Opere del Cavaliere Giambattista Piranesi

Он, видно, архитектор, - подумал я, - чтоб полюбиться ему, притворюсь любителем архитектуры . При этих словах глаза мои обратились на собрание огромных фолиантов, на которых выставлено было: Opere del Cavaliere Giambattista Piranesi . Прекрасно! - подумал я, взял один том, развернул его, - но бывшие в нем проекты колоссальных зданий, из которых для построения каждого надобно бы миллионы людей, миллионы червонцев и столетия, - эти иссеченные скалы, взнесенные на вершины гор, эти реки, обращенные в фонтаны, - все это так привлекло меня, что я на минуту забыл о моем чудаке. Более всего поразил меня один том, почти с начала до конца наполненный изображениями темниц разного рода; бесконечные своды, бездонные пещеры, замки, цепи, поросшие травою стены - и, для украшения, всевозможные казни и пытки, которые когдалибо изобретало преступное воображение человека... Холод пробежал по моим жилам, и я невольно закрыл книгу. Между тем, заметив, что оригинал нимало не удостоивает внимания зодческий энтузиазм мой, я решился обратиться к нему с вопросом: - Вы, конечно, охотник до архитектуры? - сказал я. - До архитектуры? - повторил он, как бы ужаснувшись. Да, - промолвил он, взглянув с улыбкой презрения на мой изношенный кафтан, - я большой до нее охотник! - и замолчал. Только-то? - подумал я, - этого мало . - В таком случае, - сказал я, снова раскрывая один из томов Пиранези, - посмотрите лучше на эти прекрасные фан тазии, а не на лубочные картинки, которые лежат перед вами. Он подошел ко мне нехотя, с видом человека, досадующе го, что ему мешают заниматься делом, но едва взглянул на раскрытую передо мной книгу, как с ужасом отскочил от ме ня, замахал руками и закричал: - Бога ради, закройте, закройте эту негодную, эту ужас ную книгу! Это мне показалось довольно любопытно. - Я не могу надивиться вашему отвращению от такого превосходного произведения; мне оно так нравится, что я сей же час куплю его, - и с сими словами я вынул кошелек с деньгами. - Деньги! - проговорил мой чудак этим звучным шепотом, о котором мне недавно напомнил несравненный Каратыгин в Жизни Игрока .- У вас есть деньги! - повторил он и затрясся всем телом. Признаюсь, это восклицание архитектора несколько рас холодило мое желание войти с пим в тесную дружбу; но лю бопытство превозмогло. - Разве вы нуждаетесь в деньгах? - спросил я. - Я? Очень нуждаюсь! - проговорил архитектор, - и очень, очень давно нуждаюсь, - прибавил он, ударяя на каж дое слово. - А много ли вам надобно? - спросил я с чувством. Может, я и могу помочь вам. - На первый случай мне нужно безделицу - сущую без делицу, десять миллионов червонцев. - На что же так много? - спросил я с удивлением. - Чтобы соединить сводом Этну с Везувием, для триум фальных ворот, которыми начинается парк проектированного мною замка, - отвечал он, как будто ни в чем не бывало. Я едва мог удержаться от смеха. - Отчего же, - возразил я, - вы, человек с такими колос сальными идеями, - вы приняли с отвращением произведения зодчего, который, по своим идеям, хоть несколько при ближается к вам? - Приближается? - воскликнул незнакомец. - Прибли жается! Да что вы ко мне пристаете с этой проклятою кни гою, когда я сам сочинитель ее? - Нет, это уж слишком! - отвечал я. С этими словами взял я лежавший возле Исторический словарь и показал ему страницу, на которой было написано: Жанбатиста Паранезе, знаменитый архитектор... умер в 1778... - Это вздор! это ложь! - закричал мой архитектор. - Ах, я был бы счастлив, если б это была правда! Но я живу, к несчастию моему живу, - и эта проклятая книга мешает мне умереть. Любопытство мое час от часу возрастало. - Объясните мне эту странность, - сказал я ему, поверьте мне свое горе: повторяю, что я, может быть, и могу помочь вам. Лицо старика прояснилось; он взял меня за руку. - Здесь не место говорить об этом; нас могут подслушать люди, которые в состоянии повредить мне. О! я знаю людей... Пойдемте со мною; я дорогой расскажу вам мою страшную историю. Мы вышли. - Так, сударь, - продолжал старик, - вы видите во мне знаменитого и злополучного Паранези. Я родился человеком с талантом... что я говорю? теперь запираться уже поздно, - я родился с гением необыкновенным. Страсть к зодчеству развилась во мне с младенчества, и великий МикельАнджело, поставивший Пантеон па так называемую огромную церковь Св. Петра в Риме, в старости был моим учителем. Он восхищался моими планами и проектами зданий, и когда мне исполнилось двадцать лет, великий мастер отпустил меня от себя, сказав: Если ты останешься долее у меня, то будешь только моим подражателем; ступай, прокладывай себе новый путь, и ты увековечишь свое имя без моих стараний . Я повиновался, и с этой минуты начались мои несчастия. Деньги становились редки. Я нигде не мог найти работы; тщетно представлял я мои проекты и римскому императору, и королю французскому, и папам, и кардиналам: все меня выслушивали, все восхищались, все одобряли меня, ибо страсть к искусству, возженная покровителем МикельАнджело, еще тлелась в Европе. Меня берегли как человека, владеющего силою приковывать преславные имена к славным памятникам; но когда доходило дело до постройки, тогда начинали откладывать год за годом: Вот поправятся финансы, вот корабли