Месть огнедлаков

Хотя положение начальника не требовало личного участия в тушениях, он, однако, себя не щадил и первым бросался в самое пекло. Его фигура — рослая и гибкая, с буйной львиной гривой, выбивающейся из-под каски, — высилась ангелом-хранителем посреди змеиных клубков, щерившихся тысячами кровавых жал. Порой казалось, что шел он на верную гибель, туда, куда уже ни один пожарный не посмел бы носа сунуть, и — о чудо! — появлялся из преисподней целым и невредимым, с неизменной добродушной, слегка загадочной усмешкой на мужественном, освещенном алыми отблесками лице; и снова, набрав воздуху в прокаленную жаром грудь, нырял в огонь. Бледнели лица товарищей, когда он с беспримерной отвагой взбирался на залитые огненным потоком этажи, карабкался на полуобгоревшие балконы, безоглядно лавировал среди хищно оскаленной арматуры.

— Ну и дьявол! Вот дьявол! — шептались между собой пожарные, с ужасом и почтением взирая на своего начальника.

Вскоре он получил прозвище «Огнестойкий» и стал кумиром пожарных и всего городского люда. О нем кружили были и небылицы, в них он фигурировал неким двуликим существом — архангелом Михаилом и одновременно демоном. Фигура его обрастала множеством слухов, в которых самым удивительным образом переплетались страх и преклонение. На сегодняшний же день за Чарноцким накрепко утвердилась слава доброго чародея, знающегося с. таинственными силами. Каждый шаг, каждый жест Огнестойкого был исполнен для людей особого значения.

Более всего поражало их, что «асбестовые» свойства Чарноцкого как будто бы передаются его одежде, которая на пожарах тоже не обгорает.

На первых порах считали, что он надевает для работы костюм из особого, огнеупорного материала, но оказалось — ничего подобного. Бывали случаи, когда бесстрашный начальник, поднятый в морозную ночь по тревоге, натягивал в спешке комбинезон первого спавшего с краю пожарного, а из огня все равно выходил невредимым.

Кто-нибудь другой на его месте использовал бы исключительный свой дар для заработка — подался бы в странствующие чудотворцы либо шарлатаны, но пану Антонию, довольно было людского почета и восхищения. Единственно, что он себе позволял, так это бескорыстные «эксперименты» в кругу коллег или хороших знакомых, повергающие зрителей в оторопь. Без всяких признаков боли держал, например, на голой ладони минут по пятнадцать и дольше пылающие угли, а когда бросал их снова в огонь, на руке не оставалось ни следа ожогов.

Не меньший восторг вызывало его умение передавать свою огнестойкость другим. Стоило ему подержать человека за руку, как тот на какое-то время становился нечувствительным к огню. Группа местных врачей заинтересовалась им и предложила дать несколько «сеансов» за солидную плату. Чарноцкий возмущенно отверг предложение и после этого долго не показывал свои опыты даже в узком кругу.

Рассказывали о нем и другие прелюбопытнейшие истории. Пожарные из тех, что служили под его Началом уже немало лет, заверяли всеми святыми, что Огнестойкий на пожарах двоится и троится: не раз, мол, замечали его среди бушующего пожара одновременно в двух-трех самых опасных местах. Кшиштоф Случ, хорунжий дружины, клялся и божился, что однажды, когда пожар уже шел на убыль, своими глазами видел в глубине уцелевшего эркера три фигуры пана Антония, похожие между собой как близнецы, — они слились в одну, и пан Чарноцкий сошел себе как ни в чем не бывало по лестнице.

Сколько в этих пересудах было правды, а сколько фантастических домыслов — как знать. Одно несомненно — Чарноцкий был человеком необыкновенным и как бы созданным для борьбы со зловредной стихией.

Он и сражался с нею — все ожесточенней, сознавая свою силу, совершенствуя из, года в год методы защиты, возводя все новые преграды на пути всепожирающего огня.

Со временем эта борьба сделалась для Чарноцкого смыслом жизни; дня не проходило, чтобы он не изобрел еще один надежный способ пожарной профилактики. Вот и сегодня, этим жарким июльским полднем, он просматривал последние записи, сортировал материал, накопленный для будущей книги о пожарах и противопожарных мерах. А задумал Чарноцкий обширное двухтомное собрание, плод многолетних исследований.

