Патриарх

- А другим песням - об Ирландии - она тебя не учила? - спросил он.

- Нет, - ответил я.

- А о Кэтлин ни Улиэн?

- Нет. - У меня было такое чувство, будто я обвиняю ее в черном предательстве, - Ни о Черной Розе?

- Нет, сэр.

- Ну, бог е тобой. Только какой-то смысл и здесь есть, - сказал он с жаром. - Ручаюсь, - и он повернулся к молодому человеку, - и в этой песне есть свой наказ, только мы с вами его не понимаем. Ведь, чтобы обмануть врагов, они облекали свои мысли в темные слова.

Молодой человек, явно не желая обидеть старика, ничего на это не сказал. Разговор - несомненно, крамольный, хотя и велся при мне продолжался. Вдруг старик наставительно поднял палец.

- Понял! - воскликнул он торжественно. - Речь идет об Англии. Дурная жена в доме - это Англия. Точно. Теперь все выстраивается. Эти песни приходится расшифровывать. Лён, что она не прядет, - наши промыслы, разоренные Англией, дурной женой. Ну конечно! Как же это верно! Непонятные песни - песни для народа в цепях.

Итак, я ушел из лавки, приобщенный к революции, юный глашатай мятежа, о котором скорее всего даже и не помышлял безымянный певец, сочинивший мою песенку. На прощание старик велел мне спросить у бабушки, не знает ли она других песен - тех, которые он называл: о Кэтлин ни Улиэн, о Кейт О'Двайер, о Черной Розе. И хотя у нее нашлись аллегорические орешки и покрепче, вроде такого:

Как грязнуля Шийла поварихой была, Нас поганым козьим мясом кормила она, А смердило оно - только нос затыкай, Ведь убоина с год у нее пролежала, тех песен она никогда не слыхала, пока девчонкой жила в Агаде, и об этих символах национального ирландского духа я узнал, когда стал намного старше.

Но к тому времени благодаря Патриарху - Майклу Келленену - я уже изрядно знал по-ирландски и впитал немалую долю его безграничной ненависти к тем, кого он называл "нашими вековыми врагами".

II

Майкл Келленен держал экономку или, как у нас говорили, женщину, которая его "обслуживала", - совершенно неповторимое существо, если не считать его самого. Она попала к нему в дом еще девчонкой, а это было очень давно. То ли в юности, то ли позже она просидела несколько месяцев в желтом доме и, по мнению соседей, для Майкла это было единственным основанием не жениться на ней. На мой взгляд, он скорее всего не женился на ней по другой достаточно веской причине - он ее боялся. Я тоже - по крайней мере вначале.

Она была некрасива, одевалась в какие-то диковинные старые черные платья, а волосы носила особым манером - подобной прически я ни у одной женщины не видал. Вдобавок она говорила, или, вернее, громыхала, исступленным до театральности голосом, приводившим меня в трепет.

Позднее мне открылось, что этот голос был на самом деле вовсе не ее голос. Однажды, обнаружив, что я люблю читать, она взяла меня к себе наверх и показала целую библиотеку молитвенников и всяких божественных книг. (Я забыл упомянуть, что она отличалась неистовым благочестием, вполне сообразным с ее характером.)

И пока я сидел у нее на кровати и разглядывал эти книги - там были и рукописные, написанные причудливым неразборчивым почерком, - Эллен пела мне гимны или говорила со мной добродушным, тихим, слегка грустным голосом.

Должен сказать в ее оправдание (если такая замечательная женщина, как Эллен, нуждается в оправданиях), что она была первой начитанной женщиной, с которой свела меня судьба, и лучшей из всех. Пока старина Майкл был занят (что случалось нередко) разговорами - крамольными, как сейчас мне ясно, - я забирался к Эллен и, сидя на краю постели, читал божественные книги, понимая в них с пятого на десятое. Я читал их часами.

Особенно мне нравились грошовые брошюрки, которые она накупала в церкви, - книжки вроде "О соблазне вина", "Как быть счастливым в супружеской жизни", "Как сохранить себя, служа в распивочной", "Чудеса Лурда". В те дни даже рассказы об индейцах не доставляли мне большего удовольствия, и сегодня я могу лишь с грустью вспоминать о красоте и тайне, заключавшихся для меня в этой насквозь пропитанной моралью литературе.

Взять хотя бы историю пьяницы, умершего без покаяния. Мертвый, он вернулся на землю, намереваясь до прихода сына изъять из поставца графинчик, но был застигнут за этим занятием (надо думать, более сложным для духа, чем для нас с вами) и бежал, оставив отпечатки пальцев - они были выжжены на филенке двери.

Сколько неповторимой поэзии в одном этом "выжжены"! Вспоминается мне и другая история - она выдавалась за подлинную - о том, как Вольтер, умирая, умолял привести к нему священника - имя Вольтера засело у меня в памяти благодаря упоительному трепету, в который меня приводили его богохульства, хотя о них говорилось намеками, и благодаря удовольствию, которое я испытывал от сознания справедливости постигшей его судьбы. А вот поди ж ты, на свете есть мужчины и женщины, настолько лишенные воображения, что они готовы отнять у народа эти создания его воображения. Мужчины и женщины вроде этой Блесны... но я забегаю вперед. О Блесне мне еще предстоит рассказать.

Таковы две Эллен моего детства - подлинная, которая, пока я читал, с удовольствием гладила белье, напевая "К Иисусу рвутся все сердца", и та, что появлялась на людях - длинная, беззубая кикимора, бившая в ладошки с таким треском, словно сшибались две доски, и громыхавшая: "А я вам говорю, миссис Клэнси, у святого Иоанна Дамасского об этом достаточно ясно сказано..."

Своих святых она выбирала из иноземцев, так что я не вполне уверен в точности ее цитат.

В одном эта необычная пара сходилась полностью - во мнениях - главным образом, по вопросам политики.

И чтобы вы не сказали: ну да, женщина следует, а мужчина ведет, - спешу оговориться, что тут, как правило, все было наоборот. Еще за три дня до того, как Майкл составлял мнение по тому или иному вопросу, Эллен уже успевала огласить свое.

Ну, а это великий дар - величайший из всех, какие бог может ниспослать женщине, вынужденной изо дня в день жить вместе с мужчиной. Можно почти наверняка получить страховой полис под мир в том доме, о котором известно, что жена способна хотя бы за сутки предугадать мнение мужа. Ведь рано или поздно мужчина догадывается, что истина (а мнение мужа, безусловно, истина!) исходит от женщины, но прежде чем ужасная мысль, что жена сбила его с толку, придет ему в голову, она, пожалуй, сумеет уберечь его от неизбежных ошибок, поведя за собой по естественному для нее праведному пути.