Мне есть что сказать Вам, люди (Рассказы)

— Что ж, хорошо, — решил я. — Насильно мил не будешь. Как закончите свою работу, дайте знать.

Он с улыбкой на лице пожал мне руку и так же, как вошел, быстро вышел из кабинета.

Подготовка к празднику была в самом разгаре. Сроки поджимали, дел изо дня в день прибавлялось. Всюду ощущалось, что город живет в каком-то новом трудовом ритме. Вовсю шел ремонт зданий, приводились в порядок улицы. Замелькали крупные надписи на троллейбусах, автобусах и трамваях: «Городу—2000 лет».

Каждый житель города жил в ожидании праздника и хотел непременно принять в нем личное участие. На центральном стадионе с утра до вечера проводились репетиции. В дирекции по подготовке и проведению праздника шли беспрерывные споры о сценарии, о художественном оформлении праздника. Среди творческих работников мелькало и лицо моего нового знакомого, который ни с кем не спорил, да и вообще не вступал в разговор. Приходил на совещание дирекции, сидел молча и так же уходил. Поэтому я однажды не выдержал и обратился к нему:

— Слушайте, вы же профессиональный художник, и почему-то совершенно не принимаете ни в чем участия.

Он, опустив глаза, как-то смутившись, негромко ответил:

— Вы знаете, меня последнее время преследуют сплошные неудачи, и прежде всего творческие. Что-то хочется сделать новое, необыкновенное, но не могу нащупать, зацепить. Честно говоря, страшно устал от своей неудовлетворенности. — Говорил он так искренне, с какой-то болью, что присутствовавшие в дирекции товарищи начали успокаивать его:

— Ничего, это бывает. И у Пушкина до Болдинской осени было состояние не лучше…

Он растерянно улыбнулся, взял со стола свою белую кепку и вышел из комнаты. Вечером, после очередного совещания, я в плохом настроении возвращался домой. Пройдя по улице Ленина, повернул на улицу Навои. Навстречу мне, весело разговаривая между собой, шла группа молодых ребят. Среди них я увидел художника. Поздоровавшись со мной, он отстал от ребят.

— Где вы живете? — неожиданно спросил он меня.

— Возле гостиницы «Москва», на улике Самарканд-Дарбаза. Это новый массив Чорсу, — ответил я.

— Хороший массив. — И, чуть помолчав, продолжил — Знаете, если можно, я провожу вас.

— Хорошо, не возражаю, — согласился я.

И мы вместе зашагали по улице Навои. По пути мы о многом говорили. Наверное, потому, что неожиданно стали понимать друг друга с полуслова.

— Вы вот не творческий работник, вроде бы не художник, не музыкант, а разбираетесь в вопросах творчества. Откуда вы знаете наш мир? — заинтересованно спрашивал он меня. — Ответьте!

— Вы знаете, обычно люди, работающие в мире искусства, как я понимаю, легко ранимые люди.

— Л иначе и быть не может. Хотя, честно говоря, к любой работе надо относиться с душой, как мне кажется.

— Вы очень хотите сделать что-то грандиозное? Не так ли?..

— Угадали, — весело ответил художник.

— Но чтобы что-то создать, — продолжил я, — надо искать…

— Не придумывать что-то непонятное самому себе, а именно искать близкое народу, вернее, доступное и понятное.

— Вы вроде бы не старый, а рассуждаете, как будто прожили целую жизнь.

— Разве дело в молодости или старости. Дело в понимании окружающего тебя мира. И связано, наверное, эго прежде всего с твоим отношением ко всему. Если относиться к делу, к людям со всей серьёзностью, то можно многое познать, всем сердцем ощутить красоту мира и человека как личность. Хотите, я вам расскажу, вернее, подарю один сюжет. Так вот, мне было лет одиннадцать. Однажды отец взял меня с собой в театр «Бахор». Как сейчас помню, в зале было столько зрителей, что яблоку негде было упасть. На сцену вышла стройная женщина. Музыканты заиграли тогда еще не знакомую для меня прекрасную мелодию «Танавар».

Женщина сняла с пояса красивую косынку и ловким движением рук повязала ее на голову. Медленно вошла она в танец, и движенья ее напомнили полет большой сильной птицы. В зале все замерли, так как женщина говорила удивительным языком танца. И тогда она плавным движением подняла руки и резко повернула голову вправо, ее черные длинные косы взметнулись, и все присутствующие в зале повскакивали со своих мест и досматривали танец стоя.

