, интеллигенция, которая должна заниматься мышлением и которую специально этому обучают. Она должна продавать предпринимателям свою голову, как мы продаем руки. Вы, конечно, уверены, что мыслите для всего общества; с таким же успехом и мы могли бы думать, что для всего общества производим автомобили; мы этого не думаем, мы знаем, что они для предпринимателей, а общество - черт с ним!

Циффель. По-вашему, я думаю только о себе, когда думаю, как мне продать то, чт_о_ я думаю, а то, чт_о_ я думаю, на самом деле предназначено не для меня, то есть не для общества?

Калле. Именно.

Циффель. Об американцах, намного опередивших нас в своем развитии я читал, что у них принято смотреть на мысли как на товар. В одной из ведущих газет мне встретилась такая фраза: "Главная задача президента - продать войну конгрессу и стране". Подразумевалась мысль: вступить в войну. Когда американцы ведут дискуссии по вопросам науки или искусства и хотят выразить свое одобрение, они говорят: "Идет, покупаю!" Просто у них слово "убедить" заменено более точным словом - "продать".

Калле. Понятно, что при таких обстоятельствах можно проникнуться отвращением к мышлению. Это уж никакое не удовольствие.

Циффель. Во всяком случае, мы сходимся на том, что жажда удовольствий одна из высших добродетелей. Там, где ей приходится туго или вообще в ней видят порок, - там что-то подгнило.

Калле. Удовольствие от мышления, как мы видим, основательно подорвано. Да и все удовольствия вообще. Во-первых, они слишком дороги. Чтобы только взглянуть на пейзаж, надо платить деньги, живописный вид - это прямо-таки золотое дно. Даже чтобы отправить естественную нужду, надо платить - ведь уборная и та стоит денег. В Стокгольме ко мне регулярно заходил один знакомый; я думал, ему нравится беседовать со мной, но оказалось - его привлекает моя уборная, в его собственной было слишком грязно.

Циффель. Французский поэт Вийон в одной из своих баллад, сетовал на то, что не имеет возможности прилично питаться и что из-за этого он стал не способен к любви. Об удовольствии от еды он уж и не помышлял.

Калле. А подарки? Да и все прочее, начиная с приема гостей и кончая выбором перочинного ножика для сынишки. Или, скажем, вы идете в кино. Вам должно доставить удовольствие то, что не доставило никакого удовольствия авторам фильма. Но вот что самое главное: удовольствия начисто отделены от прочей жизни. Они предназначаются только для того, чтобы человек мог отдохнуть, а затем снова приступить к тому, что удовольствия не доставляет. Вообще деньги платят лишь за то, что не доставляет удовольствия. Мне однажды пожаловалась проститутка, что какой-то клиент отказался ей платить только потому, что у нее случайно вырвался сладострастный вздох. Она спросила меня, а как при коммунизме?.. Но мы отвлеклись от темы.

Циффель. И прекрасно! Мы не обязаны выдавать на-гора продукцию. Значит, мы можем не ограничиваться изготовлением шляп или зажигалок. Мы вольны думать что хотим или, точнее, что можем. Наши мысли - это как даровое угощение. Кстати, не поймите меня превратно: ведь я не правительство и, следовательно, не могу извлечь из этого никакой пользы. В прошлый раз я вовсе не высказывался против мышления, хотя меня и можно было так понять; я из тех, кого доктор Геббельс называет интеллектуальными бестиями. Я только против такого общества, где человек обречен на гибель, если он не производит мыслительных операций гигантского масштаба, то есть против общества, отвечающего идеалу доктора Геббельса, который полностью решает всю проблему, вообще запрещая мышление.

Калле. Я не согласен с теми, кто Гитлера называет просто дураком. Получается, что если б он вдруг стал мыслить, то его бы уже и вовсе не было.

Циффель. В этом что-то есть. Заповедник для мышления, где запрещена охота на мысли, существует не только в гитлеровской Германии; вся разница в том, что там по колючей проволоке, которой обнесен этот заповедник, пропущен электрический ток. Весьма неразумно называть речь Гитлера, с которой он в тысяча девятьсот тридцать втором году выступил перед собранием рейнских промышленников, - глупой. По сравнению с этой речью статьи и речи наших либералов кажутся детским лепетом. Гитлер, тот по крайней мере знает, что без войны капитализма у него не будет. А либералы этого не знают. Возьмите, к примеру, немецкую литературу, которая после Карла Крауса погибла вместе с Манном и Мерингом.