Прометей, или Жизнь Бальзака

Молодая и благородная душа Лорансы ("Темное дело") полна негодования оттого, что ни в чем не повинного Мишю отправили на эшафот. Наполеон на поле битвы под Иеной указывает этой молодой женщине на армию, готовую к сражению: "Вот триста тысяч человек, они тоже не виновны. И что же, тридцать тысяч из них завтра умрут, умрут за родину!.. Знайте же, мадемуазель, что надо умирать во имя законов своей страны так же, как здесь умирают во имя ее славы". Бальзак отнюдь не осуждает, он констатирует. Измените форму общества - сменятся индивидуумы, стоящие у власти, но социальные виды останутся неизменными. По-прежнему будут в нем труженики, чиновники и наглецы в паланкинах. Будут новые наглецы, вот и все, а паланкины превратятся в изящные кареты.

Можно ли ненавидеть Перада и Корантена? Глупый вопрос! "Зачем, говорит Наполеон, - негодовать на шпиона? Он уже не человек, у него больше не должно быть человеческих чувств; он просто колесико машины. Он лишь выполнил свой долг. Если бы подобные инструменты не были такими, какими они стали, управлять государством оказалось бы невозможно". У Бальзака даже честные люди вроде знаменитого стряпчего Дервиля снисходительны к мошенникам. Дело художественного произведения не осуждать, а верно их изобразить; надо хорошо их знать, чтобы уберечься от них или пользоваться ими, если вы человек действия. "Есть добродетели, от коих следует отвыкнуть, когда стоишь у кормила власти". Впрочем, нравственность книги зависит от нравственности читателя. Если какой-нибудь молодой человек, прочитав "Человеческую комедию", не порицает таких персонажей, как Лусто и Рюбампре, он сам себе выносит приговор такой снисходительностью.

Удивительно, что Бальзак, более чем другие романисты способный вдохнуть жизнь в страшных чудовищ, глубоко разбирается в социальной значимости своих персонажей. Он задумывает образы лишь таких чудовищ, которые находят поддержку в каком-либо кругу общества. Отдельная личность существует для, него только как порождение определенной среды, определенного экономического положения, и вот почему, несмотря на то что Бальзак объявляет себя защитником трона и алтаря, марксисты относятся к нему благосклонно. Он льет воду на их мельницу. Бальзака, роялиста и реалиста, они предпочитают Эжену Сю, республиканцу и утописту, взывающему к "чуткости добрых богачей". Лучше уж Гобсек и Вотрен, чем князь Родольф из "Парижских тайн". Чтобы изобразить на сцене социальную бурю, писал Бальзак, нужны "гиганты, вздымающие волны, скрытые в самых глубоких театральных люках".

А как автору удается примирить столько противоречивых нравственных принципов? Он очень мало заботится об их примирении. У него в руке кисть, и он рисует, как это должен делать каждый художник. Позднее критика займется философией Бальзака, подобно тому как аббат Берто возьмет на себя заботу о спасении его души. "Истинный поэт должен оставаться сокрытым, как Господь в центре своих миров, и быть видимым лишь через свои творения". Бальзак возвышает свои персонажи, и в лучшие минуты они могут подняться над человеческими слабостями, которые им быстро прощают, и становятся поистине величественны. Это умение подняться над предрассудками и страстями делает его произведения, несмотря на темные стороны жизни, которые в них показаны, источником силы и душевной умиротворенности. "Я заметил, - говорил Ален, - для того чтобы правильно понимать людей, нужно любить их той суровой любовью, которой учит нас Бальзак".

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЯ

Ласки женщины изгоняют Музу и ослабляют

яростную, грубую силу труженика.

Бальзак

XXXI. ТАНТАЛОВЫ МУКИ

Ты непрестанно в моих мыслях, когда

я бываю один; ты во мне - как мое горе,

мой труд и кровь моя.

Бальзак

Разлука способствует кристаллизации любви, если воспоминания еще полны жизни; долгая разлука иногда отнимает у любви всю ее сущность. До 1841 года Бальзак по пять-шесть раз в год читал акафисты своей Еве, посылал ей свои книги и писал с некоторыми предосторожностями, так как Ганский мог потребовать, чтобы ему показали переписку. Госпожа Ганская читала книги и письма, отвечала с большими промежутками (раз в полгода, в десять месяцев) и, по-видимому, отдалилась от Бальзака и умом и сердцем. Не думая о возлюбленном, ставшем почти мифическим, она занималась воспитанием своей обожаемой дочери Анны - она хотела сделать девочку очень набожной и для этого изучала вместе с ней Массильона и Франциска Сальского. Бальзак с грустью чувствовал, что Чужестранка все больше отходит от него в недосягаемые дали. "Ничего не понимаю в вашем молчании, - писал он. - Вот уже сколько дней я напрасно жду ответа..." В тревоге он обратился за советом к "ясновидящей", затем к "прославленному колдуну" Балтазару - тот нагадал, что жизнь его клиента до этой поры была долгой, но победоносной борьбой и что через полтора месяца он получит письмо, от которого изменится вся его судьба.

Колдуны не всегда ошибаются. 5 января 1842 года с Украины пришло письмо с черной печатью: Венцеслав Ганский скончался 10 ноября 1841 года. Бальзак был потрясен. Известие было счастливым для него, но вдове он писал со всей доступной ему тактичностью:

"Что касается меня, дорогая, обожаемая Ева, то, хоть случившееся событие и дает мне возможность достичь того, чего я горячо желаю вот уже скоро десять лет, я могу перед вами и перед Богом отдать себе справедливость и сказать, что никогда в сердце у меня не было ничего, кроме полной покорности, и я ни разу не запятнал душу злыми пожеланиями. От иных невольных порывов невозможно удержаться. Часто я говорил себе: "Как легко бы мне жилось с нею!" Невозможно сохранить свою веру, свое сердце, все свое существо, не питая надежды. Два эти чувства, которые церковь считает добродетелями, поддерживали меня в борьбе. Но я понимаю сожаления, выраженные вами в письме..."

Однако он - человек, который столько угадывал, - не мог угадать, что Ева искренне жалела о старике муже. Он был для нее заботливым покровителем, понятливым супругом. После его смерти ей предстояло столкнуться с ужасными трудностями. В имущественных ее делах далеко не все шло гладко. При заключении брачного контракта Ганский предоставил жене в пожизненное пользование все свое состояние, но родня мужа протестовала против этого. Грозный дядюшка, которого Бальзак называл "дядя Тамерлан", некое подобие феодального Гранде, сразу воспротивился вводу во владение. Император всея Руси не любил крамольное украинско-польское дворянство. Достаточно было какого-нибудь промаха, чтобы госпожа Ганская впала в немилость и лишилась всего имущества. Итак, Бальзаку (писала она) нельзя приехать к ней. Несвоевременный его приезд мог привести в ярость и родню Ганской, и царя.