Попыхивая ароматной кубинской сигарой, Чарноцкий размышлял над общим планом книги, очередностью глав…

Докурив сигару, он загасил ее в пепельнице и с довольной улыбкой встал с дивана.

— Неплохо! — похвалил он себя, удовлетворенный прикидками. — Все вроде бы в порядке.

И, переодевшись, отправился в любимое свое кафе на шахматную партию…

Прошло несколько лет. Деятельность Антония Чарноцкого набирала вес и размах. О нем говорили не только в Ракшаве. Об Огнестойком заговорили далеко за пределами родного города. Люди наезжали из дальних сторон, чтобы повидать его и воздать должное. Его книга о пожарах получила широкий резонанс, и не только среди пожарных; за короткое время вышло несколько переизданий.

Но не так уж гладко все шло. Неуемный начальник стражи, лично принимая участие в операциях, уже не раз пострадал на пожарах..

Когда полыхали дровяные склады в Вителувке, неожиданно рухнула горящая балка и ему серьезно повредило правую ключицу; при двух других вызовах обвалился потолок, ранив его в ногу и плечо; а последним рождественским постом он чуть было не потерял правую руку: тяжелый крепежный брус из железа упал с самой верхотуры и задел его концом — еще миллиметр-другой, и кость раздробило бы начисто…

Молодчина Чарноцкий относился к своим злоключениям на редкость хладнокровно.

— Насчет огня спасовали, вот и швыряются балками, — говаривал он с пренебрежительной усмешкой.

Но пожарные в последнее время следили за каждым его шагом и не позволяли слишком глубоко нырять в огонь, особенно в местах, грозящих обвалом. И все же опасность подстерегала его с удивительным постоянством, причем там, где ее менее всего можно было ожидать. Казалось, разрушительные силы притягиваются самим присутствием Чарноцкого: рядом с ним ни с того ни с сего падали едва тронутые огнем бревна, валились не охваченные еще пламенем потолочные настилы, сыпались обломки величиной с пушечные ядра, иногда же на то место, где стоял Чарноцкий, вдруг обрушивались увесистые каменные глыбы.

А пан Антоний знай себе ухмылялся в усы, невозмутимо попыхивая сигарой. Зато его товарищи озабоченно хмурились и опасливо отходили подальше. До них наконец дошло, что соседство с ним небезопасно.

Случалось и еще кое-что в таком роде, но уже в самом жилище их начальника, а потому никто об этом не знал.

Все началось с удушливого чада: в один из дней дом заполнился такой сильной гарью, словно в закутках тлела какая-то ветошь. Жуткий смрад невидимыми волнами пошел гулять по коридорам, застоялой вонью оседал в комнатах, тяжелой пеленой нависал с потолка. Насквозь пропитались мебель и одежда, белье и постель. Не помогали ни вентилятор, ни проветривание. И хотя двери и окна почти на весь день распахивались настежь — и это при восемнадцатиградусном морозе на дворе, — омерзительная вонь и не думала улетучиваться. Не брали ее ни сквозняки, ни холод — хоть топор вешай. Все попытки отыскать источник зловония ни к чему не привели, оставалось только смириться.

Когда наконец через месяц воздух в жилище стал более-менее сносным, свалилась другая беда: в доме поселился угар. В первые дни еще можно было списать его на нерасторопность прислуги — дескать, по рассеянности закрыла раньше времени печи, но затем пришлось признать, что дело вовсе не в этом, — уж как ни старались уследить, а удушливый угарный газ отравлял воздух все сильнее. Мало что дала и замена топлива: хотя Чарноцкий велел топить дровами и заслонки вовсе не закрывать, кое-кто из домашних ночью порядком угорел, а сам он наутро встал с адской головной болью и тошнотой. Дошло до того, что он вынужден был ночевать не дома, а у знакомых.

Через несколько недель угар выдохся, и пан Чарноцкий с облегчением вернулся в родные стены.

Не сразу удалось ему сориентироваться, отчего это на его дом посыпались напасти, но, прикинув так и эдак, он наконец понял, что за всем этим стоит одна цель: запугать, сбить с него воинственный пыл.