Награжденный пятнадцатого августа

Ветер, запряги своих коней,

Чтобы разнести повсюду эту радостную весть...

На следующий день на рассвете Си-Слиман созвал под ружье весь свой гум[5] и во главе конницы отправился в город поблагодарить губернатора Алжира. Согласно обычаю, конница осталась ждать у ворот города; ага один явился в губернаторский дворец, был принят герцогом Пелисье и выразил ему свою преданность Франции в нескольких торжественных фразах того восточного стиля, который слывет образным, потому что в продолжение трех тысяч лет все юноши в нем сравниваются с пальмами, а все девушки -- с газелями. Затем, выполнив этот долг, Си-Слиман отправился в верхнюю часть города, чтобы все его увидели в полном блеске. По пути он помолился в мечети, одарил нищих деньгами, зашел к цирюльнику, к золотошвеям, накупил для своих жен духов, пестрых шелковых тканей в цветах, вышитых золотом голубых безрукавок и даже красные кавалерийские сапожки для своего юного аги. Он платил за все это не торгуясь, расточая свою радость полноценной, звонкой монетой. Потом его видели на базарах, где он сидел на турецких коврах с чашкой кофе, у лавок арабских торговцев, которые поздравляли его с наградой. Вокруг толпились любопытные, говоря: "Посмотрите, вот Си-Слиман, имберадор[6] прислал ему крест". А молодые мавританки, возвращаясь с купания и лакомясь сладкими пирожками, бросали из-под белого покрывала долгий взгляд восхищения на его серебряный крест. Ах, в жизни все-таки бывают прекрасные минуты!..

С наступлением сумерек Си-Слиман стал собираться в обратный путь. Но едва он занес ногу в стремя, как посланный из префектуры верховой подскочил к нему, запыхавшись:

- Вот ты где, Си-Слиман! А я везде ищу тебя... Идем скорее, губернатор хочет говорить с тобой!

Си-Слиман последовал за ним, не испытывая ни малейшей тревоги. Однако, проходя по парадному двору мавританского дворца, он столкнулся со своим давнишним врагом, начальником арабской канцелярии, который прошел мимо с ехидной усмешкой. Эта усмешка врага не на шутку испугала бедного Си-Слимана, и он, дрожа от страха, вошел в гостиную губернатора. Маршал встретил его, сидя верхом на стуле.

- Си-Слиман, - произнес он обычным для него грубым и гнусавым голосом, который приводил всех в трепет, - Си-Слиман, дружок мой, мне очень жаль... произошла ошибка... Это не тебя наградили, а каида[7] из племени зуг-зуг... Надо вернуть крест.

Красивое бронзовое лицо аги зарделось, как если бы он приблизился к пылающему горну. Судорога пробежала по его могучему телу. Глаза загорелись... Но это была только минутная вспышка. Овладев собой, он опустил глаза и низко поклонился губернатору

- Ты наш повелитель, господин мой! -- сказал он и, сорвав с груди крест, положил его на стол. Руки его дрожали, на длинных ресницах показались слезы. Старик Пелисье был тронут его горем.

- Ну, ну, полно, милый мой, получишь в следующем году, - сказал он, с нарочитым добродушием протягивая Си-Слиману руку.

Ага сделал вид, что не заметил протянутой руки, молча поклонился и вышел. Хорошо зная цену обещаниям маршала, он почувствовал себя навеки опозоренным этими канцелярскими кознями.

Весть о такой немилости уже распространилась по всему городу. Евреи с улицы Баб-Азун хихикали, провожая его взглядом, арабские же торговцы при встрече с ним отворачивались с видом сожаления. И это сострадание причиняло ему больше горя, чем насмешки. Он шел по городу, крадучись вдоль стен, выбирая самые глухие переулки. Место на груди, где только что был крест, жгло его, как открытая рана.

"Что скажут мои воины? Что скажут мои жены?" - неотступно думал он.

При этой мысли его охватил порыв злобы. Жестокие планы мести зарождались в его голове. Он видел себя бросающим призыв к священной войне, там, на границах Марокко, вечно алых от пожаров и битв. Вот он на улицах города Алжира во главе своего гума -- они грабят евреев, убивают христиан, и он сам гибнет в этой страшной схватке, хороня вместе с собой и свой позор. Все казалось ему возможным, но только не это бесславное возвращение... Вдруг среди этих планов мщения мысль об имберадоре как молния сверкнула в его сознании.

Имберадор!.. Для Си-Слимана, как для всякого араба, идея справедливости и могущества воплотилась в этом одном магическом слове. В глазах мусульман эпохи упадка это был подлинный защитник правоверных; а тот, другой, что в Стамбуле, издалека казался им существом отвлеченным, чем-то вроде незримого папы, сохранившего только духовную власть. А в наш век всем известно, чего стоит эта духовная власть...

Но имберадор с его огромными пушками, зуавами[8] и железным флотом!.. При мысли о нем Си-Слиман почувствовал себя спасенным. Без сомнения имберадор вернет ему крест. Дело несложное -- всего восемь дней пути. Он так верил в свой счастливый план, что решил оставить свою свиту дожидаться его у ворот города. На следующий день пакетбот уносил его по направлению к Парижу, и был он так сосредоточен и безмятежен, как будто совершал паломничество в Мекку.

Бедный Си-Слиман! Прошло четыре месяца, как он уехал, а в письмах к женам еще и речи нет о его возвращении. В продолжение четырех месяцем обезумевший, несчастный ага чувствовал себя затерянным среди парижских туманов, проводя дни в беготне по министерствам. Всюду осмеянный и как бы втянутый в ужасную систему зубчатых колес французской бюрократической машины, он метался из одного учреждения в другое, пачкал свой белый бурнус на деревянных скамьях в министерских прихожих в тщетном ожидании высокой аудиенции. По вечерам его можно было видеть в конторе меблированных комнат, когда он, печальный и осунувшийся, величественно смешной, приходил туда за ключом. Он подымался к себе, усталый от беготни и хлопот, но всегда гордый, не теряющий своего величавого вида. Цепляясь за надежду, он ожесточался, как разорившийся игрок, в погоне за утраченной честью...

А в это время его конница, расположившись у ворот Баб-Азуна, с восточным фатализмом ожидала своего начальника. Неподвижные стреноженные кони ржали на берегу моря. А во владениях аги вся жизнь замерла. Не хватало рабочих рук, и урожай погибал на полях. Женщины и дети, обратя свой взор в сторону Парижа, считали дни и часы... Сколько тревог, неосуществленных надежд и гибельных последствий повлек за собой этот лоскуток красной ленты! И когда все это кончится?