Отцы и дети

Потом большая дорога сворачивала влево, огибая лес, и поднималась в гору, а по лесу шла широкая глинистая дорога, прохладная в тени деревьев и расчищенная там, где вывозили кору, которую драли индейцы. Кору складывали длинными рядами в ровные штабеля, похожие на домики, крытые корой, и ободранные стволы лежали огромные и желтые там, где валили деревья. Стволы оставались гнить в лесу, их даже не убирали и не жгли верхушек. Дубильне в Бойне-Сити нужна была только кора: зимой ее волокли по льду через озеро, и с каждым годом становилось все меньше леса и все ширилась выжженная солнцем, поросшая бурьяном вырубка.

Но тогда леса было еще много: девственного леса, где стволы были голые внизу, и ветви начинались на большой высоте, и ноги ступали по чистому, устланному упругой коричневой хвоей грунту, на котором ничего не росло, и в самые жаркие дни там было прохладно, и они сидели втроем, прислонившись к стволу пихты шириной в два человеческих роста; ветер шумел в вершинах, прохладный свет ложился пятнами, и Билли сказал:

- Ты опять хочешь Труди?

- Труди, а ты хочешь?

- Угу.

- Идем туда.

- Нет, здесь.

- А как же Билли?..

- Ну, так что ж. Билли мой брат.

После они сидели все втроем и прислушивались к трескотне черной белки в верхних ветвях: снизу ее не было видно. Они дожидались, чтобы она снова зацокала, - когда она зацокает, то распушит хвост, и Ник будет стрелять туда, где заметит движение. Отец выдавал ему только три патрона на целый день охоты, а ружье у него было одноствольное, двадцатого калибра, с очень длинным стволом.

- Не шевелится, дрянь этакая, - сказал Билли.

- Стреляй, Ники. Пугни ее. Она прыгнет. И ты опять стреляй, - сказала Труди. Для нее это была длинная речь.

- У меня только два патрона, - сказал Ник.

- Дрянь этакая, - сказал Билли.

Они сидели, прислонившись к дереву, и молчали. Нику было легко и радостно.

- Эдди говорит, он придет ночью спать к твоей сестре Дороти.

- Что-о?

- Он так сказал.

Труди кивнула.

- Он только того и ждет, - сказала она.

Эдди был их сводный брат. Ему было семнадцать лет.

- Если Эдди, Гилби придет ночью и посмеет хотя бы заговорить с Дороти, знаешь, что я с ним сделаю? Убью его, вот так! - Ник взвел курок и, почти не целясь, потянул его, всаживая заряд в голову и грудь этому ублюдку Эдди.

- Вот так. Вот как я его убью.

- Тогда лучше ему не ходить, - сказала Труди.

- Пусть лучше глядит в оба, - сказал Билли.

- Он хвастает, - говорила Труди, - только ты его не убивай. А то попадешь в беду.

- Вот так и убью, - сказал Ник. Эдди Гилби лежал на земле, и грудь его размозжило выстрелом. Ник гордо поставил на него ногу.

- Я сниму с него скальп, - сказал он с торжеством.

- Нет, - сказала Труди, - это нехорошо.

- Сниму скальп и пошлю его матери.

- Его мать умерла, - сказала Труди. - Не убивай его, Ники, не убивай ради меня.

- Сниму скальп, а тело выброшу собакам.

Билли не на шутку встревожился.

- Пусть глядит в оба, - сказал он угрюмо.

- Собаки его в клочки разорвут, - сказал Ник, с удовольствием представляя себе эту картину. Потом, оскальпировав ублюдка Эдди, он привалился к дереву и холодно смотрел, как собаки терзают Эдди, но споткнулся и упал, а Труди крепко обнимала его за шею, чуть не душила и кричала:

- Не убивай его, не убивай, не надо, Ники! Ники! Ники!

- Что с тобой?

- Не убивай его!

- Я должен его убить.

- Он просто хвастун.

- Ладно, - сказал Ник. - Так и быть, не убью, только чтоб не подходил близко к дому. Пусти меня.

- Вот и ладно, - сказала Труди. - Хочешь теперь? Мне теперь так хорошо.

- Пускай Билли уйдет.

Ник убил Эдди Гилби, потом пощадил его и чувствовал себя мужчиной.

- Ступай, Билли. Ты все время торчишь около нас. Уходи.

- Черти, - сказал Билли. - Надоело мне это. Мы зачем пришли? Охотиться или нет?

- Можешь взять ружье. Там остался один патрон.

- Ладно. Уж я достану ту черную.

- Я тебя тогда позову, - сказал Ник.

Прошло довольно много времени, а Билли все не возвращался.

- Как, по-твоему, будет у нас ребенок?

Труди скрестила свои смуглые ноги и прижалась к Нику.

Что-то в Нике отошло куда-то очень далеко.

- Не думаю, - сказал он.

- Будет, ей-богу, будет.

Они услышали, как выстрелил Билли.

- Интересно, убил или нет.

- Наплевать, не ходи, - сказала Труди.

Билли вышел из-за деревьев. Он держал ружье на плече и нес черную белку за передние лапы.

- Смотри! - сказал он. - Большая, больше кошки.

- Где ты ее убил?

- Там, дальше. Увидел, как она прыгнула.

- Пора домой, - сказал Ник.

- Нет еще, - сказала Труди.

- Мне нужно вернуться к ужину.

- Ну что ж. Ладно.

- Пойдешь на охоту завтра?

- Ладно.

- Белку можешь взять себе.

- Ладно.

- Выйдешь после ужина?

- Нет, не выйду.

- Тебе хорошо?

- Хорошо.

- Ну, вот и ладно.

- Поцелуй меня, - сказала Труди.

Теперь, когда он ехал по шоссе в автомобиле и темнота надвигалась все ближе и ближе, Ник перестал думать об отце. По вечерам он никогда о нем не думал. Вечер всегда принадлежал одному Нику, и в это время он чувствовал себя хорошо только в одиночестве. Отец возвращался к нему осенью или ранней весной, когда в прерии появлялись бекасы, или когда он видел кукурузу в копнах, или озеро, или лошадь, запряженную в шарабан, когда он видел или слышал диких гусей, или когда сидел в засаде на уток; или вспоминая о том, как однажды в сильную вьюгу орел упал на прикрытый полотном капкан и пытался взлететь, хлопая крыльями, но зацепился когтями за полотно. Отец вставал перед ним неожиданно в запущенных фруктовых садах, на свежевспаханном поле, в зарослях кустарника, на невысоких холмах, или когда он ходил по сухой траве, колол дрова, носил воду, возле мельниц, на плотинах и всегда у костра. Города, в которых жил Ник, были уже не те города, которые знал его отец. После пятнадцати лет у него не осталось ничего общего с отцом.

В морозы борода у отца покрывалась инеем, а в жаркую погоду он сильно потел. Ему нравилось работать в поле на солнце, потому что это была его добрая воля, и он это любил, а Ник - нет. Ник любил отца, но не выносил его запаха, и один раз, когда ему дали надеть отцовское белье, которое село и уже не годилось отцу, Нику стало до того противно, что он спрятал белье под двумя камнями в ручье и сказал, что потерял его. Когда отец заставил его надеть белье, он сказал отцу, в чем дело, но отец ответил, что белье только что из стирки. Так оно и было. Ник попросил отца понюхать, он сердито понюхал и сказал, что белье чистое и свежее. Когда Ник вернулся с рыбной ловли и сказал, что потерял белье, его высекли за то, что он говорит неправду.