Кодекс чести Вустеров

Однако, должен честно признаться, когда я весело приветствовал Сеппингза, у меня не было предчувствия надвигающейся беды. Напротив, я с большим нетерпением ждал встречи с тётей Делией - моей, как я уже упоминал, любимой тётей (не путать с тётей Агатой, которая могла давить крыс зубами и есть хрустальные бокалы, не морщась). Я предвкушал удовольствие, которое получу, болтая с ней о том, о сём, и, не хочу скрывать, надеялся, что мне удастся напроситься к ней на ленч. А благодаря виртуозности Анатоля, её повара, любая трапеза в доме тёти Делии превращалась в пиршество богов, которому позавидовал бы любой гурман.

Проходя через холл, я обратил внимание, что дверь в комнату, где хранилась коллекция старинного серебра, была открыта, и краешком глаза увидел дядю Тома, по обыкновению возившегося со своими бесценными экспонатами. На мгновение мне в голову закралась мысль зайти посмотреть на дорогое его сердцу старьё и заодно поинтересоваться, как у него дела с пищеварением, о котором он мог говорить часами, но моя осмотрительность взяла верх над любопытством. Моему дяде ничего не стоило загнать меня в угол и не выпускать до тех пор, пока он не сообщит всего, что знает, о завитках, гравировке, спиралях, чеканке, не говоря уже о лиственных и романских орнаментах в виде цепи выпуклых овалов по бордюрам изделий, и я решил, что лучше мне с ним не связываться. Соответственно, я бесшумно проскользнул мимо открытой двери и направил свои стопы в библиотеку, где, если верить Сеппингзу, в данный момент свила гнездо тётя Делия.

Как выяснилось, моя ближайшая и дражайшая работала не покладая рук, зарывшись в валявшиеся по всему столу гранки. Всем известно, тётя Делия любезная и весьма популярная издательница еженедельного журнала для особ слабого пола «Будуар миледи». Однажды я внёс вклад в её дело, написав туда статью «Что носит хорошо одетый мужчина».

Когда я вошёл в библиотеку, она вынырнула из бумаг и поприветствовала меня гулким голосом, который снискал ей славу во всех охотничьих клубах, где ценилось умение строить каверзы несчастным британским лисам.

- Привет, урод, - сказала она. - Каким ветром тебя занесло?

- Мне передали, о моя престарелая плоть и кровь, ты хотела со мной поговорить.

- Но я не хотела, чтобы ты вламывался ко мне, как в трактир, и мешал работать. Наверное, твоё чутьё тебе подсказало, что именно сегодня у меня дел по горло.

- Если тебя беспокоит, смогу ли я остаться на ленч, можешь не волноваться. Как всегда, я к твоим услугам. Чем нас порадует Анатоль?

- Тебя он ничем не порадует, мой юный козлик. Я жду на ленч известную писательницу, Помону Гриндл.

- Буду счастлив с ней познакомиться.

- Значит не видать тебе счастья как своих ушей. Нам надо поговорить tete-a-tete. Я должна вытянуть из неё сногсшибательный сериал для «Будуара». А тебе я всего-навсего хотела сказать, что ты должен сходить в антикварный магазин на Бромптон-Роуд - сразу за часовней, даже ты не заблудишься - и поиздеваться над кувшинчиком для сливок в форме коровы.

По правде говоря, я растерялся. На мгновение мне даже показалось, от непосильных трудов у тёти Делии поехала крыша.

- Что над чем я должен?

- Антиквар где-то раздобыл кувшинчик для сливок восемнадцатого века, и Том собирается его купить.

Туман перед моими глазами рассеялся.

- Ты имеешь в виду, он серебряный, что?

- Да. Нечто вроде кружки в форме коровы. Зайди в магазин, попроси, чтобы тебе показали серебряную корову, а затем обдай её презрением.

- Да, но зачем?

- Чтобы сбить с антиквара спесь, олух. Стоит только посеять в нём сомнения, он сбавит цену, а чем дешевле мой дражайший купит этот хлам, тем сильнее он обрадуется. Сам понимаешь, мне просто необходимо, чтобы он был в хорошем настроении, потому что, если я уломаю Гриндл и подпишу с ней контракт, мне придётся раскошелить Тома на кругленькую сумму. Эти новомодные писательницы совсем с ума посходили. Требовать такие безумные гонорары тяжкий грех. Короче, беги скорее в магазин и начинай презрительно трясти головой.

Я всегда рад оказать услугу доброй, старой тётушке, но на сей раз вынужден был, как выразился бы Дживз, заявить nolle prosequi. Никто не спорит, опохмелительные коктейли Дживза - чудо из чудес, но даже после них презрительно трясти головой не рекомендуется.

- Сегодня я не могу презрительно трясти головой. Даже не проси.

Она подозрительно на меня посмотрела, приподняв левую бровь.

- Опять упился вчера до чёртиков? Что ж, если беспробудное пьянство лишило тебя возможности презрительно трясти головой, надеюсь, у тебя остались силы презрительно поджать губы?

- Сколько угодно.

- Тогда вперёд. И не забудь изумленно охнуть. Можешь поцокать языком. Ах да, и ещё обязательно скажи, что это датский новодел.

- Зачем?

- Понятия не имею. По-видимому, для кувшинчика в форме коровы ничего страшнее быть не может.

Она умолкла и окинула задумчивым взглядом моё, не стану скрывать, несколько измученное лицо.

- Значит вчера ты пустился в загул, мой юный цыплёночек? Просто удивительно, каждый раз, когда я тебя вижу, ты на ногах не стоишь после очередной попойки. Открой секрет, ты когда-нибудь отрываешься от бутылки, или даже по ночам во сне потихоньку тянешь из горла?

Я сделал вид, что обиделся.

- Ты клевещешь на меня, любезная родственница. Бертрам Вустер отмечает только выдающиеся события. В остальных случаях он - само воздержание. Три-четыре коктейля, стакан вина за обедом и иногда пара рюмок ликёра к кофе это всё, что он себе позволяет. А вчера я устроил холостяцкую вечеринку в честь Гусика Финк-Ноттля.

- Да ну?! - Она расхохоталась, по правде говоря, несколько громче, чем могла выдержать моя расшатанная нервная система, но с этим ничего нельзя было поделать. Когда тётя Делия изумляется, извёстка, как правило, начинает сыпаться с потолка. - Ты кутил с Пеньком-Бутыльком? Дай бог ему здоровья. Как поживает наш тритономанчик?

- Очень даже неплохо.

- Надеюсь, он порадовал общество речью перед началом оргии?

- Представь себе, да. Я был просто поражён. Ни на минуту не сомневался, он покраснеет как рак и откажется. Не тут-то было. Когда мы выпили за его здоровье, он поднялся на ноги, и, холодный как льды в лунную ночь, пользуясь терминологией Анатоля, начал распинаться. Мы ушам своим не поверили.