Миссис Корнер расплачивается

- Я этого и не делаю. Я хочу, чтобы ты иногда вел себя, как другие, понимаешь - хочу! - объяснила миссис Корнер.

- Вряд ли ты хочешь сказать, дорогая моя, - продолжал настаивать ее муж, - что ты искренне считаешь, будто я только выиграю, если стану пьянствовать, хотя бы даже изредка.

- Я не говорила о пьянстве, я сказала: "позволить себе что-нибудь лишнее".

- А я как раз позволяю себе кое-что в умеренных дозах, - объявил мистер Корнер. - "Умеренность во всем" - вот мой девиз.

- Я давно это знаю, - ответила миссис Корнер.

- Всего понемногу и... - На этот раз мистер Корнер сам остановился на середине фразы. - Боюсь, - сказал он, вставая, - что нам придется отложить дальнейший спор на эту интересную тему. А теперь, дорогая, если тебе не трудно, выйди со мной в коридор, я должен обсудить с тобой некоторые хозяйственные мелочи.

Хозяин и хозяйка протиснулись мимо гостьи и закрыли за собой дверь. Гостья продолжала завтракать.

- Как я этого хочу! - в третий раз повторила миссис Корнер, вновь усаживаясь за стол через несколько минут. - Я бы отдала все на свете, все, - повторила она с горячностью, - чтобы Кристофер хоть немного походил на обыкновенного, настоящего мужчину.

- Но ведь он всегда был таким, как сейчас, - напомнила ей подруга.

- Во время помолвки, конечно, естественно, что мужчина ведет себя безупречно. Но я не думала, что он всегда будет таким.

- Мне кажется, что он - на редкость славный малый. А ты - одна из тех, кто не умеет ценить своего счастья.

- Я знаю, что он славный, - согласилась миссис Корнер, - и я очень его люблю. Но именно потому, что я его люблю, я не хочу краснеть за него. Я хочу, чтобы он был настоящим мужчиной и делал все то, что делают остальные мужчины.

- А разве решительно все остальные мужчины ругаются и при удобном случае напиваются?

- Конечно, как же иначе, - авторитетным тоном промолвила миссис Корнер. - Мужчина должен быть мужчиной, а не мокрой курицей.

- А ты когда-нибудь видела пьяного мужчину? - спросила ее подруга, грызя кусочек сахара.

- Сколько угодно, - ответила миссис Корнер, облизывая свои пальцы, запачканные вареньем.

Этим миссис Корнер хотела сказать, что она пять или шесть раз в своей жизни побывала в театре, выбирая из репертуара британского театра пьесы преимущественно развлекательного характера. А в реальной действительности она в первый раз столкнулась с этим явлением только через месяц после вышеописанного разговора, давно забытого наиболее заинтересованными в нем лицами, - и никто не мог быть более удивлен всем происходящим, чем миссис Корнер.

Как это с ним стряслось, мистер Корнер никогда не мог во всех подробностях вспомнить. Он не принадлежал к людям, для которых существуют проповедники трезвости. Свой "первый бокал" он выпил так давно, что даже не помнил, когда это было, и с той поры перепробовал содержимое многих других бокалов. Но еще никогда мистер Корнер не переходил и не испытывал искушения перейти границы своей любимой добродетели - умеренности.

"У нас была на двоих одна бутылка кларета, - не раз припоминал впоследствии мистер Корнер, - добрую половину которой выпил он. А затем он вытащил маленькую зеленую фляжку. Он сказал, что этот напиток приготовлен из груш и что в Перу его берегут специально для детских праздников. Конечно, он мог сказать это в шутку, но, так или иначе, мне совершенно непонятно, как одна-единственная рюмка... не мог же я выпить больше одной рюмки, пока он рассказывал свои истории..."

Тут была неясность, которая мучила мистера Корнера.

Этот "он", который рассказывал свои истории, приведшие к столь плачевным результатам, был некий Биль Дамон, дальний родственник мистера Корнера, старший помощник капитана парохода "Фортуна". Они не видели друг друга с детства, и вдруг случайно встретились на Лиденгол-стрит.

"Фортуна" должна была на рассвете отчалить от пристани св.Екатерины и отплыть в Южную Америку, так что опять могли пройти годы, прежде чем они встретятся вновь. Как указал мистер Дамон, сама судьба свела их, чтобы они могли уютно пообедать вечерком в капитанской каюте "Фортуны". Мистер Корнер, вернувшись к себе в контору, отправил в Равенскорт-парк нарочного, сообщая письмом необыкновенное известие о том, что он, вероятно, вернется домой не раньше десяти часов вечера; закончив работу, он в первый раз после женитьбы направил свои шаги в сторону, противоположную той, где находились его дом и супруга.

Друзья беседовали на самые разные темы, а в заключение заговорили о возлюбленных и женах. Штурман Дамон обладал, по-видимому, большим и разносторонним опытом по этой части. Они говорили - впрочем, нет, говорил штурман, а мистер Корнер слушал - об оливковых красотках Латинской Америки, о страстных черноглазых креолках и о белокурых Юнонах калифорнийских долин. Штурман развивал ряд теорий о том, как надо завоевывать женщин и как с ними обращаться, и, если верить его словам, эти теории всегда успешно применялись им на практике. Новый мир открылся перед мистером Корнером, мир, где прелестные женщины с собачьей преданностью боготворили мужчин, которые хотя отвечали им взаимностью, но умели ими повелевать. Мистер Корнер, сначала внимавший с холодным порицанием, постепенно разгорелся до состояния кипучего восторга и слушал как зачарованный. Только время положило конец рассказам о похождениях штурмана. В одиннадцать часов кок напомнил им, что капитан и лоцман могут в любую минуту подняться на борт.

Мистер Корнер, удивившись, что уже так поздно, долго и нежно прощался со своим родственником, а потом обнаружил, что пристань св.Екатерины самый запутанный лабиринт, из какого ему когда-либо приходилось выбираться. Под фонарем на Майнориз-стрит мистеру Корнеру вдруг пришло в голову, что он - никем не понятый человек. Миссис Корнер никогда не говорила и не делала тех вещей, какими латиноамериканские красотки хоть в слабой степени старались выразить свою всепожирающую страсть к мужчинам, которые, насколько мистер Корнер мог судить, были ничем не лучше его самого. Вспоминая, как с ним говорила и как с ним обращалась миссис Корнер, мистер Корнер заплакал. Заметив, однако, что какой-то полицейский с любопытством поглядывает на него, он вытер слезы и поспешил дальше. Расхаживая по платформе станции Меншен-хаус, где всегда очень дует, он снова, с удвоенной силой, ощутил перенесенные им обиды. "Почему в поведении миссис Корнер нет и следа собачьей преданности? В этом виноват только я, - с горечью упрекал он самого себя. - Женщина любит своего властелина, таков ее инстинкт, - задумчиво рассуждал мистер Корнер. - Черт меня побери, - признавался он самому себе, - если она хоть когда-нибудь смотрит на меня, как на властелина".