Принцесса Бландина

______________

* В суть дела (лат.).

Семпитернус. Все так, милейший, именно для того мы тут и стоим, но склонны ли мы подчиниться тому, чего от нас требуют, - вот в чем вопрос! А посему, скажите для начала, любезный монсеньор, испытываете ли вы некоторое почтение к самому себе?

Адолар. О господи! Да конечно же, я отношусь к себе с несказанным почтением, ибо, откровенно признаться, дражайший коллега, честь и хвала всем вашим несравненным совершенствам, обаянию ваших талантов, однако же ни один человек на свете не нравится мне столь же безоговорочно, как я сам себе нравлюсь!

Семпитернус. Вот видите, уважаемый, каждый сам куда лучше других знает, чего он стоит. Но ближе к делу! Никто не усомнится, что мы оба весьма достойные мужи, однако нам, именно нам поручили весьма второстепенное дело, которое обыкновенно во всяком хорошем спектакле легко и просто улаживается кем? - слугами, челядью! Эти людишки со свойственным им проворством обычно одним движением пальца умеют обозначить любой характер, больше того выбалтывая нам сокровеннейшие семейные тайны господ, которым они служат, они вместе с поучительным рассказом о хитросплетениях пьесы дают нам еще одно практическое поучение - не слишком-то доверяться прислуге в жизни, соединяя тем самым приятное с полезным. Сами видите, мой верный Адолар, в подобных обстоятельствах нам с вами ничуть не поможет, что в списке действующих лиц этой комедии я значусь гофмаршалом, а вы - посланником при дворе Килиана; ибо мало того, что вам и так - в качестве избитого и плюхнувшегося в тюки с пряжей посланника - выпала не бог весть какая роль, но теперь, поручив нам заведомо низкое ремесло - развлекать зрителя экспозицией пьесы, - нас низвели до пошлых подручных драматурга. Разве есть у нас виды на хоть сколько-нибудь глубокий характер? На блистательный монолог, в конце которого ладоши зрителя принимаются хлопать сами?

Адолар. Вы правы, дорогой Семпитернус! Впрочем, что касается моих видов на дальнейшее существование в пьесе, то вы ведь, любезнейший, не откажетесь признать, что я числюсь в ней среди несчастливых воздыхателей Бландины и уже благодаря одному этому стою много выше вас, друг мой. На мою долю, несомненно, выпадет немало пафоса, и я надеюсь в некотором смысле произвести фурор.

Семпитернус (с улыбкой кладя Адолару руку на плечо). Мой милый, добрый, тщеславный друг! Какой пыл, какие надежды! Ужели мне нужно вам объяснять, что вся эта пьеса - донельзя жалкая поделка? Унылое подражательство - только и всего. Принцесса Бландина - чуть-чуть переделанная Турандот, король мавров Килиан - второй Фьерабрас. Короче, вовсе не обязательно быть семи пядей во лбу, много читать и вообще изрядно продвинуться в своем образовании, чтобы с первого взгляда распознать все литературные образцы, что стояли у автора перед глазами. И вообще я стал замечать, что меня, человека всесторонне образованного, уже ничто в мире не способно удивить и привлечь новизной.

Адолар. Ну совершенно и мой случай, невзирая на то, что творение поэта, оказавшееся теперь у нас под руками, дабы как следует его размять и переработать, вызывает у меня куда больше доверия, ибо, честно говоря, я считаю, что моя роль совсем недурна, особенно если я за нее возьмусь, если сумею своим мастерством воплотить этот характер...

Семпитернус. Напрасный труд, тщетные усилия! Ужели вы полагаете, что это поможет? А самое скверное - автор все равно будет утверждать, что он, и только он, истинный создатель, Deus* сего творения, тогда как все посторонние усилия и вмешательства ни черта не стоят.

______________

* Бог (лат.)

Суфлер. Нет, дело совсем скверно, ни слова из того, что они там несут, нет в книге - надо бежать к директору.

Он исчезает, и окошечко его захлопывается.

Адолар. Так уж устроен мир - одна черная неблагодарность, авторам ведь и невдомек, что они существуют на свете только ради нас, актеров. В таком случае, дорогой коллега, не лучше ли с самого начала эту пьесу прикончить для ее же блага? Короче - долой экспозицию!

Семпитернус.

Дай руку мне. Рукопожатьем честным

Немецким мы скрепим наш уговор.

Забудем вздор безумного поэта,

Долой зубрежку сих бездарных ямбов,

Что рождены фантазией глупца!

Прочь экспозицию!

Адолар.

Клянусь! Клянусь!

Да будет смерть отныне всяким ритмам,

Что путами связали наш язык!

Семпитернус. Сдается мне, ты тоже шпаришь ямбом?

Адолар. Не ты ли, братец, задал этот тон?

Семпитернус. О боги, видно, демон нас попутал!

Голос директора (из-за сцены). Черт возьми, что там происходит? Они же несут бог весть что! Где экспозиция? У нас там, по-моему, еще гром и молния должны быть? Господин режиссер, где вы? Уймите вы этих бесноватых, пусть говорят по тексту!

Семпитернус и Адолар. Не желаем по тексту, хватит с нас текстов! Мы еще в школе, заучивая тексты Корнелия Непота и Цицерона, получили достаточно подзатыльников, теперь же, став достойными мужами, тексты видеть не можем, а раз мы не можем видеть текст экспозиции, значит, ни о какой экспозиции речи быть не может.

Режиссер (из-за сцены). По пять талеров с каждого в штрафную кассу.

Семпитернус.

О, слово роковое! О, тиранство!

Вот горькая расплата за грехи

Служенья рабского фиглярской музе!

Бываем ли на сцене мы собой?

Да никогда! По прихоти поэта.

Что у себя в каморке пишет бредни,

Мы то князья, то нищий сброд и шваль,

То утопаем в роскоши фальшивой,

То кутаемся в грязные лохмотья,

Страша людей аляповатым гримом

И опасаясь в зеркало взглянуть,

Где, вопреки святым законам правды,

Отражены совсем не мы, а рожи

Похлестче всяких святочных чертей!

Но в миг, когда своим исконным правом

Хотя бы раз собой побыть на сцене

Мы вздумали воспользоваться, - грубо

Бряцая цепью нашей несвободы,

Одернула нас рыком преисподни

Та сила, что директором зовется.

Голос директора. Милейший! Вы выпадаете из роли!

Семпитернус. О нет, тиран! Я из нее вознесся!

Адолар.

Идет директор! Вижу нос багровый,

Он близится походкою медвежьей,

Сверкают гневом стекла окуляров!

Спасайся, брат! От этого зверюги,