— Вот что значит талант! — глубоко вздохнул я.

— А вы говорите вдохновение. У талантливого человека оно всегда бьет ключом, всегда тревожит.

— И наша Мукарам-апа Тургунбаева была талантом, поэтому народ ее до сих пор любит и помнит. Вот ее бы написать в вихре танца на большом полотне, — вдруг озаренно произнес я. Словно сделал какое-то открытие.

Мой собеседник шел рядом и, глядя на меня сияющими глазами, громко повторял:

— Вы правы… Как вы правы! Я напишу ее, и знаете как напишу! Еще как напишу!..

Расстались мы довольные друг другом.

До открытия финала праздника на центральном стадионе оставалось дней двадцать. Дел изо дня в день прибавлялось. Начали съезжаться артисты и гости со всех городов страны. Улицы одевались в праздничный наряд. В театрах шли праздничные спектакли и концерты.

Ежедневно проходили совещания дирекции по вопросам предстоящего финала праздника. Работники дирекции уже не вступали в спор с творческими работниками, и те делали все, что хотели: бегали, строили, доставали, танцевали, прыгали и даже пели.

Дирекция постепенно теряла свои лучшие кадры, творческая же группа сохранила свой состав до конца. Кроме одного профессионального художника. Он отсутствовал. Исчез. Как шутили в дирекции: «Сквозь землю провалился…»

Возможно, и провалился бы, если б не старики и старушки махалля «Кукча», которые неожиданно явились в дирекцию и устроили нам небольшую «взбучку».

— Дорогие вы наши, — ласково обратился старейшина этой махалли. — Да снимите вы и выбросьте подальше замки с театра «Бахор». Там наша Мукарам Тургунбаева со всем своим родным коллективом танцует.

Мы все опешили, не зная, что сказать.

— Не верите? — возмутились старики. — Тогда пошли с нами.

Попробуй откажи старикам, так они быстро кого хочешь на место поставят. Пришлось нам отправиться в театр, возле которого собралась уже немалая толпа.

А вахтер театра дверей не отпирает. Мы ему так и так, а он ни в какую. Пришлось искать директора, чтобы войти в театр. В фойе во всю стену висела картина.

На ней на переднем плане во весь рост в вихре танца «Танавар» жила Мукарам-апа. За ней в ритме танца замерли восточные красавицы, как бы запоминая каждый жест, каждое движение великой актрисы.

За стариками в театр потянулись люди, чтобы увидеть вновь свою любимую артистку.

И по сей день к старейшему театру «Бахор» приходят посетители — поглядеть на неумирающий талант, увидеть и вспомнить свою юность и молодость. Может, поэтому молодые стали назначать здесь свои встречи и свидания.

И я часто захожу в этот театр, смотрю на портрет, и вместе со всеми радуюсь и ощущаю прилив сил для новых творческих исканий.

А как поживает мой знакомый, профессиональный художник? Честное слово, не знаю. Больше с ним не встречался. Да и зачем ему мешать? Он обрел крылья птицы, воспарил и, наверное, приносит новую радость людям.

Сад саттара-ака

В калитку постучали.

Из дома выбежала девочка лет пятнадцати.

— Вам кого?

— Хозяин дома? — У калитки стоял заместитель председателя райисполкома.

— Папы дома нет, а вот дед дома, — приветливо ответила девочка.

— Что ж, дед даже лучше, — сказал Камил Файзиевич и шагнул во двор.

Так в последние годы каждый свой рабочий день он начинал с обхода домов, подлежащих сносу. Это ему нравилось, так как кругом шла большая, кипучая стройка. Город менял свой облик на глазах. И часто, отвечая на вопросы жителей района, он приводил десятки примеров. «Вот взять, к примеру, — говорил он, — Октябрьский район нашего города. Это крупная строительная площадка. Вон какие здания отгрохали, которые раньше и во сне не снились. Только за последние годы выросли массивы Ц-26, Ц-27, украсился район Дворцом пионеров, гостиницей „Чорсу“, Домом кино…» Одной из самых трудных проблем Камил Файзиевич считал снос старых домов.