принесут заморское золото , тщетно! Я употреблял все происки, все ласкательства, недостойные гения, - тщетно! я сам пугался, видя, до какого унижения доходила высокая душа моя, - тщетно! тщетно! Время проходило, начатые здания оканчивались, соперники мои снискивали бессмертие, а я - скитался от двора к двору, от передней к передней, с моим портфелем, который напрасно час от часу более и более наполнялся прекрасными и неисполнимыми проектами. Рассказать ли вам, что я чувствовал, входя в богатые чертоги с новою надеждою в сердце и выходя с новым отчаянием? - Книга моих темниц содержит в себе изображение сотой доли того, что происходило в душе моей. В этих вертепах страдал мой гений; эти цепи глодал я, забытый неблагодарным человечеством... Адское наслаждение было мне изобретать терзания, зарождавшиеся в озлобленном сердце, обращать страдания духа в страдание тела, - но это было мое единственное наслаждение, единственный отдых. Чувствуя приближение старости и помышляя о том, что если бы кто и захотел поручить мне какую-либо постройку, то недостало бы жизни моей на ее окончание, я решился на печатать свои проекты, на стыд моим современникам и чтобы показать потомству, какого человека они не умели ценить. С усердием принялся я за эту работу, гравировал день и ночь, и проекты мои расходились по свету, возбуждая то смех, то удивление. Но со мной сталось совсем другое. Слушайте и удивляйтесь... Я узнал теперь горьким опытом, что в каждом произведении, выходящем из головы художника, зарождается дух-мучитель; каждое здание, каждая картина, каждая черта, невзначай проведенная по холсту или бумаге, служит жилищем такому духу. Эти духи свойства злого: они любят жить, любят множиться и терзать своего творца за тесное жилище. Едва почуяли они, что жилище их должно ограничиться одними гравированными картинами, как возне годовали на меня... Я уже был па смертной постели, как вдруг... Слыхали ль вы о человеке, которого называют веч ным жидом? Все, что рассказывают о нем, - ложь: этот зло получный перед вами... Едва я стал смыкать глаза вечным сном, как меня окружили призраки в образе дворцов, палат, домов, замков, сводов, колони. Все они вместе давили меня своею громадою и с ужасным хохотом просили у меня жизни. С той минуты я не знаю покоя; духи, мною порожденные, преследуют меня: там огромный свод обхватывает меня в свои объятия, здесь башни гонятся за мною, шагая верстами; здесь окно дребезжит передо мною своими огромными рамами. Иногда заключают они меня в мои собственные темницы, опускают в бездонные колодцы, куют меня в собственные мои цепи, дождят на меня холодною плесенью с полуразрушенных сводов, - заставляют меня переносить все пытки, мною изобретенные, с костра сбрасывают на дыбу, с дыбы на вертел, каждый нерв подвергают нежданному страданию, - и между тем, жестокие, прядают, хохочут вокруг меня, не дают умереть мне, допытываются, зачем осудил я их на жизнь неполную и на вечное терзание, - и наконец, изможденного, ослабевшего, снова выталкивают на землю. Тщетно я перехожу из страны в страну, тщетно высматриваю, не подломилось ли где великолепное здание, на смех мне построенное моими соперниками. Часто, в Риме, ночью, я приближаюсь к стенам, построенным этим счастливцем Микелем, и слабою рукою ударяю в этот проклятый купол, который и не думает шевелиться, - или в Пизе вешаюсь обеими руками на эту негодную башню, которая, в продолжение семи веков, нагибается на землю и не хочет до нее дотянуться. Я уже пробежал всю Европу, Азию, Африку, переплыл море: везде я ищу разрушенных зданий, которые мог бы воссоздать моею творческою силой; рукоплескаю бурям, землетрясениям. Рожденный с обнаженным сердцем поэта, я перечувствовал все, чем страждут несчастные, лишенные обиталища, пораженные ужасами природы; я плачу с несчастными, но не могу не трепетать от радости при виде разрушения... И все тщетно! час создания не наступил еще для меня - или уже прошел: многое разрушается вокруг меня, но многое еще жи вет и мешает жить моим мыслям. Знаю, до тех пор не сомкнутся мои ослабевшие вежды, пока не найдется мой спаситель и все колоссальные мои замыслы будут не на одной бумаге. Но где он? где найти его? Если и найду, то уже проекты мои устарели, многое в них опережено веком, а нет сил обновить их! Иногда я обманываю моих мучителей, уверяя, что занимаюсь приведением в исполнение какоголибо из проектов моих; и тогда они на минуту оставляют меня в покое. В таком положении был я, когда встретился с вами; во пришло же вам в голову открыть передо мною мою проклятую книгу: вы не видали, но я... я видел ясно, как одна из пилястр храма, построенного в средине Средиземного моря, закивала на меня своей косматой головою... Теперь вы знаете мое несчастие: помогите же мне, по обещанию вашему. Только десять миллионов червонцев, умоляю вас! - И с сими словами несчастный упал предо мною на колени. С удивлением и жалостию смотрел я на бедняка, вынул червонец и сказал: - Вот все, что могу я дать вам теперь. Старик уныло посмотрел на меня. - Я это предвидел, - отвечал он, - но хорошо и это: я приложу эти деньги к той сумме, которую сбираю для покуп ки Монблана, чтоб срыть его до основания; иначе он будет/ отнимать вид у моего увеселительного замка. С сими словами старик поспешно удалился...